Рекс Стаут - Лига запуганных мужчин

Вульф проворчал:

— Мой кабинет к этому привычен. — И позвонил насчет пива.

— Благодарю. За эти одиннадцать дней я понял, что психология как официальная наука — это просто обман. Все написанные и напечатанные слова имеют только одну цель — избавлять человека от скуки, в остальном же это все пустая болтовня. Я своими собственными руками накормил ребенка, умирающего от голода. Я видел, как двое мужчин молотили друг друга кулаками до крови. Я видел, как сопливые юнцы, еще мальчишки, приставали на улице к старым проституткам. Я слышал, как женщина рассказывала о себе мужчине такое, что по моему несформировавшемуся мнению известно только читателям Хавелока Эллиса. В «Кофейнике» я видел, как едят голодающие рабочие. Я заметил, как уличный франт поднял из сточной канавы завядший нарцисс. Просто поразительно, как эти люди могут делать все, что им только в данный момент заблагорассудится. А я семнадцать лет преподавал психологию! Черт побери! Могу я попросить еще немного виски?

Я не знал, нужен ли он Вульфу трезвым, однако, не получив какого-либо предупреждающего знака, пошел к бару и еще раз наполнил ему стакан. На этот раз я принес и немного содовой для запивания, однако он с нее и начал.

Вульф провозгласил:

— Мистер Хиббард, новые результаты ваших исследований меня просто потрясают, и вы обязательно мне об этом подробно расскажете, однако позвольте мне вначале задать вам один-_два вопроса. Но прежде всего я должен вам возразить, ибо уже до вашего одиннадцатидневного учебного курса вы знали вполне достаточно для того, чтобы запросто прибегнуть к довольно простому, но весьма эффектному переодеванию, которое помогло сохранить ваше инкогнито, хотя вас искала целая армия полицейских, ну и еще парочка людей сверх того. Это большой успех.

Психолог сморщил нос, так как в него попали пузырьки содовой, и произнес:

— О нет. Все это можно было вычислить на пальцах одной руки. Первое правило, естественно, гласит: ничего такого, что выглядит как переодевание. Гвоздем моего образа были галстук и царапины на щеке. Боюсь, что нужным жаргоном я овладел не столь хорошо; пожалуй, мне не следовало за него браться. Но самая большая моя ошибка — это зубы. Черт меня дернул наклеить на них позолоту. В результате я вынужден был ограничиться в еде, питаясь исключительно молоком и супами. Естественно, раз уж я так выглядел, мне нельзя было от них отказаться. Однако что касается одежды, то тут мне есть чем гордиться.

— Да, да, что касается одежды, — Вульф оглядел его с головы до ног, — где вы ее раскопали?

— В подержанных вещах на Гранд-стрит. Я переоделся в туалете подземки и, снимая комнату в нижней части Вест-Сайда, я уже был одет точно так, как это там принято и типично.

— И даже оставили дома свою вторую трубку. У вас просто выдающиеся способности, мистер Хиббард.

— Я был в отчаянии.

— Глупец в отчаянии все равно остается глупцом. Но чего вы хотели добиться в этом своем отчаянии? Преследовало ли ваше авантюрное предприятие хоть какую-то разумную цель?

Хиббарду потребовалось вначале это осмыслить. Он сделал глоток виски, долил его содовой и сделал еще один глоток. Наконец он сказал:

— Чтоб мне провалиться, не знаю. Я хочу этим сказать, что теперь я этого уже не знаю. Я покинул дом и взялся за все это исключительно из чувства страха. Если бы я попытался рассказать всю эту длинную историю, которая привела меня к такому решению, начиная с того несчастного случая двадцать пять лет тому назад, она выглядела бы абсолютно фантастической. Во многих отношениях я был слишком чувствительным, да я и сейчас такой. При соответствующих обстоятельствах это, несомненно, проявится снова. Я склоняюсь ныне к теории о решающем влиянии среды — вы о ней слышали? Атавизм! Во всяком случае, мною овладел страх, и у меня было только одно стремление: подобраться как можно ближе к Полу Чейпину и не спускать с него глаз. У меня не было никакого другого плана, только этот. Я хотел следить за ним. Но я сознавал, что если бы я сообщил об этом хоть кому-либо, даже своей племяннице Эвелин, существовала опасность, что он об этом узнает, поэтому я провел серьезную подготовку. Правда, в последние дни во мне начало просыпаться подозрение, что в каких-то дальних клеточках моего мозга подсознательно растет желание убить его. Разумеется, такой вещи, как неумышленное желание, просто не существует, о какой бы туманной мысли ни шла речь. Возможно, я действительно хотел его убить. Думаю, что я постепенно к этому шел. Не имею ни малейшего понятия, что произойдет со мной в результате этой нашей беседы с вами. Правда, не вижу и никакой причины, каким образом она могла бы повлиять на меня в том или ином направлении.

— Думаю, что увидите. — Вульф опорожнил стакан. — Вам, конечно, неизвестно, что мистер Чейпин разослал вашим друзьям стихи, в которых живописует, как он убил вас ударом по голове?

— Разумеется, я знаю об этом.

— Черта лысого вы знаете. Кто это мог вам об этом сказать?

— Пит. Питни Скотт.

Я заскрипел зубами и охотнее всего откусил бы себе язык. Еще одна неосуществленная задумка полетела на помойку, а все только потому, что я поверил угрожающим письмам Чейпина.

Вульф продолжал:

— Значит, вы все же оставили себе путь для отступления?

— Нет, он сам меня раскрыл. Я был там уже третий день, когда столкнулся с ним лицом к лицу, — просто не повезло, ну и он, естественно, узнал меня. — Хиббард замолчал и вдруг побледнел. — Господи Боже, только что я лишился еще одной иллюзии — я думал, что Пит…

— Все правильно, мистер Хиббард, можете сохранить эту свою иллюзию, мистер Скотт ничего нам не сказал. Вас обнаружили благодаря исключительной наблюдательности мистера Гудвина и моей обостренной восприимчивости к разным явлениям. Однако вернемся к делу: если вы знали, что мистер Чейпин разослал стихи, в которых незаслуженно похваляется, что якобы убил вас, то я едва ли в состоянии понять, почему вы продолжаете считать его убийцей? Теперь, когда вам стало ясно, что одно его убийство, последнее, представляет собой не что иное, как пустое хвастовство…

Хиббард кивнул:

— Это логический вывод. К сожалению, логика не имеет с ним ничего общего. Оставим в стороне научные теории. За этим делом стоят двадцать пять лет… и Билл Гаррисон, и Юджин Дрейер… и Пол в тот раз перед судом… я был там, чтобы подтвердить психологические достоинства его книги… Как раз в тот день, когда Пит показал мне эти стихи о том, как я ловлю воздух сквозь кровавую пену, в этот самый день я понял, что хочу убить Пола. А раз я этого хотел, то я это и планировал, иначе за каким бы чертом я там торчал?

Вульф вздохнул:

— Жаль. Я часто удивляюсь, что мозг не бросает руль в справедливом возмущении, когда кто-то пытается управлять движением с заднего сиденья не слишком благородных эмоций. Я уже не говорю об их судорожных и безумных конвульсиях. Мистер Хиббард, три недели назад вы были исполнены отвращения и возмущения при одной только мысли нанять меня, дабы я заставил мистера Чейпина отвечать перед судом, а сегодня вы сами намерены убить его. Вы ведь собираетесь его убить?

— Думаю, что да. Хотя это не означает, что я так и сделаю. Не знаю. Я просто намерен.

— Вы вооружены? У вас есть какое-то оружие?

— Нет. Я… нет.

— И что вы имели в виду?

— Нет, я… думаю, что физически он слаб.

— В самом деле. — Тени на лице Вульфа изменили свое расположение, его щеки растянулись. — Вы его голыми руками разорвете на куски.

— Возможно. — Хиббард тяжело дышал. — Вы насмехаетесь надо мной, по глупости или специально, не знаю. Вам должно быть известно, что отчаяние остается отчаянием, даже если разум борется с ним и преодолеет его истерические выходки. Я могу убить Пола Чейпина и при этом буду полностью осознавать, что́ я совершаю. Пожалуй, теперь мне ясно, почему я почувствовал такое облегчение от того, что снова могу говорить о себе самом, и я благодарен вам за это. Наверное, мне нужно было решиться облечь все это в слова. Мне становится лучше, когда я их слышу. А теперь я был бы рад, если бы вы позволили мне уйти. Разумеется, я могу продолжать свое занятие только с вашего разрешения. Вы вмешались в мои дела, и, говоря по правде, я вам даже благодарен за это, однако нет никаких причин…

— Мистер Хиббард. — Вульф погрозил ему пальцем. — Позвольте! Самый простой способ отклонить какое-то требование — это вообще не допустить, чтобы оно было предъявлено. Не высказывайте его… пожалуйста, подождите. Есть несколько обстоятельств, о которых вы не знаете или которых вы не учитываете. Например, известно ли вам о том соглашении, которое я заключил с вашими друзьями?

— Да. Питни Скотт сказал мне о нем. Меня оно не интересует.

— А меня — да. Я действительно не знаю ничего иного, что так занимало бы меня сейчас, уж конечно, не ваша недавно обретенная жестокость. Знаете ли вы, что вон там на письменном столе мистера Гудвина находится пишущая машинка, на которой мистер Чейпин писал свои кровожадные стихи? Это действительно так, мы нашли ее в Гарвард-клубе и заключили некий договор об обмене. Известно ли вам, что я намерен пробить брешь в укреплениях мистера Чейпина, в его демонстративной храбрости? Известно ли вам, что через двадцать четыре часа я буду в состоянии представить вам и вашим друзьям признание мистера Чейпина и устранить ко всеобщему удовлетворению все ваши опасения?