Антон Леонтьев - Ночь с Каменным Гостем
Мне пришлось столкнуться и с негативными отзывами – в солидных газетах солидные журналисты в своих статьях подвергли мое решение уничтожающей критике. Меня заклеймили «княжной-репортершей», но это только подхлестнуло всеобщий ажиотаж. Чем сильнее меня ругали и чем жестче были нападки на «Королевского Сплетника», тем большее число герцословаков становилось нашими читателями.
Из Парижа пожаловал Клод-Этьен, который умолял меня вернуться, заклиная, что любит меня, и уверяя, что не будет ко мне суров и простит мою детскую выходку с бегством в день свадьбы.
Герцогу де Мартиньяку пришлось вернуться обратно ни с чем: я объяснила Клоду-Этьену, что не люблю его и не смогу никогда полюбить. Меня рассмешил аргумент Клода: «Но, дорогая Зинаида, ведь я – миллионер!» Именно так мы и озаглавили статью, которая украсила первую страницу «Сплетника» днем позже.
Матушка написала мне длинное письмо, в котором умоляла передумать и бросить недостойное занятие. Я ответила ей, что не намерена возвращаться в Париж. И только Николя, получивший британское подданство и выставивший свою кандидатуру в палату общин, прислал мне телеграмму из Лондона: «Одобряю. Восхищаюсь. Целую».
Журналистская профессия оказалась не такой легкой, как это мне представлялось. «Королевский Сплетник» выходил пять раз в неделю, а это значило, что зачастую приходилось трудиться по двадцать часов в сутки. После войны в Экаресте одно за другим возникали новые издания – страна переживала небывалый бум, состоятельным горожанам хотелось тратить деньги на развлечения и приблизиться к аристократии хотя бы тем, чтобы смаковать скандалы из жизни высшего света. Даже зажиточные крестьяне, которые превратились в фермеров и начали использовать новое чудо техники – трактор, становились подписчиками на столичные газеты, желая, чтобы их дочки были в курсе последних экарестских новостей и веяний моды.
Мои статьи, вначале написанные на корявом герцословацком, проходили придирчивую цензуру в каморке главного редактора. Я уже представить себе не могла, как же я раньше обходилась без режущей правду-матку Ганны, весельчака Поликарпа и нежно краснеющего Рудольфа. Мы быстро преодолели начальную скованность, я запретила именовать себя на «вы» и «вашим сиятельством»: если кто-то и называл меня княжной, то в шутку.
К концу 1922 года тираж «Королевского Сплетника» увеличился почти в пять раз, у нас появилось небывалое число подписчиков не только в столице, но и по всей стране.
– Нас признали самым успешным изданием уходящего года! – с гордостью заявил Рудольф. – Долги почти выплачены…
Команда «Королевского Сплетника» приуныла – они знали, что мой годовой контракт истекает. Я приняла решение и оповестила своих друзей:
– Южная Америка может и подождать. Я остаюсь!
Мои слова были встречены бурной овацией, и проницательная Ганна Крот шепнула:
– Просмотри на нашего главного редактора – как ты думаешь, почему он так радуется тому, что ты продолжишь у нас работать?
– Это поможет «Сплетнику» сохранить ведущие позиции, и, кроме того, Рудольфу не надо платить мне пять тысяч золотом, – ответила я.
Ганна отмахнулась:
– Княжна, иногда ты поражаешь меня полным отсутствием чутья! Руди по уши в тебя влюблен!
Слова Ганны заставили меня смутиться. Я и предположить не могла, что рыжеволосый Рудольф испытывает ко мне подобные чувства. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, но никогда не связывала это с влюбленностью.
1923 год начался с тревожных новостей – состояние здоровья молодого короля Кароля, сына Павла и Милицы, резко ухудшилось. После убийства Павла в 1914 году малолетний Кароль взошел на престол. Я помнила его худосочным печальным подростком, который всегда находился в тени могущественных родителей. Но судьба распорядилась иначе: короля Павла застрелил студент-революционер, истеричную Милицу, которая мечтала из регентши превратиться в единовластную правительницу, в результате дворцового переворота лишили влияния на сына и заточили под домашний арест в одном из дворцов у моря.
Король Кароль был всего на полтора года старше меня, он всегда отличался болезненной конституцией и склонностью к чахотке. В феврале 1923 года он лишился чувств во время церемонии принятия верительных грамот у вновь аккредитованных послов, по столице поползли мрачные слухи о том, что Кароль неизлечимо болен. Я выяснила, что короля тайно навестили несколько медицинских корифеев.
В один из мартовских вечеров, когда мы дружно работали над очередным выпуском «Королевского Сплетника» (на первой полосе должна была появиться статья о вулкодлаке, который наводит ужас на жителей горных селений), в редакцию заявилась странная процессия: двое гвардейцев сопровождали пожилого господина в собольей шубе и с цилиндром на голове. В незваном госте я узнала гофмаршала королевского двора.
Я заметила, как перепугались мои коллеги – всем было известно, что королевский двор очень серьезно относится к публикациям о состоянии здоровья молодого монарха и преследует всех, кто публикует сплетни на этот счет.
– Княжна Зинаида Валуйская? – произнес гофмаршал, посверкивая моноклем в глазу.
Когда я ответила утвердительно, он передал мне большой конверт из желтоватого пергамента с сургучной печатью и королевским вензелем.
– Его величество король Кароль просил меня передать вам это послание и дождаться вашего ответа! – отрапортовал он.
Я разорвала плотный пергамент и извлекла лист с личным гербом короля Кароля. На нем крупным детским почерком было начертано следующее: «Дорогая Зинаида! Прошу Вас оказать мне честь и посетить меня сегодня во дворце – господин гофмаршал любезно согласился сопроводить Вас. Надеюсь, Вы не откажете в подобной безделице мне, поклоннику Вашего несомненного таланта. Кароль Любомирович».
Рудольф из-за моего плеча заглянул в письмо, я посмотрела на гофмаршала.
– Мне потребуется некоторое время, чтобы привести себя в порядок, я не могу предстать перед глазами его величества в таком виде, – ответила я.
Гофмаршал снисходительно ответил:
– Княжна, его величество велели мне не терять времени и доставить вас прямиком из редакции во дворец. Это – сугубо частный визит, поэтому вопросы придворного этикета не играют большой роли.
Мы спустились на улицу, где нас ожидал огромный черный «Даймлер» с плотными занавесками на окошках и королевским штандартом на дверцах. Гофмаршал любезно пропустил меня первой в салон. Мы отправились в путешествие по ночному Экаресту.
Я решила не задавать вопросов. Вскоре мы въехали на дворцовую площадь, на которой возвышалась колонна, увенчанная крестом, и разноцветными огнями сиял Новый дворец. Мы свернули и подъехали к одной из боковых лестниц. Едва автомобиль затормозил, дверца распахнулась – предупредительный лакей в ливрее, низко склоняясь, приветствовал меня.
Мы поднялись по казавшейся нескончаемой мраморной лестнице, миновали решетчатые двери, около которых несли караул гвардейцы, и попали в залитый электрическим светом холл-колоннаду. Гофмаршал, избавившись от шубы и цилиндра и оставшись во фраке, который пересекала красная лента с орденами, обратился ко мне:
– Несмотря на поздний час, княжна, его величество готов дать аудиенцию. Я провожу вас в его апартаменты.
Резиденция герцословацких королей была выстроена по образу и подобию Зимнего дворца – та же роскошь, великое множество парадных залов, украшенных шедеврами изобразительного искусства и мраморными статуями, и строгие военные, которые охраняли покой короля.
Мы прошествовали по нескончаемой анфиладе апартаментов и наконец оказались на обитаемой половине – именно там располагались покои Кароля. Двойные зеркальные двери, подле коих дежурили гвардейцы, раскрылись, в приемной нас встретил пожилой секретарь в мундире.
– Княжна Валуйская прибыла, – произнес гофмаршал.
Секретарь приветствовал меня поклоном, затем поднял трубку золоченого телефона и почтительно произнес:
– Ваше величество, княжна на месте. Всенепременно, ваше величество!
Повесив трубку, он сказал:
– Его величество ожидает вас, княжна!
Я мельком взглянула на себя в зеркало и нашла, что выгляжу сносно – я уже много лет не бывала на аудиенциях у монархов, и предстоящее немного пугало меня. Зачем я понадобилось Каролю?
Двери распахнулись, я проследовала в полутемную комнату. Двери немедленно за мной закрылись, я почувствовала, как жара обволакивает меня – на улице было прохладно, однако не до такой степени, чтобы топить. В апартаментах короля пылало сразу несколько каминов.
Я замерла на пороге, из кресла с высокой спинкой, которое стояло около одного из каминов, с трудом поднялась фигура и подошла ко мне.
– Добрый вечер, княжна, – услышала я тихий голос. Передо мной стоял король Герцословакии Кароль Седьмой.
