Мишель Бюсси - Самолет без нее
— Ну? Как вы дошли до жизни такой, мадемуазель…
— Стрекоза. Мадемуазель Стрекоза.
Кажется, мужчина только сейчас заметил, что у его собеседницы фигура топ-модели и что весь бар, затаив дыхание, прислушивается к их разговору.
— Красивое имя… Стрекоза… А меня зовут Ришар. Я учитель. Преподаю в коллеже, в Буаэльдьё. Это в Двадцатом округе. В общем, сами понимаете…
Лили отпихнула его и протянула руку за стаканом. Отпила виски и сморщилась. «Гадость какая! Нет, лучше уж водку». Ришар понял, что его профессиональные заботы ее не интересуют, и сменил тему:
— Такая красивая девушка… И на профессионалку вы не похожи. Что вы здесь делаете? Как тут оказались? С вашей внешностью…
Лили нагнулась к Ришару, лишь чудом не свалившись с табурета.
— Поди сюда.
Она вдруг схватила его за галстук, притянула к себе и зашептала ему в ухо:
— Я скажу тебе, галстук. На самом деле я некрасивая. На самом деле я только притворяюсь красивой.
На лице Ришара мелькнуло недоумение:
— Чего-чего?
— Ноги… Грудь… Рот… Кожа… Все, что так нравится окружающим… Все, что им так хочется потрогать… Так вот, все это — фальшак. Латекс. Ничего настоящего.
— Ты… Ты…
— Я не вру. Все считают меня красивой, но на самом деле я — урод.
— Ты…
— Что ты заладил одно и то же? Я же тебе объясняю. Я — как ящерица. У меня несколько слоев кожи. Видел по телевизору кино про инопланетян? Они на вид как люди, но это все обман. Особенно тот, который у них за главного. Он выглядит как сногсшибательная красотка, а внутри — мерзкая рептилия. Вот и я такая же. Я — ящерица. Глотаю живьем лягушек. Понимаешь?
— Н-не очень… Я кино мало смотрю. Я преподаю…
Новый рывок прервал его речь.
— Это еще не все, галстук. Я тебе вот что скажу. Я не одна. Нас двое. Двое в одном теле, сечешь?
— Э-э… Ты имеешь в виду, что…
— Тсс… Молчи лучше. Ладно, мне пора. Всего через несколько минут… Знаешь что? Я должна сделать что-то очень плохое. Что-то такое, чего я делать не хочу. Меня от одной мысли с души воротит. Но я должна…
Ришар ухватил Лили за плечо — вовремя, иначе он упал бы. Затем провел рукой по ее груди, приблизил к ней губы и пробормотал:
— Зачем? Никто никому ничего не должен. Хочешь, я тебе помогу? Помогу снять фальшивую кожу? И мы вместе посмотрим, что там у тебя внутри. Что это за вторая подружка…
Ришар осмелел. Удерживая его за галстук, Лили оставила ему мало возможностей для маневра, но руки у него были свободны. Он сунул правую ей под юбку. Лили этого не заметила.
— Слишком поздно. Ты не можешь мне помочь. Никто не может. Понимаешь, я должна убить того, кто ни в чем не виноват. Кто ничего не просил… Потому что так сложилось…
— Ну и ладно. Но время-то у нас еще есть? Хотя бы несколько минут? Я хочу, чтобы ты показала мне свою вторую кожу. А то я тебе не верю.
Его правая рука поднялась выше. Левая легла Лили на грудь. Из-за стойки возник бармен. Нахмурив обе брови, он с громким стуком поставил перед собой стакан с выпивкой.
— Полегче, Ришар. Полегче, говорю тебе. Ты что, не видишь, что она совсем девчонка? А ну, убери свои лапы. Неприятностей захотел?
Ришар колебался. Галстук натянулся, врезавшись ему в шею.
— Ты меня слушаешь? Говорю тебе, я должна убить невинное существо.
Лили наклонилась к нему ближе. На сей раз табурет не выдержал и она упала. В падении она выпустила галстук. Ришар выпрямился. Его шею перерезала ярко-красная полоса.
Но он не сердился. Соскочив с табурета, он бросился поднимать Лили.
— Не прикасайся ко мне! — закричала она. — Убери свои грязные лапы! Отвали от меня!
28
2 октября 1998 г., 13.11.
Матильда де Карвиль задернула двойные шторы, прежде удостоверившись, что внучка исправно выполняет ее приказание. Марк посмотрел в том же направлении, на миг скользнув взглядом по морщинистой руке: сквозь прозрачный белый тюль виднелся просторный охряно-зеленый парк. «Розарий» казался декорацией к низкопробному сериалу: богатый антураж, размытые очертания, пастельные тона… Вдали мелькнула фигура Мальвины. Она рывками катила по розовой гравийной дорожке коляску с дедом. Голова несчастного старика постепенно клонилась набок, выворачивая ему шею; его застывшие в бессмысленной неподвижности глаза смотрели куда-то вверх, то ли в белесое небо, то ли на древесные кроны, то ли на полет последних пламенеющих алым листьев клена. Мальвина ни разу не наклонилась к деду, чтобы усадить его ровнее.
Матильда выждала несколько секунд. Мальвина и Леонс двигались вдоль розария, удаляясь в сторону оранжереи и беседки на берегу Марны. Матильда медленно задвинула двойные шторы. Комната снова погрузилась в негустой сумрак, в котором белели накрытые чехлами диваны да светился лаком «Петрофф». Матильда де Карвиль повернулась к Марку.
— Марк! Вы разрешите мне называть вас Марком? Думаю, в моем возрасте это позволительно. Раз уж вы пришли, я хотела бы задать вам один вопрос. Очень простой вопрос. Вы ведь виделись с Лили в последние дни? После дня ее рождения? Так вот, скажите, она носила кольцо?
Марк подошел к роялю. Погладил пальцами клавиши, не нажимая на них.
«Обмануть ее? Но зачем?»
— Да, носила. Кольцо со светлым сапфиром.
В лице Матильды де Карвиль не дрогнул ни один мускул. На нем не отразилось никаких чувств — ни триумфа, ни ликования. Марку это показалось странным. Она напомнила ему полицейского, который хочет, но боится принять на веру признания преступника.
Марк провел рукой по роялю. Маузер по-прежнему лежал на белой лакированной поверхности, сантиметрах в восьмидесяти от него. Марк попытался найти взглядом Мальвину в парке, но за шторой не было видно ничего, лишь тусклый свет едва пробивался сквозь плотную ткань.
— Она сошла с ума, — вдруг спокойным голосом произнесла Матильда де Карвиль. — Моя внучка практически сумасшедшая. Полагаю, вы это заметили?
Марк ничего не ответил.
— Что вы об этом думаете, Марк?
Марк молчал.
— Я имею в виду, о безумии? Я говорю именно о безумии. Что вы о нем думаете?
Пальцы Марка скользили по клавишам слоновой кости. Этим нехитрым маневром он пытался скрыть дрожь в руках.
— Я с вами разговариваю, Марк! — ледяным тоном обратилась к нему Матильда де Карвиль. — И о вас. Вам на долю выпало то же испытание, что и Мальвине. В ваш детский мозг тоже проникло сомнение. Что случилось с вашей младшей сестрой? Умерла? Выжила? Но вам в отличие от нее удалось сохранить рассудок. Как вы это сделали?
Марк поднял голову, но не издал ни звука.
— Вот ведь пытка, верно, Марк? Все эти годы… Любить кого-то больше всего на свете и не знать, какой природы эта любовь. Целомудренное чувство брата к сестре? Или пылкая страсть? Как вам удалось повзрослеть, нося в душе это сомнение?
Ее тон изменился. И голос звучат громче. В нем прорезались угрожающие нотки. Матильда де Карвиль приблизилась к роялю.
— Если хочешь жить, даже просто выжить, приходится приспосабливаться, не так ли, Марк? В детстве мальчик Марк очень любил свою прелестную сестренку Эмили… Но потом мальчик вырос. И вспомнил, что никто не знает наверняка, сестра она ему или нет. Это сомнение пришлось очень кстати. Почему бы не похоронить Эмили и не влюбиться в Лизу-Розу де Карвиль? Красавицу и богатую наследницу?
Пальцы Матильды де Карвиль тянулись к пистолету Ее голос звучал все громче:
— Я страдала, Марк. Боже, как я страдала… Не знаю, за какие грехи мне была ниспослана эта кара, но все эти годы я только и делала, что их искупала. Поверьте мне, Марк, сегодняшний реванш принес мне много горечи.
Марка душил кашель. Как ни старался, он не мог вымолвить ни слова. Матильда стояла перед ним, на расстоянии не больше метра. О каком реванше она говорит?
Внезапно Матильда де Карвиль развернулась и через всю комнату пошла к книжному шкафу. На рояль упала ее огромная серая тень. Уверенным жестом она сняла с полки толстую книгу, открыла ее и достала заложенный между страницами голубой конверт. Затем снова пересекла комнату.
— Гран-Дюк познакомился с вами, Марк, и даже стал другом семьи Витралей. Но не заблуждайтесь на его счет. Он продолжал работать на меня и почти каждую неделю присылал мне очередной отчет. Во всяком случае, в первые годы… Примерно через пять лет не осталось почти ни одной нерасследованной версии. А через восемь — ни одной.
В мозгу Марка промелькнула картина — труп Гран-Дюка. Матильда положила голубой конверт на рояль, рядом с пистолетом.
— Последняя относилась к восемьдесят восьмому году.
Матильда снова развернулась. Неужели эта женщина не способна стоять на месте?
