Антон Леонтьев - Печать тернового венца
Убедившись, что в коридоре никого нет, я вставил проволочки в замок, и через несколько секунд он щелкнул. Я проскользнул в кабинет и осторожно прикрыл дверь.
Поставив на пол портфель, я извлек из него прозрачные резиновые перчатки и надел их. Первым делом я убрал со стола неприметную «канцелярскую скрепку» – передатчик, а затем принялся рыться в столе профессора. Три ящика, за исключением верхнего, были заперты на врезные замки, что для меня не являлось препятствием. Я бегло просматривал документы, отыскивая историю болезни папы Адриана. Существовала вероятность того, что Пелегрино ее уничтожил или хранил в другом месте – например, дома или в банковском сейфе, но я надеялся на чудо и милость Господню.
В столе ничего не оказалось, поэтому я подошел к большому шкафу со стальными дверцами, в котором, как я предполагал, хранились важные документы. Замок был посложнее, чем в ящиках, поэтому пришлось повозиться пару минут, прежде чем моему взору предстала коллекция из папок, расставленных в ящиках в алфавитном порядке. Я выдвинул один из множества ящиков и присвистнул: чтобы просмотреть все документы даже бегло, мне потребуется целый день!
Я попытался найти историю болезни под литерой «H», ибо латинское имя папы было Hadrian, но потерпел неудачу. Имелся банкир Хадриани, страдавший простатитом, и некая синьора Хадрио, обладательница зоба, но медицинской карты папы Адриана не было.
Ее не оказалось и в начале картотеки – я подумал, что профессор мог разместить историю болезни на букву «А», используя итальянское имя «Adriano», синоним латинского «Hadrian». Всевозможных комбинаций с фамилией «Адриано» было полтора ящика, которые я добросовестно и просмотрел, обнаружив несколько кинозвезд, политиков и крупных промышленных боссов. Словом, чьи угодно имена, только не покойного папы.
Я взглянул на часы и обнаружил, что нахожусь в кабинете профессора уже почти час. Мне было стыдно признаваться, что мое вторжение не принесло результатов. Пелегрино мог хранить папку не в картотеке, а под ковром или среди множества книг в шкафу. Или спрятать в кресле!
Я захлопнул шкаф и решил признать поражение, как в голову мне пришла простая и в то же время гениальная мысль. Не сомневаюсь, что именно Господь подал мне эту идею и, сжалившись над моими мучениями, указал дорогу к храму Истины.
Распахнув шкаф, я выдвинул один из нижних ящиков, на котором значилось: «Wi». И как только я мог упустить из виду, что до принятия имени Адриан (все понтифики, начиная с раннего Средневековья, вступая на престол, принимали новое имя: сейчас то или иное имя обозначает приверженность тому или иному курсу, а началось все гораздо прозаичнее – один из епископов, ставший в 533 году папой, звался Меркурием, но не мог же христианский патриарх носить имя языческого божества, поэтому он стал Иоанном II, положив тем самым начало многовековой традиции) – святой отец звался Корнелиусом Виллебрандесом!
Приличных размеров папка из темного картона была украшена вензелем Святого престола, а наклейка гласила: «Cornelius Willebrandes, alias Hadrain VII, Pontifex Maximus».[4]
Я вознес благодарность Господу и, усевшись в кресло профессора Пелегрино, принялся пролистывать историю болезни покойного папы. Меня не занимали хвори Адриана, мучившие его при жизни, интересовали только последние страницы, хранившие историю его смерти.
Запись от седьмого декабря прошлого года. Ну и почерк у профессора Пелегрино, ему только шифровальщиком в министерстве обороны работать! Смесь латыни и итальянского. И тем и другим языком я владел в совершенстве.
«Жалобы на учащенное сердцебиение... Тоны сердца приглушены, ритм правильный, систолический шум на верхушке, акцент 2-го тона на аорте... В легких дыхание ослаблено, единичные средне-пузырчатые хрипы в нижнебоковых отделах... Пастозность стоп. Симптом Пастернацкого отрицателен с обеих сторон... Сознание ясное...» Так, это можно пропустить. Вот, одиннадцатое декабря!
«...Состояние крайне тяжелое... Сознание сопорозное... Дыхание по типу Чейн-Стокса... Анизокория... Сухожильные рефлексы понижены... Имеются признаки пирамидной недостаточности слева... Парез слева... Синдром Брудзинского положителен... Синдром Кернига положителен... Повышен хоботковый рефлекс... Симптомы орального автоматизма повышены...»
Три раза перечитав скупые записи папского лейб-медика, я откинулся на спинку кресла и попытался унять дрожь в руках. Вот он, момент истины! Подтвердилось еще одно ватиканское правило: если кто-то упорно говорит «нет», понимай это как «да»!
Итак, слухи небеспочвенны: кто-то напал на святого отца и нанес ему черепно-мозговую травму! В медицинской карточке папы – прямые тому доказательства. Но как это могло случиться? Как будто дело происходило не в Кастель Гандольфо, одном из наиболее тщательно охраняемых мест в мире, а где-нибудь в римской подворотне на окраине!
Я перевернул последнюю страницу истории болезни папы Адриана и бросил взгляд на записи от четвертого августа. Exodus[5] в 2 часа 38 минут. О том, что послужило причиной смерти понтифика, – ни слова. Разве такое может быть?
В углу кабинета лейб-медика покойного папы я заметил копировальный аппарат. Сделаю второй экземпляр истории болезни и возьму его с собой. Это послужит неопровержимым доказательством того, что папа сначала стал жертвой нападения, а потом и убийства.
Аппарат, гудя, выплюнул две страницы, когда я, к своему ужасу, услышал звук поворачивающегося в замке ключа. Прижав в груди историю болезни папы, я в последний момент нырнул за книжный шкаф.
– Скверно, что все так закончилось, профессор, – услышал я чей-то голос. На что Маурисио Пелегрино ответил:
– Однако мы сделали все, что могли.
Я понял, что пациент, которого оперировал Пелегрино, скончался на операционном столе. Поэтому-то профессор и вернулся в свой кабинет намного раньше ожидаемого! Притаившись, я лихорадочно размышлял. Дверца шкафа с карточками осталась приоткрытой, а стоит Пелегрино пройти к окну, как он увидит меня. Что же делать? Напасть на профессора и оглушить его? Но профессор в кабинете не один. А если сопровождающий его тип поднимет тревогу?
Какой будет скандал, если меня арестуют! Имя моего брата-кардинала будут трепать в газетах, и тогда Антонио уж точно не стать папой. Этого он мне никогда не простит!
– Профессор, я должен сообщить его родственникам о смерти, – раздался голос спутника доктора, должно быть, ассистента.
– Оставьте, я сам займусь этим, – сказал Пелегрино. – Но вы можете присутствовать при разговоре, нужно учиться приносить людям страшную весть.
К моему несказанному облегчению, они вышли из кабинета. Я поблагодарил Господа за то, что он уберег меня от позора, и выбрался из-за шкафа. Времени на то, чтобы делать копии, уже не было, поэтому я быстро положил папку с историей болезни папы Адриана на место, закрыл шкаф, выскользнул из кабинета и бросился по коридорам к выходу. На одном из поворотов я столкнулся с возвращавшимся к себе Пелегрино. Он окинул меня мимолетным взглядом и, не узнав, продолжил разговор с ассистентом.
Только отойдя на сотню метров от здания института, я почувствовал облегчение и принялся безудержно хохотать. Странно, наверное, выглядел смеющийся тип в белом халате и с большим портфелем под мышкой. От маскарадного костюма я избавился, зайдя в туалет какого-то ресторанчика.
Там же я, присев за один из столиков, обмозговал ситуацию. Теперь мне окончательно было ясно, что папа Адриан стал жертвой преступления. На понтифика было совершено нападение, и Ватикан в лице профессора Пелегрино и высших сановников умолчал об этом. Инициатива по сокрытию истины наверняка исходила от статс-секретаря кардинала Умберто Мальдини.
Но почему об этом не сообщили всему миру? В Ватикане боялись, вдруг весть о том, что папе кто-то опустил на затылок тупой тяжелый предмет, дискредитирует Святой престол? Или все гораздо сложнее, и покушение на папу совершил один из его приближенных? Например, швейцарский гвардеец, или... или архиепископ, или даже кардинал! Я содрогнулся от подобной мысли. Зачем кому-то нападать на папу и пытаться его убить? Причем таким варварским образом...
По всей видимости, тот, кто покушался на Адриана, действовал импульсивно. Например, мог ли иметь место тяжелый разговор или даже бурная ссора. Я подумал об Иоанне Павле Первом: говорят, что накануне его внезапной кончины он беседовал с кардиналами, обсуждая предстоящие кадровые изменения в курии, с которыми те согласны не были. И даже если Иоанна Павла и не убили, то напряженная дискуссия стала последней каплей, переполнившей чашу, – произошло резкое ухудшение его здоровья, и последовала смерть папы, кажется, от легочной эмболии.
В случае с Адрианом кто-то не удовлетворился словами, а решил прибегнуть к весомым – в прямом смысле! – аргументам. По всей видимости, на череп святого отца опустилась статуэтка или нечто подобное, находившееся в его кабинете. И человек, совершивший неслыханное злодеяние, попросту вышел вон, оставив понтифика истекать кровью!
