Евгений Сартинов - Золото на крови
— А ведь это все, — напомнил он нам, хотя мы знали это и без него.
— Хреново, — сказал Жереба, копаясь в своем заплечном мастодонте.
Да, мы имели три банки тушенки, чуть-чуть сахара, чая на три заварки и довольно много соли. Наши рюкзаки, в свое время чуть не переломавшие нам хребты, сейчас выглядели сбитыми дирижаблями. В них остались только золото да веревки.
Я надеялся на рюкзачище Жеребы. Он все-таки сохранял свою громоздкость. Но и его запасы оказались весьма скромными. С полкило муки, столько же пшена, килограмм сахара и пачка индийского чая. Вот чего был полно и у него, и у нас, так это соли, хоть капусту квась.
— Печально, — признался Андрей, осматривая наши припасы.
— Если ничего не подстрелим за эти дни, то будем жрать свои сапоги, — подвел итог Жереба.
— А ты не хочешь поохотиться? — спросил его Лейтенант.
— Уходить надо, а то Илюшка приведет их сюда. Да и хреново сейчас охотиться. Лист шуршит. Снежку пустить, но если она найдет лося или сокжоя, то это охота надолго. Ладно, может, повезет. Медведя бы встретить. Он сейчас сонный, ленивый. А уж жирный! Ну да не будем загадывать, давайте что-нибудь готовить, а то жрать хочется.
После долгих споров мы сварили суп из тушенки и пшена, подболтав для сытности муки. Нельзя сказать, что это блюдо получилось очень изысканным, но желудок мы им набили.
С утра Иван ушел со Снежкой в тайгу, но вернулся часа через два ни с чем, только принес кедровых шишек, да каких-то трав, сыпанул их к чаю. Так что завтракали мы тем же, чем и ужинали, Андрей обозвал это блюдо «баландой по таежному». На второе пошли испеченные в золе кедровые орехи. Горячая, нежная мякоть таежного деликатеса просто ласкала язык. Понравился нам и чай.
— Хорошо, говорят, такой чаек силы восстанавливает, — рекламировал свой напиток Жереба. — Из этих травок лекарства разные делают, бальзамы.
Может, от чая, может, и нет, но в тот день мы шли особенно бодро. Погода пока благоприятствовала нам, только по утрам поднимались с низин сырые туманы, да сыпал и сыпал с берез и осин густой листопад.
— Береза рано облетает, — вздохнул на одном из привалов Иван. — Зима в этом году будет ранняя.
По-прежнему нас поражало обилие грибов.
— А что это мы грибов не едим? — спросил Ивана Павел.
— А ты что, знаешь, какие можно есть? — спросил тот его.
— Ну, это, наверное опенок, а это…
— А это поганка, — перебил его Жереба. — Когда жрать совсем нечего будет, я вас грибами накормлю. Так и так сдохнете. А пока вон лучше шиповника нарви, в чай кинем, знаешь с него навар какой! А запах!
Потом он все-таки объяснил свою странную неприязнь к грибам:
— Больше всего на свете я люблю рыбалку. А чего больше всего не люблю, так это как раз грибы. Друг у меня лучший со всей семьей ими отравился. И отравился-то самыми обычными рыжиками. Год говорят такой был, жаркий, сухой. Вот они яду и набрали. А так у меня мать мастерица по этим делам, она сама и собирает, и солит. Так что грибы мы будем жрать после подметок.
Про подметки он помянул зря. Уже во второй половине дня отлетела подошва у крепких на вид сапожищ Павла. Он давно уже разносил эту пару, путешествие на лодке дало передышку и его ногам, а тут новые невзгоды. Выручил его Иван, одолжил пару тонких ремешков, которыми Павел связал «челюсти» своих чоботов. До привала он дотянул, а там чуть не до полуночи с пыхтением чинил сапоги шилом, дратвой и бесплатными советами Ивана.
На всякий случай я осмотрел свои берцы, но они хоть и изрядно пообтрепались, но все же еще держались хорошо.
Андрей рассчитывал пройти перемычку между реками за два-три дня, на самом деле у нас ушла на это почти неделя. Лишь на пятый день мы продрались сквозь попавшийся нам напоследок мрачный ельник. К этому времени провиант у нас иссяк окончательно. Иван постоянно делал попытки подстрелить хоть какую-нибудь дичь, но все было тщетно.
— Плохая тайга, — сказал он об этих местах.
Мы чувствовали это и сами. Тайга здесь состояла в основном из елей и пихты, даже кедрач не рос в этих темных, поистине дремучих лесах. Почти не попадалась ягода, только грибы. Как ни сопротивлялся Иван, но пришлось нам перейти на грибную диету. Собирали только осенние опята, лопоухие, громадные грибы, мало походившие на своих летних братьев.
Чем мне не понравился процесс приготовления грибного супа, так это занудностью производства. Два раза сливали воду, да кипятили чуть ли не по часу. Но вкус все равно получался бесподобный, Жереба не пожалел для нового блюда своих специй: лаврушки и перца. С тем большим смехом мы наблюдали, с каким отвращением он втягивал в себя каждую ложку варева.
— Нет, что это за пища, — сокрушался он. — Как лягушки в живот падают. И никакой сытости. То ли дело хороший тайменьчик, да на углях!..
Про рыбу, рыбалку и снасти Жереба готов был говорить часами. Насколько мы поняли, основным занятием его в «мирное время» как раз и была добыча «речного жителя». Где он только не рыбачил, по всей Сибири ездил, только чтобы посмотреть, как, где и какая рыба ловится. На Дальнем Востоке и Камчатке он добывал красную рыбу, на Севере тех же самых лососевых и сига. Но ему не так нужен был результат, сколько сам процесс ловли. Последние годы Иван проводил лето дома, забираясь в таежную глухомань за хариусом и тайменем. Как назло в этих наших изрезанных крутыми сопками местах попадались только большие ручьи или небольшие речки, напрочь лишенные промысловой рыбы.
Кончился и чай, так что мы окончательно перешли на «таежную кока-колу», так Андрей прозвал наши тонизирующие лесные чаи.
Но как бы там ни было, мы все-таки вышли к заветной реке. Как мне показалось, она ничем не отличалась от того же Оронка. Не слишком широкая, с быстрым течением, с галечными отмелями и угрюмыми берегами.
Андрей и Иван тут же полезли на ближайшую скалу и в бинокль долго изучали нашу будущую речную дорогу. Вернулись они не очень довольными.
— Ну что? — спросил я наших командиров.
— Впереди сплошные перекаты, на сколько хватает глаз. Не знаю, сможем ли мы пройти на плоту, — ответил Андрей.
— Его еще сделать надо! — неожиданно резко взорвался Жереба, и я понял, что они успели поцапаться.
— Ну что ж, делать, так делать, — бодро отозвался Андрей и, подойдя к ближайшей пихте, пару раз рубанул по ней топором.
— Ты чего делаешь?! — взорвался Иван, подскакивая к нему и вырывая из его рук топор.
— Как что, бревно хочу на плот вырубить, — опешил Лейтенант.
— Бревно! — передразнил его Иван. — Сам ты бревно! Послал ведь Бог на голову мне попутчиков, прости Господи! Плот надо из сушняка делать, на сыром дереве ты только на дно уплывешь.
— А, ну так бы и сказал! Чего орать-то?! — возмутился Андрей. — Показывай, какие подойдут.
Они ушли в тайгу, долго плутали там, ставя зарубки на подходящих деревьях. И этот день, и следующий день мы посвятили лесозаготовкам. Любая работа на голодный желудок не в радость, а лесоповал тем более. Грибы не приносили нам ощущения сытости, тем более что калорий мы тратили много. Жереба закинул на ночь свою волшебную сеть, но утром не нашел от нее даже следа. Озадаченный он долго ходил вдоль берега, потом сплюнул, и высказал свою версию:
— Не иначе как топляк за собой уволок. Вот сука, не жизнь, а сплошная невезуха!
Андрей с Павлом подрубали деревья, а я занимался обрубкой сучков. Иван ушел в тайгу с карабином, так что готовые хлысты мы таскали втроем. В первый день Жереба пришел уже затемно, мрачный, усталый и злой.
— Хреновая здесь тайга, — снова повторил он свою давнюю фразу. — Пустая.
— Как это пустая? — удивился я.
— Ну так, пустая и все! Бывает, тайга просто кишит зверьем, он чуть ли не бежит на тебя, только успевай стрелять. А тут ничего, даже следов-то нет! Ни лося, ни сокжоя. Снежке вон повезло, бурундука поймала да сожрала.
В самом деле, собака с довольным видом дремала около костра.
Утром он снова ушел в тайгу, и ближе к обеду мы услышали выстрел. Через полчаса он притащил к костру здоровенную птицу в коричневом оперении.
— Копалуха, — довольным голосом сообщил он нам, укладывая птицу около костра.
— Копа… чего? — спросил я, разглядывая крючковатый нос лесного индюка.
Иван засмеялся так, как он давно уже не смеялся, проще говоря, заржал во всю глотку.
— Чего! — передразнил он меня. — Копалуха, самка глухаря.
Потроха и голова несчастной жены глухаря достались Снежке, остальное Иван разделил на четыре части.
— Это в дорогу, — пояснил он, засовывая большую часть мяса в рюкзак и подвешивая его на дерево, подальше от греха и вороватого носа собственной лайки, проявляющей живейший интерес к судьбе останков глухарихи. Перед этим Иван старательно обмотал все мясо длинной, остро пахнущей травой.
