Ю Несбё - Пентаграмма
Получилось. Он посмотрел на карту, обвел два дома кругами и сделал два телефонных звонка.
Теперь он был готов.
В начале второго Бьярне Мёллер, Беата Лённ, Том Волер и Столе Эуне тихонько сидели в тесном кабинете Харри и Халворсена. Стульев, разумеется, не хватило – пришлось одалживать у соседей. Сам Харри примостился на краешке письменного стола.
– Вот код, – сообщил он. – Очень простой. Общее в преступлениях надо было отыскать уже давно. Убийца сообщал об этом чуть ли не открытым текстом. Это – цифра.
Все посмотрели на него.
– Пять, – объявил Харри.
– Пять?
– Да, цифра пять. – Он обвел взглядом четыре непонимающих лица.
И тут случилось то, что иногда (а в последнее время – все чаще) случалось с ним после долгих попоек. Без всякого предупреждения земля пропала из-под ног – ему показалось, он падает. Действительность вывернулась наизнанку. В одно мгновение исчезли четверо коллег в его кабинете, пропало дело об убийствах, не стало жаркого летнего дня в Осло. Словно никогда не существовало людей по имени Ракель и Олег. Потом действительность вернулась. Но Харри знал, что за таким припадком паники могут следовать и другие и висит он на кончиках пальцев над бездной.
Он поднял кружку кофе и медленно отпил из нее, постепенно приходя в себя. Как только кружка стукнется о стол, пора возвращаться в реальность, решил Харри. Он поставил ее обратно. Донышко легонько стукнуло.
– Первый вопрос, – сказал он. – Убийца помечает все жертвы бриллиантами. Сколько у них углов?
– Пять, – ответил Мёллер.
– Второй вопрос. У каждой жертвы он отрезает по пальцу с левой руки. Сколько пальцев на одной руке? Третий вопрос. Убийство и исчезновение произошли друг за другом в течение трех недель: соответственно в пятницу, среду и понедельник. Сколько дней в каждом промежутке?
На секунду стало тихо.
– Пять, – ответил Волер.
– А время убийства?
Эуне откашлялся:
– Около пяти.
– Пятый и последний вопрос. Кажется, что адреса жертв выбраны случайно, но одно их объединяет. Что, Беата?
Та зажмурилась:
– Пять?
Харри поймал четыре пустых взгляда.
– Черт… – Беата осеклась и покраснела. – Извините, я хотела сказать: пятый этаж. Все жертвы находились на пятом этаже.
– Именно.
Харри направился к выключателю. Лица остальных просветлели.
– Пять! – Мёллер выплюнул это слово, будто оно жгло ему язык.
Когда Харри выключил свет, в кабинете стало совершенно темно, и только по голосу собравшиеся определяли, куда он двигается.
– Число пять используется во многих ритуалах. В черной магии, ведовских обрядах, сатанизме. Но это же число почитается и мировыми религиями. Пять ран, нанесенных Христу. Пять столпов. Пять намазов в исламе. В некоторых письменных источниках пять называют «числом человека», поскольку у нас пять чувств и пять периодов в жизни.
Щелчок – и внезапно перед ними во тьме материализовалось светящееся бледное лицо с глубокими темными глазницами и пятиконечной звездой во лбу. Лицо тихо просопело:
– Прошу прощения… – Харри покрутил лампу проектора и направил ее со своего лица на белую стену. – Перед вами пентаграмма, или «марин крест», который мы видели рядом с Камиллой Луен и Барбарой Свендсен. Фигура основана на золотом сечении. Как, говорите, его рассчитали, Эуне?
– Понятия не имею, – фыркнул психолог. – Ненавижу точные науки.
– Я тоже, – сказал Харри. – Я нарисовал ее с помощью транспортира – нам этого достаточно.
– Нам достаточно? – переспросил недоумевающий Мёллер.
– До сих пор я демонстрировал только совпадение чисел, что можно списать на случайность. А теперь – доказательство, что это не случайность.
Харри повернул проектор так, что яркий четырехугольник со звездой оказался на карте. Он еще настраивал яркость, а его слушатели уже в волнении затаили дыхание.
– Три места преступления расположены по окружности, центр которой совпадает с центром Осло, – продолжил он. – Кроме того, друг от друга они расположены через семьдесят два градуса. Как видно на этой схеме, места преступления находятся…
– …на концах звезды, – прошептала Беата.
– Господи! – вскрикнул потрясенный Мёллер. – Хочешь сказать, он дал нам…
– Да, путеводную звезду, – закончил Харри. – Код, который говорит нам о пяти убийствах, три из которых уже совершены, а два – еще нет. И по коду они произойдут здесь и здесь. – Харри указал на дома, обведенные на карте кружками.
– И мы знаем когда, – сказал Том Волер.
Харри кивнул.
– Господи! – вновь воскликнул Мёллер. – Пять дней между убийствами, это значит…
– В субботу, – подсказала Беата.
– Завтра, – добавил Эуне.
– Господи! – в третий раз произнес Мёллер. Обращение прозвучало очень искренне.
Рассказ Харри продолжался, иногда прерываясь тревожными голосами остальных. Тем временем солнце чертило в бледном небе высокую летнюю параболу над сонными белыми парусами, которые делали нерешительные попытки вернуться домой. Взмывший в воздух пластиковый пакет из «Рими» проплывал над клубком змеящихся улиц Бьёрвика. На стройплощадке, на месте будущей Оперы, скрючившись, словно гепард над добычей, работал паренек. Он уже заработал мозоли и теперь зарабатывал что-нибудь пострашней. Надо поторопиться, пока не подоспели гиены.
– Погоди, – сказал Том Волер. – Откуда убийце было знать, что Лисбет Барли живет на пятом этаже, если он поджидал ее на улице?
– Не на улице, – поправила его Беата, – а на лестнице. По словам Барли, входная дверь в доме закрывается плохо. Мы проверили – все верно. Он смотрел на лифт: кто спускается с пятого. А если слышал шаги, прятался на лестнице в подвал.
– Отлично, Беата, – похвалил Харри. – Дальше?
– Он вышел за ней на улицу и… Нет, слишком большой риск. Он остановил ее, когда она выходила из лифта. Усыпил хлороформом.
– Нет, – отрезал Волер. – Так тоже рискованно. В таком случае ему пришлось бы вынести ее в припаркованный прямо перед домом автомобиль, и, если бы их кто-нибудь увидел, наверняка запомнил бы марку и номер.
– Никакого хлороформа, – рассудил Мёллер. – И автомобиль стоял поодаль. Он угрожал ей пистолетом и заставил идти перед собой, а на улице держал оружие в кармане.
– Так или иначе, жертвы выбраны случайно, – сказал Харри. – Ключ в месте преступления. Если бы на лифте вместо Лисбет Барли с пятого этажа спустился ее муж, жертвой стал бы он.
– Если все так, как вы говорите, становится ясно, почему на жертвах нет следов полового насилия, – заметил Эуне. – Раз убийца…
– Преступник.
– …преступник не выбирает жертв, значит, то, что все они молодые женщины, – чистая случайность. В таком случае жертвы не выступают в качестве сексуальных мишеней. Он получает удовлетворение от самого убийства.
– А женский туалет? – спросила Беата. – В тот раз выбор не был случайным. Не естественней ли для мужчины зайти в мужскую уборную, если уж пол жертвы его не интересует? Тогда он не вызвал бы удивления тех, кто увидел бы его на пути туда или обратно.
– Возможно, – согласился Харри. – Но если он готовился так основательно, как мы полагаем, то, очевидно, знал, что мужчин в адвокатской конторе больше, чем женщин. Понимаешь?
Беата часто заморгала.
– Отличный ход мыслей, Харри, – сказал Волер. – В женском туалете попросту меньше риск, что ему и жертве кто-нибудь помешает во время ритуала.
На часах было восемь минут третьего. Наконец в разговор вклинился Мёллер:
– Хорошо, ребята, хватит о мертвых. Давайте-ка теперь поговорим о тех, кто еще жив.
Солнце достигло вершины параболы и теперь катилось вниз, удлиняя тени в пустом дворе школы в Тёйен, где тишину нарушали только удары футбольного мяча о кирпичную стенку. Воздух в кабинете Харри превратился в сироп-ассорти из человеческого пота.
Луч справа от того, что заканчивался на площади Карла Бернера, указывал на Эншёвейен в районе Кампен. Харри объяснил, что здание, на которое приходится вершина луча, было построено в 1912 году, это была больница для туберкулезных больных – «чахоточный дом» его называли, – а позже его приспособили под общежитие: сначала для студентов кулинарного колледжа, через какое-то время для студентов медицинского колледжа, а сейчас – просто для студентов.
Вершина последнего луча попадала на узор из черных параллельных линий.
– Это ведь Центральный вокзал? – удивился Мёллер. – Ведь там никто не живет!
– Вы уверены? – Харри ткнул в маленький четырехугольник на карте.
– Наверное, депо…
– Нет, все верно, – сказал Волер. – Там действительно дом. Вы разве не замечали его, когда ездили на поезде? Такой странный кирпичный дом, даже с садом…
