Смерть и круассаны - Йен Мур
— Могу я помочь вам, синьор? — громко спросил Ричард по-английски.
— Piu caffe, per favore, piu caffe[11], — ответил тот, не отрывая взгляда от отпечатка.
— Мадам Таблье, вы не могли бы обслужить этого джентльмена, пожалуйста?
— О, так вот, значит, как, да? Я отправлюсь выполнять всю грязную работу, пока вы двое тут секретничаете. Ха! Я должна была сразу это понять. — Она промаршировала мимо синьора Риззоли и, топая, ринулась вниз по лестнице.
— И вот они, мои баллы на «ТрипЭдвайзере»[12], — мрачно пробормотал Ричард, когда встревоженный итальянец отправился вслед за ней.
— Что?
— Ничего. Что вы имели в виду под «информацией»? Информацией о чем?
— О том, кто такой этот джентльмен, — сказала Валери так, словно это было самой очевидной вещью в мире. — Взгляните. — Она снова подняла карандаш. — Вот линия жизни, а вот линия поменьше, параллельная ей, видите? — Ричард кивнул. — Основная линия жизни прямая, она указывает на силу и энергичность, а меньшая линия это подтверждает. Похоже, ваш мсье Граншо весьма устойчив к болезням. А вот у основания линии жизни, здесь, раздвоение. Это указывает на одиночку, оторванного от семьи. Он всегда был один, вы сказали? — Ричард уже перестал следить за карандашом Валери и теперь разглядывал собственные ладони. Как ни прискорбно, но и у него было раздвоение. — Линия ума здесь длинная и прямая, значит, он преданный человек, но и упрямый тоже. — И снова Ричард посмотрел на собственную ладонь, где линия ума была едва заметна. — Однако это интересно: здесь либо нет четкой линии сердца, либо она слилась с линией ума. Это хорошо для мужчины, означает силу, успех.
— А для женщины?
— Для женщины? Не так хорошо. Разрушительно, вредоносно. Вот здесь должна быть линия брака. Но ее нет. И снова: он целеустремленный человек, не заботящийся ни о браке, ни о противоположном поле — лишь о самом себе.
— Так он не был женат? — предположил Ричард.
— Нет, если, конечно, не был слишком юн, чтобы эта линия успела сформироваться. Но мы-то знаем, что это не так.
— У меня тоже нет линии брака, — печально признался Ричард; утро становилось по-настоящему отвратительным. — Только морщины. — Валери строго взглянула сначала на него, а затем на его ладонь.
— Нет, — возразила она, — у вас много линий брака, глядите: как минимум три.
— Три брака!
— Необязательно. Это может означать много браков, один брак и пару любовных историй или даже то, что у вас есть одна настоящая любовь и она в три раза сильнее того, что может испытывать один человек.
Ричард с отвращением сжал ладонь.
— Все это чертовски расплывчато, если хотите знать мое мнение!
— О да, — легкомысленно подтвердила Валери, — настоящее мумбо-юмбо. — Ему понравилось, как она произнесла «мумбо-юмбо». — Но некоторые люди верят в подобное, отчего оно становится интересным.
На верхней ступеньке лестницы с шумом возникла мадам Таблье.
— От всего этого итальянцы дали деру, — заявила она, едва отдышавшись. — Ну? Тело уже нашли?
— Тело?
Ричард встревоженно огляделся вокруг; подобная мысль, как ни странно, ему и в голову не приходила. Хотя спрятать тело здесь не представлялось возможным. Шкафа не было, только деревянная вешалка-перекладина. Кровать застелена, словно на ней и не спали, и под ней тоже определенно ничего не было. В углу стоял расписной сундук, как обычно, раскрытый, с высыпавшейся наружу лавандой. Багаж отсутствовал. На самом деле, не считая кровавого отпечатка, комната была абсолютно готова к приему нового постояльца.
— Все это очень хорошо, — заявила мадам Таблье, — но чем дольше кровь остается на стене, тем сложнее ее будет оттереть. Раз тела нет, так, может, все это лишь недоразумение, а этот тип просто смылся, не заплатив.
— Возможно и такое: порезался во время бритья. — Валери выглядела смущенной.
— У него густая борода, — заметил Ричард, заходя в ванную. — Тут дело не в бритье. — Он принялся открывать и закрывать шкафчики под раковиной, проверяя, есть ли здесь хоть какие-нибудь следы жильца.
— Может, носом кровь пошла? — предположила мадам Таблье. — У моего покойного супруга, упокой Господь его душу, как-то кровь из носа шла с такой силой, что ванная походила на бойню.
— Он был гемофиликом?[13] — Валери вздохнула; в ее голосе слышались отстраненность, даже разочарование, что такое перспективное приключение так банально закончилось.
— Нет, коммунистом до последнего вздоха, — последовал гордый ответ.
— Но я имела в виду…
— Или… — Ричард вышел из ванной, держа в руках небольшое ведерко с откидной крышкой, — он упал, раздавил свои очки и поэтому был в крови.
— Да, что ж, полагаю, вариантов множество.
Валери собралась уходить, но тут Ричард откинул крышку ведерка, а в нем оказались разбитые, окровавленные очки.
Глава третья
Куры глядели на Ричарда с подозрением, склонив головы набок с синхронностью пловчих, только без приклеенных улыбок. Лана Тернер и Джоан Кроуфорд перестали драться и теперь гадали: что происходит, почему их сейчас кормят? Их никогда не кормили в это время суток. Третья в их компании, Ава Гарднер[14], откладывала яйца в курятнике, громко при этом кудахча, действительно в разы громче обычного, так, будто, несмотря на почетную должность лучшей несушки, сожалела о чем-то, проходящем мимо нее.
— Значит, здесь ты предаешься размышлениям, Ричард?
Это оказалась Валери, которая неслышно, можно сказать, беззвучно возникла у него за спиной. Странно, подумалось ему, как быстро они перешли к довольно-таки близкому общению: от «мсье» и «мадам» к «Ричарду» и «Валери», от vous к tu[15] — в общей сложности меньше чем за час. Чтобы преодолеть минное поле французского разговорного этикета, требовалось обычно намного больше времени. А тут все случилось прямо-таки молниеносно, причем Валери, безусловно, сама выбрала момент. Ричарду это льстило, даже странным образом приободряло его, хотя он не мог понять причину.
Конечно, вероятность совершения насилия, а возможно, даже и убийства, по предположению мадам Таблье, в какой-то степени ломала барьеры. Как в военное время, когда крайние обстоятельства заставляли решать дела быстро, не разводя церемоний. Но, если отбросить в сторону их потеплевшие отношения, оставались еще кровь на стене и пропавший постоялец. Ричард наслаждался тем, что его мозг обозначил как всплеск уверенности, как и только что завязавшейся дружбой с привлекательной женщиной, но в то же время переживал по поводу кровавой составляющей всего этого.
Он собирался было ответить, проявив типичный британский стоицизм и подчеркнув, что, пока он продумывает следующий шаг, жизнь должна продолжаться.
— Думаю, на твоем месте мне тоже было бы непросто со всем этим справиться, — сказала Валери без намека на жалость.
«Проклятие, она в моей голове! — Ричард мысленно переполошился и теперь кидал зерно курам слегка резковато, за
