Симфония кукол - Александр Барр
Спасибо, ты лучший».
Нажала «отправить» и набрала номер телефона Никиты.
Глава 2
Темно. Пахнет грязью, сыростью и гнилью. Мне знаком этот запах, так пахнут ночлежки бездомных. Так пахнут подвалы старых домов, дальние уголки автовокзалов. Так, кажется, пахнет само отчаяние. Что произошло? Где я? Почему?
Последнее, что могу вспомнить, – проснулся, умылся, собрал оборудование и отправился на встречу. Проверил плиту, окна, свет, воду и вышел из квартиры. Вернулся, еще раз проверил дверь, не забыл ли закрыть на замок, снова вышел. Сел в машину, пристегнулся, включил радиоприемник и поехал. Свернул с центральной улицы, чтобы миновать пробку, прокатился пару кварталов мимо медицинского университета. Затем, кажется, остановился на перекрестке. Подождал, пока загорится зеленый…
Дальше картинка обрывается. Пытаюсь пошевелиться. Боль густым фейерверком разлетается по всему телу. Хочу закричать… Безуспешно. Я обездвижен. Руки и ноги затекли. Провожу языком по пересохшему рту, по шершавой полоске ткани, протянутой между зубами. Кто-то завязал мне рот. Не могу сказать наверняка, но, кажется, у меня и на глазах повязка. Странное ощущение, тело настолько онемело, что я не могу определить, есть ли на голове повязка. Жмурюсь, моргаю, двигаю глазами из стороны в сторону – темно. Открывай, не открывай веки – никакой разницы.
– Здравствуйте!
Прислушиваюсь. Приветствует незнакомый голос. Человек совсем близко, в метре от меня. Он говорит и смеется, нервно хихикает, как ребенок, предвкушающий реакцию взрослых на свой хитроумный розыгрыш. Надо мной кто-то глупо подшутил?
– Здравствуйте, – повторяет он громче.
Когда человек лишается одного из своих органов восприятия, все другие обостряются. Так должно быть. В теории. Так это описывают люди. Но из-за зудящих покалываний ладоней и стоп, из-за боли в спине, паники и головокружения у меня не получается сконцентрироваться ни на звуках, ни на запахах.
– Захотелось именно этим словом поприветствовать вас. Так что здравствуйте. Здравствуйте-здравствуйте! Как бы странно это ни звучало.
Голос приглушается, думаю – незнакомец прикрывает рот рукой, прячет от меня смех. Пусть хоть обхохочется, лишь бы поскорее развязал. Не могу дальше терпеть путы.
– Как себя чувствуете? Стойте-стойте, не отвечайте. Догадываюсь – вы растеряны. Неожиданно, правда? Сюрприз! – Он опять прикрывает рот и смеется. – Спокойно, сейчас я вам все объясню. Главное, не шевелитесь.
У него странный голос, словно ему тяжело выговаривать слова, а может, он иностранец, который зачем-то пытается скрыть от меня акцент. Да что здесь происходит? И почему этот, с дефектом речи, обращается ко мне на «вы»?
– Ну не надо. Не шевелитесь. Эх. Ну я же предупредил.
Незнакомец говорит, а я чувствую, как кто-то или что-то меня раскачивает. Резкие дерганые движения, словно меня подняли на веревочной качели, раскачали и трясут в разные стороны. Рывки сменяются сдавленным криком, сопением и мычанием. На мгновенье раскачивания усиливаются и тут же прекращаются, останавливаются. Ощущение, словно рыбак тянул добычу, но после недолгого сопротивления леска лопнула и рыбка сорвалась. Ощущение, словно я на секунду провалился в невесомость.
Дерганья возобновляются.
– Еще раз предупреждаю, на вашем месте я бы этого не делал.
Он говорит, и что-то острое медленно проникает мне в живот. Жуткая боль. Острие неотвратимо движется глубже и глубже. Словно этот незнакомец по миллиметру вонзает мне нож под солнечное сплетение. Неглубоко. Острие едва прорезает кожу. Прорезает, и человек держит, и давит, и давит, и не собирается вытаскивать лезвие. Напрягаюсь, челюсть сжимает ткань, рычу, не могу пошевелиться.
Теперь мои дерганья, мой сдавленный крик и беспомощное мычание наполняют темноту.
– Эх. Ну вот опять. Зачем же торопить события? Сначала выслушайте правила, а потом начнем играть. Проявите хоть немного терпения и уважения к ведущему. Я же все-таки готовился.
Извиваюсь, пыхчу, кусаю кляп, стараюсь отстраниться от лезвия.
– Замри.
Он приказывает не двигаться, и я интуитивно подчиняюсь. Он идет ко мне. Слышу его шаги. Чувствую, как его рука берет меня за нос, тянет за ноздри. Грубо, бесцеремонно. Но я благодарен… Пусть теперь мне не избавиться от запаха прокуренных пальцев, но эти пальцы своим движением достают нож из моего живота. Сверлящая боль отступает. Чувствую облегчение.
– Нетерпеливые вы мои. Кому я здравствуйте говорил? А? Кому желал здоровья? Хочешь уцелеть – замри… Просто же. Просто-просто.
Он хихикает, а я стараюсь не двигаться. Пока не шевелюсь, кажется, мне не воткнут в бок нож. Надеюсь.
– Ладно, уговорили, слегка подниму.
Он отходит. Цепи бряцают, что-то хрустит, звук, словно шестеренки ржавого механизма приходят в движение. Мне страшно. Меня трясет. Признаюсь, впервые в жизни мне так страшно. Я прыгал с парашютом, погружался с аквалангом, в одиночку взбирался на скалы, но только сейчас почувствовал настоящий ужас. Я где-то читал, что человека больше всего пугает неизвестность. Не соглашусь. Куда страшнее, когда в этой неизвестности, с болью во всем теле, приправленной богатой фантазией творческого человека, раздается громкий скрежет неведомых механизмов под психопатические хихиканья незнакомца.
– Ну вот. Думаю, достаточно высоко. Теперь вы готовы слушать?
Не знаю, готов ли я слушать, или отключиться, или сражаться, но я знаю, что не могу пошевелиться и стараюсь даже не дышать.
– Сейчас я развяжу вам глаза, и мы продолжим.
Его шаги вновь приближаются.
– Думаю, настало время познакомиться.
Прокуренные пальцы вновь касаются моего лица, бережно снимают повязку. Открываю глаза. Готовлюсь щуриться от яркого света софитов, ожидаю, что польются слезы, что услышу аплодисменты зрителей, но этого не происходит.
Под потолком раскачивается тусклая желтая лампа. Подвал. С высокими потолками. Грязные кирпичные стены, покрытые старой побелкой и зеленой краской. Слой паутины в подкопченных черных углах. И трубы. Толстые и тонкие, завернутые в рваную теплоизоляцию, ржавые, покрытые мелкими каплями конденсата на потрескавшейся краске. Я подвешен, привязан к какой-то металлической балке. Прочная веревка с большой палец толщиной обвивает мои руки, проходит под мышками, через поясницу, переплетается узлами под коленями и ведет к большому крюку мясника, приваренному к какому-то устройству. Я подвешен в позе эмбриона к огромной непонятной конструкции.
Стараюсь побороть подступающую панику.
– Меня зовут, кхм, на самом деле для нашей игры это не имеет большого значения, но обращайтесь ко мне, например, господин Р. Это имя мне нравится больше всего. Подходит для ведущего. Подходит.
Смотрю по сторонам, насколько это позволяют веревки. Возле меня расхаживает незнакомый мужичок в белом халате врача. Широко шагает, жизнерадостно, как один из тех провинциалов, что в своем предпенсионном возрасте впервые оказался в мегаполисе и удивляется каждой мелочи. Готов поклясться, на голове у него
