Эдуард Хруцкий - Тревожный август
— Вы готовы? — Данилов положил руку на плечо Кравцова.
— Да.
— Дошлите патрон в ствол и поставьте пистолет на предохранитель.
— Я уже это сделал.
— Не волнуйтесь, мы будем рядом.
— А я не волнуюсь. Я когда к вам шел, волновался. А сейчас нет.
Кравцов сказал это твердо и уверенно. И Данилов поверил ему. Продумывая детально поведение Кравцова, Иван Александрович помнил постоянно, что он гражданский, иногда забывая о том, что инженер Кравцов воевал с белофиннами, выполнял ответственнейшее задание в тылу врага. Впрочем, так он беспокоился всегда, когда не сам шел на опасное дело.
Данилов на секунду включил фонарик, осветил циферблат часов:
— Пора.
Они постояли, давая глазам получше привыкнуть к темноте, и потом гуськом, стараясь идти как можно тише, зашагали в сторону дороги.
До завода было около километра. Минут через двадцать ходьбы они начали различать в темноте очертания его разбитых цехов. Он был разрушен весь, только одна труба почти не пострадала и возвышалась среди развалин. С каждым шагом они становились все ближе и ближе и постепенно начали приобретать самые невероятные и фантастические очертания.
У первого строения они остановились.
— Вот, — прошептал Данилов. — Дальше пойдете один. — Он крепко стиснул руку Кравцова.
Кравцов
Когда-то, много лет назад, совсем молодым комсомольцем он приехал в район на строительство этого завода. Стройка в областном масштабе считалась ударной. Отсюда и началась его биография инженера. Кравцов даже одно время работал на этом заводе начальником вспомогательного цеха.
Он шел уверенно, что-что, а этот завод он знал как свои пять пальцев. Проходя по его разрушенному двору, он жалел, что не может как следует определить степень разрушения, чтобы сразу прикинуть, сколько понадобится времени и средств для восстановления предприятия. Мысли его, совершенно не подходящие к обстановке и к тому делу, которым сейчас он должен был заняться, внезапно успокоили его, и все происходящее утратило остроту, и волнение стало обычным, таким же, как его мирная работа.
Обогнув стену цеха обжига, он увидел двухэтажное здание заводоуправления, рядом с ним находилась сторожка. Ее он узнал сразу по узкому лучику света, пробивающемуся в занавешенное изнутри окно.
Кравцов опустил руку в карман, потрогал нагретую сталь пистолета. Ничего, он один, если понадобится, возьмет этого Мишку Банина, бывшего заводского кладовщика, жуликоватого и вечно болеющего человека. Впрочем, в болезни его Кравцов никогда не верил, даже после того, как Банина освободили от военной службы. А вот на торговле кирпичом налево его чуть было не прихватили, да война спасла.
Кравцов подошел к двери и постучал. В глубине раздались шаркающие шаги, потом кто-то спросил хриплым, словно спросонья голосом:
— Кто?
— Свои, открой.
— А кто?
— Ты открой сначала, сволочь, а потом допрашивай! — зло вполголоса ответил Кравцов.
Дверь чуть приоткрылась, Кравцов толкнул ее и вошел в комнату.
— А... Герр бургомистр. Наше вам. Собрали вещички, стало быть!
— Много знаешь.
— Как есть, как есть. Прошу в мои хоромы каменные. — Банин посторонился, пропуская Кравцова. Тот шагнул в комнату, огляделся. Посередине стоял грубо сколоченный стол, полка из неструганых досок висела на стене, на ней стояли кружки и несколько фаянсовых тарелок, в углу прижался топчан, покрытый овчинным тулупом. В комнате пахло прогорклым салом, грязным бельем и водочным перегаром.
— Небогато живешь, — усмехнулся Кравцов, садясь на топчан.
— Да уж как положено сторожу-пролетарию, — Банин шутовски поклонился, — куда нам до вашей милости.
— Это уж точно. До нашей милости ох как далеко.
— Рукой не достать...
— Ну ладно, ты брось скалиться. К Музыке меня доставь.
— Это можно. Тем более имею от него такое распоряжение. Только самого Музыки нет, он послезавтра будет. А Горский там, ждет.
— А где же Музыка? — спокойно, стараясь не выдать волнения, спросил Кравцов.
— По делам подался. Как я понимаю, за грошами. Вернется послезавтра, и прощай, родные места. Уйдем мы все.
— Далече?
— Говорит, в теплые края.
— Ну ладно, ты меня все равно доставь.
— Чаю не желаешь?
— Нет.
— А водки?
— Тоже нет. Желаю быстрее уйти отсюда.
— Ишь скорый, где барахлишко-то?
— Здесь, в кирпичах припрятал.
— А... Ну я сейчас. Заправлюсь на дорогу.
Банин пошарил под топчаном, вытащил початую бутылку, посмотрел ее на свет:
— Маловато. Ничего, у ребят разживусь. Не будешь? Ну как знаешь.
Он вылил водку в кружку и выплеснул ее в рот. Кравцов с отвращением увидел его дернувшийся небритый кадык. Ударить бы по нему ребром ладони... Он даже отвернулся, до того ему захотелось этого.
— Ну вот, — Банин поставил кружку, постоял задумчиво, словно проверяя, подействовала ли на него водка. — Ну вот, — повторил он, — вроде все путем. Пошли, что ли, бургомистр?
— Ты это звание забудь. Понял? — зло сказал Кравцов. — Навсегда забудь. Не было этого. Никогда.
— Не сердись, Кравцов, что ты. Я же в шутку.
— С женой шути...
— Ладно, ладно, — Банин наклонился, приподнял половицу и достал ТТ.
— Это еще зачем?
— От плохих людей. Болото оно и есть болото.
— Труслив ты больно.
— Осторожен, жизнь научила. Пошли.
Он привернул фитиль лампы, дунул на нее. Плотная темнота окутала Кравцова.
— Идем.
Где-то заскрипела дверь, и он пошел на звук, оступился, чуть не подвернул ногу. В лицо ударила ночная свежесть, и он, как на огонь, пошел в ту сторону, перешагнул порог и очутился на улице.
— Подожди, — сказал Банин, — я дверь запру.
— Зачем?
— Для порядка, — он повернулся к двери и едва успел наклониться, как из-за угла выскочили двое и крепко взяли его за руки. Кравцов сунул руку в карман задержанного и вынул пистолет.
— Добрый вечер, гражданин Банин, — сказал подошедший Данилов, — зачем же запирать, не надо. Пойдемте к вам, потолкуем.
Он зажег фонарь и шагнул вперед. Войдя в комнату, Иван Александрович вынул спички, и снова вспыхнул желтый, грязноватый свет керосиновой лампы.
Два оперативника ввели Банина. Он осмотрелся, потом остановил взгляд на Кравцове:
— Счастлив твой бог, бургомистр, велел мне тебя Музыка на торфяники привести, говорил, ценности у тебя большие, там бы ты и остался.
— Губит всех вас жадность, Банин, ах, губит, — усмехнулся Данилов, — но это все из области истории. Теперь к делу. Где Музыка?
— Нет его. Обещал быть через три дня.
— Куда он уехал?
— Этого я не знаю.
— Кто знает?
— Горский.
— Это тот, который у Дробышевой нашего сотрудника убил? — спросил с кажущимся равнодушием Данилов.
— Да.
— Как я понимаю, вы, Банин, только связной?
— Точно, я в их деле не участник.
— Тогда и трибунал это во внимание примет. Так что запираться вам смысла нет.
— Я скажу.
— Вот и прекрасно. Сколько в доме бандитов?
— Пятеро. Нет, в самом доме всего четверо и часовой один.
— Нарисуйте план дома.
— Это как?
— Вы бывали в нем?
— Конечно.
— Расположение комнат, кто где спит. — Данилов достал бумагу и карандаш.
Банин взял ее и начал что-то чертить, но линии получались ломаные и неровные, он никак не мог унять дрожь в руках.
— Вроде так.
Данилов взял бумагу, посмотрел:
— Это, видимо, лестница?
— Ага.
— Значит, Музыка и Горский спят на втором этаже?
— Там и спят.
— Ну ладно. Сейчас вы поведете нас на торфяники. Вас окликнет часовой, вы ответите. Потом мы подойдем к дому, вас опять окликнут, и вы опять ответите. Только без шуток, Банин, — Данилов хлопнул ладонью по кобуре маузера, — ясно вам?
— Куда уж яснее.
— Вы, товарищ Кравцов, оставайтесь здесь...
— Но...
— Никаких но. Вы свое дело сделали. Дальше уж наша забота.
Данилов и Белов
На чем ему только не приходилось ездить за свою долгую жизнь. А вот на самолете и ручной дрезине не приходилось никогда. Данилов сидел на маленькой металлической скамейке, в лицо бил ветер, пахнущий тиной и плесенью, по обеим сторонам насыпи было болото. Они мчались в полной темноте, только скрип противовеса отсчитывал минуты и метры. Иногда Данилову казалось, что он летит сквозь этот упругий воздух, сквозь ночь и запах тлена.
— Все, — услышал он шепот Банина, — дальше под горку накатом пойдем.
Скрип прекратился, и дрезина, постукивая на стыках, сначала пошла быстрее, потом скорость ее уменьшилась. Через несколько минут колеса тихо ткнулись в шпалу. Все. Приехали.
Банин и Данилов вылезли на насыпь, сделали несколько шагов.
