Семен Данилюк - Законник
Но Зудина на удивление быстро отвадила ухажёров. Впрочем, это оказалось тем легче, что молва тут же связала её с Гулевским. Резун, который тоже попробовал приударить за соблазнительной адъюнктшей, приватно поделился впечатлением: «Илья Викторович! Девочка-то, похоже, к вам прикипела. Завидую! Не упустите».
А риск упустить был. Один из доброхотов сообщил Гулевскому, что видел Маргариту на набережной, нежно мурлыкающей с неизвестным парнем. Впервые Гулевский позволил себе спросить её прямо.
– Да! – подтвердила Маргарита. – Мой жених из Самары.
– Жених? – неприятно поразился Гулевский.
– Бывший. Всё это время он ждал меня. И вот приехал спросить, как ему жить дальше.
– И что? – голос Гулевского просел.
– Я же здесь.
– Это что-то значит?
– Ты все-таки глупый, – убедилась Маргарита. – Прекрати, наконец, себя дёргать. Я не умею жить сразу с двумя. Если уйду, то уйду.
Это было сказано столь безыскусно, что Гулевский тут же предложил Маргарите переехать к нему. Та пожала плечами: «Вся Академия знает, что я и так безотказно твоя. Но если начнем сожительствовать открыто, пойдут пересуды. Ляжет тень на твою репутацию. Нам ведь и так хорошо. Правда, милый?»
Но с этого момента это стало неправдой. Теперь уже Гулевскому захотелось изменить двусмысленные отношения. Месяц назад в ресторане, где они вдвоем отмечали пятилетний юбилей знакомства, он предложил Маргарите стать его женой. Маргарита, не ответив, прильнула.
– Так что скажешь? – туповато переспросил Гулевский. Она подняла лицо, и он прочитал ответ. И все-таки оформить брак официально и переехать к нему согласилась только в конце марта – после её защиты.
– Не хочу, чтоб за спиной злословили, будто вышла замуж, чтоб получить степень, – выставила условие Маргарита.
Вот и на банкете она категорически отказалась сесть с ним рядом. «Это пятнышко. Тебе его не надо».
Гулевскому осталось лишь развести руками, – кажется, она блюла его репутацию куда ревностней, чем он сам.
Сейчас королева Марго сидела среди членов кафедры, рядом с бессменной секретаршей Арлеттой и бок о бок с Евгением Стремянным, перешучивалась с млеющими от её внимания мужчинами и улыбалась мягкой, обращенной в себя улыбкой.
Начальник Академии поднялся, принял из рук Видного микрофон, торжественно постучал ножом по фужеру.
Гудящие столы выжидательно притихли.
– Знаете ли вы, кто это? – вопросил Резун, развернув ладонь к юбиляру. – Вы думаете, перед вами крупнейший ученый, слава отечественной правовой науки?
– Именно так и думаем! – выкрикнул нетерпеливый голос.
– И вы не ошибаетесь, – подтвердил Резун. – Но вы и ошибаетесь!
Бывалый, тёртый тамада, Резун выдержал вкусную, интригующую паузу.
– Потому что перед нами не просто ученый, а – Гулливер! И добрая половина здесь сидящих – это птенцы гнезда Гулливерова! Да что говорить? Моя собственная судьба состоялась благодаря Илье Викторовичу…
Славословия возобновились.
Столы составили столь плотно, что продраться к центральному, юбилярному столику было крайне трудно. Поэтому Гулевский по своему обыкновению сорвал разработанный сценарий. Сам ходил меж рядов и, прежде чем передать микрофон, произносил вступительное слово о выступающем. Так что получалось два тоста: один – юбиляру, второй – шутливое алаверды от юбиляра. Обстановка сделалась непринужденной. Всё громче позвякивали вилки и рюмки. Выступления глушились выкриками с мест.
И всё явственней над праздничными столами довлел густой баритон подвыпившего Стремянного. Он уже освоился в непривычном окружении и принялся сыпать вокруг двусмысленными своими прибаутками, хохмачками, анекдотцами, особенно обаяя заместителя начальника кафедры – сдобную Катю Потапенко.
Гулевский с любопытством разглядывал друга и невольно сравнивал его с тем двадцатидвухлетним «афганцем» – орденоносцем с персиковым румянцем и гвардейской выправкой, каким предстал впервые перед следователем по особо важным делам Гулевским. Ныне атлетическая фигура раздобрела, ёжик пошел в обильную седину, нежная прежде кожа огрубела и набрякла. И все-таки в минуты веселья пробуждался в Стремянном прежний гусар и бабник.
Гулевский склонился к Резуну:
– Валя, объявляй перерыв, а после – музыка, танцы.
Резун, переглядывавшийся с новенькой библиотекаршей из спецхранилища, охотно промокнул губы салфеткой, отложил вилку. Гулевский придержал его.
– Только предоставь последнее слово, – он кивнул на угол, откуда беспрестанно доносилось Катино хихиканье, – Евгений Стремянный шел на приступ.
Резун требовательно постучал ножом по фужеру. Добился тишины.
– По предложению юбиляра, заканчиваем с прениями, – объявил он – под одобрительный гул большинства.
– Последнее слово предоставляется, – Резун выдержал интригующую паузу. – Старому сослуживцу Ильи Викторовича (он пригнулся к Гулевскому) Евгению Стремянному!
Люди в рядах недоуменно закрутили головами. Раскрасневшаяся Потапенко сконфуженно отодвинулась от притёршегося к ней ухажёра, кивнула ему на Гулевского.
Стремянный, оказавшийся вдруг в центре внимания, поначалу смешался, но, подначиваемый насмешливой улыбочкой Гулевского, поднялся.
– Что ж, скажу, – принял он вызов. – Я хочу выпить за лучшего следователя, какого знал. У которого начал службу пацаном в оперативно-следственной группе. Вот вы рассуждаете о школе Гулевского. А я другую школу у него прошел – сыскную. Он приучил меня работать без халтуры, каждый эпизод обсасывать, как мозговую косточку. А главное, быть верным выбранному делу. Жить им. И ведь как жили! – Стремянный ностальгически почмокал губами. – Среди ночи, бывало, звонил Илюха с новой, невесть откуда пришедшей идеей. И всё – сна нет. Торопишь рассвет. Едва забрезжило – ты уж мчишься впереди собственного визга отрабатывать очередную версию…Ну, само собой, ночами не только версии разрабатывали. На другое всяко-разное время тоже находили, – намекнул при общем оживлении Стремянный. – Потому как самому важняку было в ту пору всего-ничего – двадцать шесть. После работал со многими следователями и прокурорами. И как опер, и как начальник угрозыска. Но уже не они меня – я их учил тому, что перенял у первого моего учителя. И мне горько, что борьба с преступностью потеряла следователя Гулевского.
Стремянный сбился.
– Потеряла лишь практика, – снисходительно подправил Резун. – Зато большая наука обрела крупного ученого.
По сути Резун подсказал концовку тоста. Он даже рюмку приподнял. Но Стремянный продолжал хмуриться.
– Что нашла наука, мне снизу не видно, – он упрямо огладил ёжик. – А вот то, что такие люди как Гулевский покинули окопы, мне грустно. Потому что те, кто их сменил, открыли фронт врагу. Может, из-за этого и сложился беспредел, в котором существуем… Засим!
Он лихо, по-гусарски отставил локоток и махом опрокинул стопку.
Объявили перерыв. Гулевскому хотелось переговорить со Стремянным, прежде чем тот по своему обыкновению ушмыгнёт. Но пробиться сквозь множество людей, желающих пообщаться приватно, оказалось непросто.
Лишь через десять минут Гулевский выбрался в вестибюль, почти без надежды застать товарища, и там обнаружил Женьку в обществе умненькой Зудиной. Маргарита, слегка откинувшись, сидела на пустом книжном прилавке и увлеченно слушала нависшего над ней Стремянного.
Когда подошел Гулевский, она соскочила на пол.
– Докладываю: пытался сбежать, но был задержан. Кстати, Илья Викторович, как ты рядом с ним за столько лет от хохота не умер? Это ж ходячее собрание прибауток… Всё, мальчики, оставляю.
Маргарита не сделала и пяти шагов, как её затащили в первую же сбившуюся мужскую компанию.
Гулевский вопросительно глянул на Стремянного. Они так давно знали друг друга, что зачастую слова оказывались лишними.
– Девка-то хорошая, – протянул тот. Гулевский расслышал: она-то хороша и надежна. А вот каков ты сам?
Чуткий Стремянный уловил сомнение, что жило в Гулевском.
Не раз спрашивал он себя: «Любишь ли ты эту девочку так, как она того заслуживает? Или прикипел к молодому, отзывчивому телу и боишься потерять? А может, просто утратил прежнюю способность влюбляться страстно, до исступления? Остыли чувства. Как борщ, который в юности любил горячим, а ныне предпочитает хлебать тёпленьким. Впрочем, если быть до конца честным, колотило у него в висках только от одной женщины. Но в ту далёкую пору он сам был юн, и чувства были юны. Перед Гулевским вдруг всплыло хохочущее личико Беаты Дымниц. Аж головой встряхнул от внезапного наваждения.
– Какой же ты молодец, что пришел! – Гулевский охватил друга за плечи. – Без тебя, чёрта, перца не хватает. Как Оля?
