Амулет сибирского шамана - Наталья Николаевна Александрова
Так Аля оказалась у Ипатьевны. Бабка была очень старая, но бодрая, жила одна, и дом стоял на отшибе, но никогда не случалось никакого хулиганства.
Был у нее Буран – здоровенная лохматая псина неизвестной породы, и еще Ипатьевну в деревне не то чтобы побаивались, но уважали. Она Але про свою жизнь никогда не рассказывала, но та и так знала, что старуха много в чем разбирается.
Приходили к ней люди, преимущественно женщины, рассказывали шепотом про свое, наболевшее, некоторым Ипатьевна помогала, иных выпроваживала – дескать, ничего у тебя нет, сама свои проблемы можешь решить, если захочешь. Аля в эти вопросы не вникала, у нее своих забот с больными хватало.
Иногда, правда, она с Ипатьевной советовалась, та лечить ее больных не пыталась, но скажет что-то, вроде бы и не к месту, а потом оказывается, что пригодятся слова ее.
Сейчас Аля сняла с себя пропахшую тиной сырую одежду и легла. Простыни пахли приятно, старуха после стирки полоскала их в отваре какой-то душистой травы.
Аля вытянулась на узкой кровати и закрыла глаза. Но сон не шел, потому что перед глазами тут же встал низкий берег реки и утопленник, весь в водорослях. Глаза были открыты и смотрели в небо, где занимался уже серый несмелый рассвет.
Чтобы не видеть этой картины, она открыла глаза и уставилась в стенку. У старухи в доме не было икон, и фотографий никаких на стенах не висело. И вот, глядя на пустую стену, оклеенную старыми обоями в цветочек, Аля стала вспоминать свою жизнь.
Странно, раньше она никогда так не делала, поскольку и вспоминать-то было особо нечего. Ей девятнадцать лет, и нет у нее никого. Мать ее умерла при родах, была она не замужем, и про отца ребенка никто ничего не знал. Мама приехала к своей матери уже беременной, бабка долго не хотела ее пускать, потом все-таки пустила в дом.
Аля родилась в сельской больничке здоровой, а мать спасти не сумели.
Бабка усовестилась и все-таки продержала Алю у себя до трех лет, а потом все же сдала в детдом. Сама она вскоре умерла. Девушка ее не помнит совсем.
Все это рассказала Але заведующая, когда выдавала ей документы. Многие детдомовцы, сказала она, хотят узнать, кто их сюда отдал, есть ли родные. Так вот имей в виду: у тебя никого нет, некого искать, не на кого надеяться. Сама в жизни пробивайся, ни на кого не рассчитывай. Голова тебе хорошая досталась, сама ты неленивая, так что все наладится, только силы нужно приложить.
Так что жизнь тебя ожидает трудная, а у кого она легкая? Кому в детстве все поднесено на тарелочке – тому потом несчастья посыплются. Так не бывает, чтобы у человека вся жизнь была безоблачна.
Аля тогда удивилась даже, никогда заведующая с ней так душевно не говорила. Строгая была женщина, детей шпыняла почем зря, все время заставляла что-то делать. Все зло, говорила, от безделья. Может, и права она была, но в детстве ведь и поиграть хочется, и просто так, без дела, поболтаться…
Тогда простилась заведующая с ней по-хорошему, пожелала удачи.
С оценками у Али и правда было все хорошо, поступила в медицинское училище, окончила с отличием, стала фельдшером.
Девчонки некоторые замуж вышли, за кого-то родители похлопотали, чтобы в городе остаться или хотя бы в поселке поблизости устроиться. У Али никого не было, вот ее и заслали в самую глушь, в этот фельдшерский пункт. Девушка смирилась, а что делать? Везде люди болеют, кто-то должен их лечить.
Одиноко, конечно, здесь, но она не жалуется. Развлечений никаких, в городе с девчонками хоть на дискотеку ходили, в кино. Здесь же кино только в поселке, где больница, а туда ехать нужно, а автобус вечером не ходит.
Может кто-нибудь отвезти на мотоцикле, но это уже обязывает, вроде как считается, что парень этот на тебя права имеет.
Такого расклада Аля не хочет, ей вообще здешние парни не нравятся, грубые очень все, орут, матом ругаются…
Она сама не заметила, как заснула.
Аля вздрогнула и проснулась.
Ее разбудил какой-то лишний, посторонний звук, не имеющий отношения к привычному и мирному скрипу рассохшихся половиц, стрекоту сверчка, тихому посапыванию ветра в печной трубе.
Она с полминуты лежала, пытаясь понять, что же ее разбудило, – и тут этот звук повторился.
Кто-то тихо постучал в оконное стекло.
Аля выбралась из тепла постели, зябко передернулась, накинула на плечи платок и тихонько, на цыпочках, подошла к окну, в которое с любопытством заглядывал кривой желтоватый огрызок ущербного убывающего месяца.
– Кто здесь?
– Открой, это я! – прошелестел за окном странно знакомый и в то же время чужой голос.
– Кто это – я? – переспросила девушка, вглядываясь в бездонную заоконную черноту.
– Это я, Федя!
– Федя? Какой Федя?
И тут из темноты проступило лицо со скошенным подбородком в седоватой трехдневной щетине, с впалыми висками и тройной морщиной на лбу, напоминающей букву «Ш»…
На левой щеке изгибался полумесяцем кривой бледный шрам…
– Это я, Федя Канюков! – прошелестел утопленник и криво, издевательски ухмыльнулся…
И тут же он сорвал свое лицо, как срывают надоевшую маску, и вместо него за окном появилось другое – полузвериное-получеловеческое лицо… или скорее морда, в черно-рыжих клочьях свалявшейся шерсти…
На этом лице горели тоскливой, неутолимой злобой два маленьких глаза, и третий глаз пылал посреди морщинистого лба, как кровавый рубин, как капля окаменевшей крови…
Трехглазое чудовище ухватилось за раму окна, с жутким треском вырвало ее из стены, как вырывают больной зуб, и потянулось в дом…
Аля закричала от ужаса, попятилась, упала на пол…
И проснулась.
Девушка лежала поперек кровати, запутавшись в скомканных, влажных простынях. Над ней стояла Ипатьевна с озабоченным лицом и с горящей свечой в руке. От неровного, дрожащего света свечи лицо старухи казалось незнакомым и страшным – настоящая Баба-яга.
– Что, что такое? – испуганным, хриплым со сна голосом проговорила Аля.
– Ты кричала, – отозвалась старуха и поставила свечку на стол. – Так кричала – ужас… Приснилось что?
Аля моргнула, и лицо Ипатьевны стало знакомым – ласковым и озабоченным.
– Приснилось… – проговорила девушка смущенно. – Тот утопленник приснился…
– Какой утопленник?
Аля вспомнила, что не успела ничего рассказать хозяйке о своей поездке, и поведала ей, как осматривала мертвеца на берегу реки, и как
