Эльвира Барякина - Рыба в чайнике

Всю свою неистощимую энергию дядя Вася направлял на работу, охраняя общежитие по ночам. Делал это он тщательно и неподкупно.

У него было правило, которому он не изменял в течение всей своей вахтерско-сторожевой карьеры: если студент приходит домой в 22:45, на него необходимо ворчать, если в 22:50 — его надо долго не пускать и проявлять подозрительность, а если нарушитель появлялся в 23:00, он вообще не попадал к себе.

На этот раз Лиля уложилась в срок, поэтому ей пришлось выслушать только «Ходите, ходите, когда ж вы находитесь?»

Она в свою очередь заметила, что не находится еще очень долго, так как впереди дорога длинною в жизнь. Дядя Вася лишь покачал головой.

Лифт как всегда не работал, а на лестнице как всегда не было света: опять у кого-то перегорела лампочка, и этот кто-то, не мудрствуя лукаво, позаимствовал ее из мест общего пользования. Поэтому единственным освещением были огоньки сигарет торчавших на площадках студентов.

Общежитие ворочалось, шумело и целовалось: в общем, жило своей нормальной жизнью. На втором этаже кто-то выпрашивал лекции по финанализу, на пятом пели гимн Советского Союза наоборот:

— Проклинайся заграница чужая угнетенная!

А на седьмом (Лилином родном) носилась огромная толпа студентов, вооруженная подушками, и «мочила» юношу, по прозвищу Папочка.

Лиля шарахнулась к своей двери. Рядом с ней подпрыгивала и визжала староста Горшкова:

— Так его, негодяя! Будет знать!

Папочка не стал дожидаться своей смерти и, опираясь ногами в одну стенку, а руками — в противоположную, проворно, как таракан, забрался под самый потолок и стал с высоты насмехаться над преследователями. Горшкова взвыла от негодования.

Лиля потянула ее за рукав.

— За что Папочку бьем?

У Горшковой от возбуждения даже очки запотели.

— Он, мерзавец, перецеловался со всем общежитием, а сегодня заявил, что у него сифилис в последней стадии. Все в шоке. Уже даже адрес вендиспансера отыскали, решили коллективный поход устроить… А он заявил, что это была шутка.

Лиля согласилась, что Папочка за такие шуточки должен быть подвергнут самой беспощадной расправе, и вошла к себе.

В комнате было почти темно. Галя, Лилина соседка, — в китайском халате и в бигуди — сидела за письменным столом и как всегда рисовала «липовые» печати.

Когда-то на заре своей юности она закончила художественную школу по классу миниатюры и теперь подрабатывала тем, что рисовала какую угодно продукцию по части штампов, печатей и оттисков. Надо справку из поликлиники? Ради бога! Подменить фотографию на зачетке? Двести рубликов выкладывайте, давайте фотку того дурака, который за вас согласен сессию сдавать — все будет в полном ажуре. Галя была одной из самых богатых местных жительниц и пользовалась непоколебимым авторитетом.

Вообще-то она давно перевелась на заочное отделение, но благодаря хорошо налаженному контакту с комендантшей умудрилась остаться в общежитии.

Лиля оглядела раскиданные в творческом беспорядке шмотки и книги и села на стул. Шум битвы с негодяем-Папочкой постепенно затих вдали: по всей видимости, его таки стащили вниз. Думать о чем-либо ином, кроме личной жизни, не было никакого желания.

— Галь! — робко позвала она свою соседку.

Та опустила кисточку и воззрилась на Лилю.

— Что?

— Привет, — сказала Лиля. Ей очень хотелось участия и понимания.

— Привет…

Марко должен был быть обсужден во что бы то ни стало. Не давая Гале вернуться к ее мелкоуголовному занятию, Лиля начала взахлеб рассказывать о сегодняшней встрече. Сначала Галя слушала невнимательно и неодобрительно. Потом развернулась и облокотилась рукой на стол. А потом и вовсе сказала:

— Все, Лилька, это — любовь.

В Лилином сердце заплясал огонек радости.

— С ума можно сойти, правда?!

Галька кивнула. Она знала толк в этих вещах: за ней уже целых три недели с переменным успехом ухаживал курсант артиллерийского училища Леша. Именно ради него на Галиной голове систематически стали появляться бигуди, а на губах — волнующая фиолетовая помада.

— И чего же мне делать? — спросила Лиля, надеясь услышать в ответ какой-нибудь мудрый и правильный совет.

— Штурмовать, — лаконично ответила Галя, успевшая нахвататься от своего Леши всяких военных словечек.

Не согласиться было нельзя.

Лиля принялась стягивать колготки. Освободив одну ногу, она вдруг замерла.

— А если я ему не понравилась?

На протяжении следующих двух часов девушки забыли и о недорисованной печати и о колготках. Шла напряженная работа мысли. Галя расспрашивала, комментировала и, достав с полки карты, гадала на пикового короля. А Лиля напряженно вспоминала, какой из себя Марко, показывала в лицах и действия, что и как он говорил, описывала взгляд, то, что она подумала в первую секунду, то, что он, вероятнее всего, подумал… Недоснятая колготина волочилась по полу за своей хозяйкой.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Что такое «Безопасность жизнедеятельности», Лиля не понимала. Видит Бог, она неоднократно напрягала мозги, чтобы постичь эту загадочную сторону человеческого познания… Но у нее ничего не получалось. В этом с Лилей была солидарна половина финансового факультета. Другая половина не задавалась подобными вопросами, а покорно выполняла то, что приказывал преподаватель — сутулый очкастый гражданин по прозвищу Сухостой.

Когда Лиля, опоздав, ворвалась в аудиторию, Сухостой уже раздавал листочки для контрольной. Студенты потихонечку ворочались, нервно хихикали и с вожделением поглядывали на кучу сумок и рюкзачков, сваленных на передней парте. Сухостой придавал своему предмету огромное значение, списывать не разрешал, и поэтому, как всегда, предпринимал меры против шпаргалок. Он жил по принципу «Каждой твари — по паре».

По случаю контрольной третья группа собралась почти в полном составе. Свободный стул был только между старостой Горшковой и молодым человеком по прозвищу Поручик Ржевский. Вообще-то молодого человека звали совершенно не Поручиком, а Колей Трубиным, но ему до смерти хотелось казаться великим бабником всех времен и народов, поэтому он и изобрел для себя сей псевдоним. Постепенно общественность привыкла, и Коля окончательно превратился в Поручика.

Лиля уселась за парту и огляделась по сторонам. Горшкова уже что-то старательно писала, Поручик Коля тоже не отставал.

— Что задали-то? — громким шепотом спросила Лиля.

— Вон все на доске! — показала Горшкова.

Лиля проследила за ее рукой и ужаснулась. Сухостой требовал провести детальный анализ противогаза, ответить на вопрос, почему нельзя пить некипяченую воду, и нарисовать схему высоковольтной линии. Конечно, можно было бы пояснить, что противогаз — это такая штука, похожая на плавательную шапочку, скрещенную с мотоциклетными очками и шлангом от пылесоса, из крана воду нельзя пить, потому что в ней есть бациллы и иные насекомые… А вот как быть со схемой высоковольтной линии, Лиля не знала совершенно.

Контрольную надо было написать во что бы то ни стало, ибо в случае удачи Сухостой обещал поставить зачет автоматом. Иначе пришлось бы все сдавать. А там уж знанием противогаза не отделаешься. Выход был только один — списать.

Лиля потянулась шеей к Горшковой. Но вредная староста тут же отодвинулась и прикрыла свои каракули рукой.

— Готовиться надо было!

Горшкова была жадина. Она утверждала, что обладает авторскими правами на любой самостоятельно решенный пример и не желала делиться своими познаниями с ближними. За это ближние ее не любили.

Лиля принялась страдальчески ерзать на стуле. Прямо за Горшковой сидела Ленка Пономарева. Она бы дала списать. Но через треклятую старосту было не видно.

— Тебе помочь? — прошептал над Лилиным ухом Поручик.

Лиля повернулась. Вообще-то обращаться к нему очень не хотелось. Поручик был тайно в нее влюблен и от этого явно навязчив. Каждую свою услугу он оказывал с грандиозной торжественностью, а потом, разумеется, ждал не менее грандиозной благодарности. На самом же деле Поручик был бледный, начитанный и противный.

Но выбора не оставалось.

— Дай списать, — жалобно попросила Лиля.

— На, — великодушно разрешил Поручик.

Лиля стала вглядываться в его листочек, но разобрала только первое слово: «Противогаз». Вся дальнейшая писанина была похожа на ассирийскую клинопись.

От обиды на судьбу Лиля чуть не заплакала.

— Коля, я ничего не понимаю!

Поручик закивал головой, но отрываться от описания высоковольтной лини отказался.

— До конца контрольной осталось десять минут! — провозгласил Сухостой.

Лиля предприняла еще одну отчаянную попытку разобраться в почерке Поручика.

— У тебя все буквы пишутся одинаково! — прошипела она. — Как ты сам-то угадываешь, что написал?