Евгения Михайлова - Апостолы судьбы
— Сколько угодно. Но силы нужно поберечь, чтобы заседание не перенесли. Вот вам валидол. Держите постоянно под языком. Захотите воды, просите прямо во время заседания.
Когда вышел судья в мантии и другие люди, все поплыло перед глазами Галины. Она изо всех сил сжала ладони, чтобы почувствовать боль. Потом затравленно взглянула сначала на манжеты Равникова, затем ему в лицо. Он чуть заметно кивнул. Заседание началось. Если бы Галина Петровна могла заткнуть уши во время чтения обвинительного заключения, она бы это выдержала. Но жестокие слова проникали к ней в мозг, как стальные прутья. Равников сделал знак судье, налил стакан воды, дал подзащитной и крепко сжал ее руку, обхватившую стакан. «Не слушаем», — тихо произнес он, не открывая рта.
Судья при чтении заключения экспертизы осматривал вещественные доказательства, сурово хмурил брови.
— Встаньте, подсудимая, — обратился он к Галине. — Вы признаете себя виновной?
— Я убила мужа, — хрипло ответила она и с ужасом уставилась на манжеты Равникова.
— Вы можете пояснить нам, как это случилось?
Равников поправил манжеты. Галина Петровна закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь не потерять сознание.
— Моя подзащитная сейчас не может отвечать, — сказал адвокат. — Мы ответим на вопросы суда позже.
— Это ваше право, — заметил судья.
Сергей и Слава, сидевшие в зале, переглянулись. Надеждой на мягкий приговор пока не пахло.
Свидетели-соседки явно упивались предоставленной им трибуной. Они в подробностях рассказывали, когда в день убийства Галина вернулась домой, какие звуки доносились из-за стенки, как на площадку выбежала плачущая Марина и позвала на помощь.
— У меня вопрос к свидетельнице, — прервал монолог соседки Равников. — Как выглядела девочка, когда выбежала звать на помощь?
— Как она выглядела? Как всегда.
— А как она всегда выглядела?
— Ну, худенькая, конечно. Мать на работе целый день. Отец… Что с него взять.
— Он тоже был худеньким?
— Почему?
— Жена на работе, с него взять нечего.
— Нет, он, конечно, мужчина был плотный.
— Я так понял, слух у вас неплохой, слышите, что за стенкой происходит, правильно?
— Это не мое дело. Что в чужих домах происходит, меня не касается.
— Позиция свидетеля понятна. Я попрошу суд приобщить к делу документы из клиники, где проходит лечение Марина Иванова. Здесь написано, в каком состоянии она поступила, как выглядела: кровь, гематомы, разорванное платье. Вот акт экспертизы, подтверждающий то, что девочка регулярно подвергалась нечеловеческим истязаниям. Каким бы стеснительным и сдержанным ни был ребенок, такую боль выносить молча он не может. Каких же свидетелей нам подготовило обвинение? Разве это не те люди, которые постоянно оставляли без какой-либо поддержки ребенка, находящегося в заведомо беспомощном состоянии? Разве они сами не должны сидеть на скамье подсудимых?
— Так мы полстраны посадим на эту скамью, — пробурчал себе под нос судья. — Суд постановил: приобщить к делу представленные стороной защиты документы.
— У нас есть ходатайство о вызове в суд ранее не заявленного свидетеля, имеющего самое прямое отношение к делу. Это Марина Иванова.
— О-о-й! — тоненько застонала Галина Петровна.
— У обвинения есть возражения? — спросил судья.
— Да, — ответил прокурор, — причем хочу сослаться на документы, предоставленные защитой. Больной, потрясенный ребенок. На его глазах мать убила отца. Как мы можем доверять его показаниям?
— Очень просто, — ответил Равников. — С ребенком приглашен врач-психолог, который принес заключение психиатра о полной адекватности Марины Ивановой. И впредь я попросил бы обвинение не передергивать мои слова. Тяжелое физическое и моральное состояние не влияет на способность юного мозга запоминать детали.
— Пригласите свидетеля, — сказал судья.
У Марины дрожали губы, подбородок, подгибались колени, когда психолог, держа за руку, привел ее в зал заседаний. Но она нашла взглядом мать и улыбнулась ей. Галина громко всхлипнула и зажала рот руками, чтобы не зарыдать в голос.
— Здравствуй, Марина, — серьезно и спокойно сказал судья. — Мы собрались здесь, чтобы разобраться в том, что случилось в твоей семье. Что с тобой случилось. С твоим папой. Ты можешь отвечать на наши вопросы?
— Я могу, — ответила Марина.
— Тогда четко произнеси свои имя, фамилию, возраст, адрес, чтобы мы внесли это в протокол.
Когда в мертвой тишине зала зазвучал детский голос, ничего не слышала только Галина Иванова. Ее голова наполнилась звоном, сердце отказывалось биться. Она приоткрыла рот, хватая воздух, а перед глазами вдруг четко возникла сцена, которую она увидела, когда прибежала с работы домой. Ее маленькая истерзанная девочка с искусанными в кровь губами в огромных руках этого скота. Галине нестерпимо захотелось выбежать из тесного зала, нестись куда глаза глядят. Она с надеждой посмотрела на манжеты Равникова, умоляюще взглянула ему в глаза. Он чуть заметно строго покачал головой. Нужно слушать.
Слава легонько толкнул Сергея и прошептал:
— Вот как детей готовят профессионалы. У прокурора чесотка началась.
Сергей с волнением смотрел на ребенка. Это настоящий, взрослый подвиг. Как бы хорошо ни подготовил девочку Равников, она произносит не заученный текст. Она сознательно отвечает на вопросы, объясняет, анализирует. Она спасает мать!
— Марина, — перехватил вопрос прокурора Равников, — мы знаем, что ты рассказывала матери о том, как с тобой обращался отец. Как она на это реагировала?
— Мама очень пугалась. Она думала, что я придумываю. Она не могла поверить. Она добрая и простая.
— Что ты имеешь в виду, говоря «простая»?
— Она не знала, что с детьми можно так поступать.
— И в тот день…
— В тот день она пришла, чтобы посмотреть, проверить. У нее стало такое белое лицо.
— А отец?
— Он обозлился. Он убил бы ее. И меня.
«Фу! — выдохнул Сергей. — Есть. Умничка».
Марину повели к выходу. У двери она оглянулась.
— Мама, — вдруг жалобно сказала она. — Я тебя люблю.
Галина плакала обильными, омывающими душу слезами, сжимая в руке промокший носовой платок Равникова.
Прокурор в прениях потребовал двенадцать лет колонии строгого режима за умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью.
Адвокат был немногословен.
— Меня часто поражает нравственная и правовая непробиваемость представителей прокуратуры. В данном случае они имели дело с достаточно объективно проведенным следствием. А то потрясение, которое испытали все присутствующие во время показаний Марины Ивановой, должно было, по-моему, откорректировать заготовленную прокурором речь. О каком умышленном убийстве идет речь? У нас что, есть информация о том, что Галина Иванова с кем-то делилась подобным намерением, выбирала орудие преступления, подходящий момент, пыталась обеспечить себе алиби? Какая особая жестокость? Она вошла в квартиру и увидела, как большой, сильный мужчина истязает и уничтожает ее ребенка. Все слышали, как единственный свидетель убийства Марина Иванова сказала: «Он обозлился, увидев маму. Он убил бы ее». Я даже не знаю, зачем развивать эту мысль перед просвещенным судом. Разумеется, речь идет о необходимой самообороне в схватке с озверевшим подонком. О поступке более значительном, чем самооборона, — спасении своего дитя.
Знаете, я сейчас поставил себя на место этой несчастной женщины. Я представил, что увидел, как взрослый мужчина издевается над маленькой девочкой, над моей дочкой. И рядом нет никого — ни доблестной милиции, ни бдительных соседей. Я убил бы этого мерзавца совершенно сознательно и не менее сознательно пошел бы в тюрьму. Потому что у меня был бы шанс с ним справиться, скрутить, избить. Но у этой хрупкой женщины со слабыми руками и очень больным сердцем шансов в подобной борьбе не было. Она схватила нож, которым ранее — чистила для него картошку, и вложила всю жизненную силу в свои удары. Не дай бог, если бы промахнулась, мне сейчас некого было бы защищать. У маленькой девочки не стало бы матери. Только отец-извращенец и садист, который рано или поздно вышел бы из тюрьмы. Я верю в то, что суд примет правильное решение и освободит Галину Иванову прямо сейчас.
Оправдательный приговор Галина Петровна слушала как во сне. Она уставилась огромными, изумленными глазами на Равникова, уверенная в том, что ничего не поняла. «Вот так», — подмигнул тот ей.
После окончания заседания к Равникову подошли Сергей и Слава.
— Петр Ильич, — серьезно сказал Слава, — у меня нет слов.
— Да ладно, ребята. Не самое сложное дело. — Адвокат вдруг поднял руку, словно для ритуального приветствия: — Да здравствует наше братство колдунов!
