Аркадий Адамов - Болотная трава
— Разыскиваем, — неопределенно ответил Виталий.
Он давно уже заметил, в какое всполошенное, тревожное состояние пришел Иван Фомич с их приездом. Объяснить это можно было двояко. Прежде всего самым простым и естественным образом. Милиция разыскивает его работника, который черт знает что натворил. И весь коллектив, возглавляемый им, да и сам Иван Фомич, он сам даже в первую очередь, могут иметь из-за этого немало неприятностей. Это первое объяснение. Однако тревогу Ивана Фомича можно было объяснить и по-другому. И Виталий, профессионально, что ли, постоянно настроенный еще и на другую волну, сейчас все время ощущал некий тоненький, неслышный другим звоночек, предупреждавший: что-то тут не так… что-то тут не так… Виталий никогда не был склонен в этом случае сразу же отбрасывать первую, самую естественную версию, но, уловив этот звоночек, настораживался и начинал с особой тщательностью накапливать наблюдения.
И тут в какой-то момент ему помог Валя Денисов. Как он вовремя вспомнил сообщение Игоря. Да, не зря Откаленко допрашивал тех мальчишек из ресторана, очень не зря. И Валя запомнил его доклад, молодец.
— Да, разыскиваем, — задумчиво повторил Виталий.
— Всем они, выходит, нужны, — Авдотья Спиридоновна сочувственно покачала головой и вдруг воскликнула — Ой, батюшки мои! Так ведь Семен-то Прокофьевич записку Гарику оставил, а я и отдать забыла.
— Когда оставил? — быстро спросил Виталий.
— Давно, батюшка, давно. А у меня она ну прямо из головы вон. Да и сами они про нее, стало быть, забыли. Вот ведь голова стала, не приведи господь.
— А где же эта записка, Авдотья Спиридоновна? — поинтересовался Виталий.
— Где… Кабы знать.
Старушка растерянно огляделась вокруг, потом тяжело поднялась со стула, опираясь руками о колени, и, громко шаркая разношенными шлепанцами, направилась в соседнюю комнату.
— Надо бы узнать приметы тех людей, которые Гарика разыскивали, — заметил Виталию все это время молчавший Денисов.
— Обязательно.
Между тем Иван Фомич продолжал заметно нервничать.
— Куда же этот сукин сын мог подеваться? — не утерпев, спросил он наконец у Виталия. — Может, он и с базы чего увел?
— Чего, например? — холодно осведомился Денисов, которому Иван Фомич с самого начала чем-то не понравился. — Что у вас обычно уводят?
— Ну как так что? — обеспокоенно ответил Иван Фомич, вытирая платком голову. — Разве так скажешь? Машин у нас в день бывает до сотни. Представляете? Вот он погрузил, допустим, на одну брус отборный кубометров десять — пятнадцать или еще какой дефицит, пропуск чиркнул, и будь здоров, тысячи две в кармане.
— Так, выходит, у вас просто? — насмешливо спросил Денисов.
— А разве за всем углядишь, если человек такую себе цель поставил? Потом-то, конечно, выясним, да ищи концы. Вы бы видели наше хозяйство.
— Ну, выясняйте, выясняйте, — недобро согласился Денисов и добавил: — А мы потом поинтересуемся, что вы выяснили.
Иван Фомич нахмурился, посмотрел на часы и объявил, что ему пора на поезд.
— Ждите в гости, — сказал ему на прощание Денисов.
— Теперь и на чарочку не пригласишь, — как можно безмятежнее откликнулся Иван Фомич. — Разве только на чаек с закуской.
Однако в голосе его сквозило плохо скрытое беспокойство.
Иван Фомич то и дело нетерпеливо посматривал на дверь в соседнюю комнату, куда вышла Авдотья Спнридоновна и все никак не возвращалась с той любопытной запиской, которую ему, видимо, очень хотелось посмотреть. Наконец он снова взглянул на часы и, вздохнув, решительно поднялся со стула.
— Надо бежать, — досадливо сказал он. — Всего вам доброго. — Он главным образом обращался к Лосеву, угадав в нем старшего. — Если что надо будет, прошу. Нынче, знаете, все строятся. Кругом. Потому важную социальную роль мы призваны играть, — со значением произнес он чьи-то чужие слова. — На уровне требований времени. Вот жизнь требует, и никак иначе, — добавил он уже от себя.
От собственных боевых и громких слов настроение у Ивана Фомича заметно улучшилось. И, повысив голос, он крикнул, обращаясь к закрытой двери в соседнюю комнату:
— Пошел, Авдотья Спиридоновна! За чай спасибо!
Иван Фомич в последний раз кивнул всем и, несмотря на полноту, энергичным, широким шагом направился в переднюю. Там он натянул плащ, надел шляпу, не забыв поправить ее перед зеркалом, и, еще раз оглянувшись на закрытую дверь комнаты, но ничего больше не сказав, вышел во двор. Однако ощущение было такое, что сказать что-то он уже собрался, но в последний момент почему-то передумал и даже непроизвольно махнул рукой, словно останавливая себя в чем-то.
Не успел Иван Фомич уйти, как в комнате появилась Авдотья Спиридоновна. В руках у нее был развернутый клочок бумаги, до того, видно, сложенный вчетверо и долго так пролежавший. Старушка с облегчением сказала Виталию:
Ну, слава богу, я, кажись, не вовсе из ума-то выжила. Помню же, что прятала. И вот обыскалась всюду, а нашла. Гляди. Сама-то ничего не пойму.
Виталий внимательно разглядел записку. Подошел и Денисов.
На широком блокнотном листе, очень аккуратно вырванном, так что ни один зубчик не был попорчен, мелким отработанным почерком и тоже очень аккуратно было написано всего три строчки: «В понедельник приехать не могу, в цехе комиссия по итогам. Скажи Николаю Александровичу, что буду во вторник, часа в три. А ты верни долг, а то пожалуюсь. Деньги не мои». Далее следовала подпись, без особых кокетливых или залихватских завитушек, четкая, отработанная и спокойная. Фамилия читалась как Лялин, Ляпин, Лякин, словом, неясной оставалась только третья буква. Ну, а инициал прочитывался легко — буква «С», то есть Семен. Впрочем, почерковеды установят и неясную букву.
Однако фамилией и характерным почерком информация тут, естественно, не ограничивалась. Оказывается, Семен Прокофьевич работал в каком-то цехе в Москве, и, видимо, не простым мастером. А вот сюда, в Лупановку, приезжал, очевидно, в свободное время, но тоже по каким-то делам. И здесь начальником у него был некий Николай Александрович, тот же самый, видимо, что и у Серкова. И все это, очевидно, не имело никакого отношения к лесоторговой базе, где директором был Иван Фомич и никакого Николая Александровича не существовало. Наконец, у покойного Семена Прокофьевича, оказывается, были какие-то «не его» деньги и он что-то даже одолжил Гарику. Возможно, деньги были немалые, и Гарик о них, видимо, знал.
Таким образом, записка представляла несомненный оперативный интерес.
Образ убитого две недели назад человека наконец-то начинал проступать во всей своей обычной человеческой сложности.
След из Москвы явно тянулся в Лупановку, а возможно, через нее и куда-то дальше…
Простившись с Катей и радушной Авдотьей Спиридоновной, Лосев и Денисов поспешили вернуться в Москву. Они везли ценнейшую информацию.
В тот же субботний день Игорь Откаленко должен был выполнить другое, не менее ответственное, но, пожалуй, более сложное задание: побывать в пошивочном ателье на Большой Полянке. Именно это ателье, а вернее, его директора Коровина и закройщика Левина упомянул в разговоре с Лосевым в Ялте мнимый Журавский. Впрочем, упомянул он этих людей лишь мимоходом, просто как знакомых, а Левина еще и как отменного мастера, у которого только и шил. Иными словами, ничего порочащего или даже бросающего самое малое подозрение сказано в их адрес не было. И все же… знакомство с таким прохвостом, а возможно, и преступником тех людей, конечно, не украшало и само по себе внушало некоторое подозрение. Если, впрочем, тот ничего не выдумал. В любом случае проверку, а точнее, разведку следовало провести очень осторожно, чтобы ни тени не пало на репутацию этих людей в любом случае, а тем более если они окажутся вполне порядочными людьми. Впрочем, ни у кого в ателье вообще не должно было возникнуть даже мысли о какой-то проверке.
Все должно быть спокойно, обычно и буднично, и при этом кое что все же необходимо было выяснить. И конечно, в первую очередь следовало нащупать путь к тому человеку, которого они, вполне вероятно, знали не как Журавского, а под какой-то другой, возможно, под его истинной фамилией.
Короче говоря, подобное задание можно было поручить только очень опытному и добросовестному человеку. Выбор Цветкова пал на Откаленко.
И Игорь отправился на Большую Полянку. Свободной машины, как всегда, не оказалось, и ехать пришлось на метро, впрочем, всего две остановки от «Пушкинской» до «Новокузнецкой», а затем предстояло пройтись пешком по тихим улочкам Замоскворечья, что Игорь проделал, надо сказать, с немалым удовольствием. Погода стояла в тот день на редкость ясная и теплая, после целой череды дождливых и холодных дней. Тротуары были засыпаны желтой опавшей листвой, а воздух напоен ее прелым, пьянящим запахом. Игорь с наслаждением вдыхал этот уже полузабытый сладчайший воздух, напоминавший о полях и лесах родного Подмосковья, об отдыхе и полузабытом детстве. Мысли невольно унеслись на миг куда-то в сторону. Игорь подумал вдруг о сыне, о том, что давно не видел его, что надо бы в отпуск взять его с собой в поход на байдарках, который они обычно затевали с Виталием. Ведь каждая их встреча для Димки отчаянная радость, а тем более такой поход. Встречи их с Димкой всегда короткие, и в темных, больших глазах его неутихающая, настороженная тревога, что отец сейчас опять уйдет. Ну что ты будешь тут делать? А Алла так и не вышла больше замуж. Пока, надо думать. Усилием воли Игорь заставил себя больше не размышлять на эту тему.
