Французское наследство - Елена Дорош
Не зашла. Не проверила.
Зато постоянно включала музыку. Классическую. Причем как-то странно: то заиграет громко, то вдруг оборвется на середине. В классике Савва не разбирался, но, в принципе, был не против. К тому же за стеной звучало что-то очень знакомое, где-то уже слышанное. Савва начинал слушать и даже проникался, но тут противная девица Шум вырубала пластинку. Это нервировало и сбивало с рабочего ритма.
Что у этой Яны за глюки в голове? Зачем заводить патефон, если слушать не собираешься?
Видно, Шум он и в Африке шум. Что с него взять!
Иной раз он не слышал девицу по нескольку дней. Прислушивался, но не улавливал ни малейшего шебуршания.
Что ж ты, Шум, не шумишь?
А потом вдруг снова начинала играть музыка, и он успокаивался. На месте. Живехонькая. Ну и ладненько.
Савва наваливался на работу и забывал обо всем.
Так в поту и в мыле он постепенно двигался к окончанию проклятущего ремонта, в который никогда бы не ввязался, если бы речь не шла о Кривошееве.
В конце концов, не так уж он и мучился.
Сереге куда тяжелей было, когда вытаскивал его из подорвавшегося на мине – немецкой, еще с Отечественной войны – танка.
Никто из начальников танкового училища, конечно, не предполагал, что поля под Брянском до сих пор кишат вражескими «подарочками». Учения прошли на ура, а под конец – бах! – и сюрприз.
Вот оператор-наводчик курсант Кривошеев и тащил своего командира, полудохлого и в бессознанке. Мешок с фаршем. Сам, конечно, тоже получил так, что мама не горюй.
А потом их обоих комиссовали как профнепригодных.
Такие вот дела.
Шум за стеной
Савва так привык к беззвучному существованию хозяйки, что, услышав за стеной сначала громкий чих, а потом довольно серьезный по степени развития в организме кашель, даже несколько удивился. Прислушавшись, он различил также сморкание в платок и бульканье, из чего заключил, что начало ОРВИ или, чего доброго, острого вирусного бронхита пропустил. А если бронхит к тому же обструктивный?
Савва задумался. Где эта Шум могла подцепить вирус? Хотя чего удивляться: в Питере жить, с вирусами дружить.
Первым побуждением было зайти на хозяйскую половину и предложить помощь. Все-таки в анамнезе у него имелся медицинский колледж. Однако по здравому размышлению Савва отмел эту идею как чрезмерную. Не маленькая, сама справится. Как говорил кто-то из великих, никогда не следуйте первому побуждению, потому что оно, обыкновенно, слишком благородное. Примерно так.
Еще целых сорок пять минут он продолжал приклеивать потолочные плинтуса и почти закончил, как вдруг услышал в глубине квартиры что-то, похожее на плач.
Для его человеколюбия это было уже чересчур. Савва слез со стремянки, вытер руки и решительно открыл дверь в хозяйские чертоги.
Никого не обнаружив в гостиной, он прошагал дальше, распахнул еще одну дверь и наткнулся на рояль, одиноко стоявший посреди почти пустой комнаты.
Так эта Шум не патефон заводила, а сама на роялях играла? Ну, ты даешь, Бехтерев! Недаром мама говорила, что в детстве тебе медведь на ухо наступил.
Усмехнувшись, он двинулся дальше и наконец в угловой комнатке обнаружил источник неприятных звуков: плачущую Яну Шум.
Остановившись напротив кровати, Савва задумчиво рассматривал рыдающую девушку. Зарывшись лицом в подушку, она еще с минуту не замечала его присутствия, а потом подняла мокрое лицо и вскрикнула:
– Мамочка! Вы кто?
Савва поразился. Она его не узнала? Ничеси! Неадекватность седьмой степени.
– Я – тот самый субъект, которого вы чуть не убили подсвечником, – представился он и с достоинством поклонился.
– Ааа… – протянула Яна и зарылась поглубже в постель.
Савва незаметно хмыкнул. Конечно, так гораздо лучше. А то мало ли что.
– Я услышал кашель и подумал, что вам, возможно, нужна помощь. Лекарства купить, молочко вскипятить, малину там…
– Да какое лекарство! У меня бабушка умерла, и я не знаю, что делать.
К такому развороту Савва готов не был, но сориентировался довольно быстро.
– Когда это случилось?
– Только что сообщили. Минут пять назад.
– Кто из родственников в городе?
– Кроме меня, никого. Мама с папой далеко.
– Да, я помню. Они же в Китае. Кто сообщил о смерти?
– Из полиции звонили.
– Почему из полиции?
– Не знаю.
Девица отвечала четко, но яснее картина не стала. Савва помедлил, размышляя над вариантами развития событий.
– Мне нужно ехать к ней, – дрожащим голосом произнесла Яна.
– Так она дома скончалась?
– Они сказали, что да.
Они – это, скорей всего, участковый. Наверняка пришлось вскрывать дверь, вот его и вызвали. Кто, соседи? А эти как узнали?
– Выйдите, пожалуйста, мне одеться надо.
Савва взглянул на красное то ли от слез, то ли от температуры лицо Яны.
– У вас жар.
– Да, температура высокая. Но что делать. Других вариантов нет.
– Подождите. Давайте я съезжу и все узнаю.
– Вас не пустят. Вы же не родственник.
– Ну, тогда поедем вместе, что ли. Одной вам трудно будет.
– Ничего, как-нибудь справлюсь. Спасибо.
Савва разозлился. Думает, что он навязывается?
– Послушайте, девушка, мне наплевать на вашу бабушку, – сурово заявил он, – но, как гуманист, я не могу допустить, чтобы и вы преставились вслед за ней. Бронхит – это еще ничего, но двусторонняя пневмония может привести к летальному исходу. Вы в курсе?
Яна Шум смотрела на него во все глаза – красные и воспаленные, надо сказать. Может, у нее просто аллергия?
– Даже не знаю. То есть… я хотела сказать, что мы с вами практически не знакомы.
– Это ничего не значит. В конце концов, мы уже две недели живем под одной крышей.
Яна Шум немного помолчала.
– Хорошо. Я буду готова через десять минут.
Собиралась она гораздо дольше. За это время Савва успел вымыться, переодеться и даже переговорить с Кривошеевым, который позвонил узнать, как дела.
– Работа кипит. Потерь в личном составе не наблюдается. В график укладываемся, – бодро доложил Савва.
– Лады, Савватий, за мной не заржавеет, – успокоился Кривошеев.
– Сочтемся, Серега.
Наконец в коридоре показалась девица Шум. Вид у нее был настолько жалкий, что даже суровое сердце Бехтерева слегка дрогнуло.
– Я готова.
– А в какую нам сторону?
– Сначала в метро – и на Ваську, там пересядем на маршрутку
