Юлиан Семенов - Дунечка и Никита
- Почему вы делаете такое многозначительное ударение на слове <интимные>?
- Потому что я отвечаю на ваш вопрос по существу.
- Ну, хорошо, а просто связи у вас были?
- Это ведь к нашему вопросу отношения не имеет, насколько я мог понять из заявления, написанного моей женой. Это касается нас с женой, а вернее, это касается одного только меня.
- Почему вы так думаете? Разрушая семью, вы наносите вред не только вам и вашим близким, но и обществу.
- Что-то у Энгельса этого не было, - хмыкнул Степанов.
- Вы что, шутки сюда пришли шутить? - спросила судья.
- Кот, Кот! - крикнула режиссер в микрофон. - Больше экспрессии, не бойтесь мяукнуть так, чтобы детям стало страшно. Вы хищник, вы злодей. Ну-ка, снова.
- Мяу! - заорал Никита. - Мя-а-ау!
- Вот теперь хорошо! - обрадовалась режиссер.
- Так коты не кричат, - сказала Дунечка громким шепотом. - Так никто не кричит вообще.
Она сидела на стуле в углу комнаты, возле окна, и смотрела, как актеры репетировали сказку.
- Тихо! - сказала режиссер. - Тише, девочка, ты мешаешь тетям и дядям. Снова!
- Мяу! Мя-а-ау! - снова заорал Никита. - Ряба, сейчас я потаскаю всех твоих цыплят!
- Цыпляточек! - крикнула режиссер. - Не цыплят, а цыпляточек! Мы пишем на детей!
- Мы сюсюкаем на детей! - буркнул Никита под нос.
- Продолжаем!
- Мя-у! Я съем твоих цыпляточек! - проревел Никита.
- Кот! - выкрикнула пожилая актриса, игравшая роль Воробья. - Все птицы просят тебя только об одном...
- Стоп! - сказала режиссер. - Шумы! Приготовьте ветер! Нужно ощущение тревоги.
Включили рев ветра. Это был страшный, пронзительный ветер - зимний, записанный где-то в лесу, потому что было слышно, как скрежетали стволы деревьев.
- Дальше! Кот!
- Я не хочу слышать ваших просьб! - взревел Никита.
- Не верю! Не чувствую! Мало злобы! - крикнула режиссер и от волнения топнула каблуком.
- А я больше радио слушать не буду, - сказала Дунечка тихо.
- Что? Что? - спросила режиссер и, не дожидаясь ответа, крикнула: Никита, я подыграю вам за Лису. <Котик, а скажи-ка мне, где удобней пролезть в сарай!> Ну, Кот, отвечайте.
- Молчи, Никита, - сказала Дунечка, - такие лисы не бывают. Уродина какая-то.
Режиссер засмеялась деревянным смехом и сказала:
- Непосредственность этого экспоната обворожительна.
- Это не экспонат, - сказал Никита, - давайте мяукать дальше.
- Почему такая нервозность?
- Потому что мы делаем все не так.
- Вы так считаете?
- Иначе бы не говорил.
- Садитесь на мое место и ставьте спектакль.
- Радиоспектакль, - поправил Никита. - Мы мяукаем как крокодилы и лаем как львы. У нас все получается плохо, понимаете? Вон на нее посмотрите. Она должна сидеть с раскрытым ртом, а она смотрит в окно, когда мы мяукаем. Вы так же мяукали, когда мне было три года, это скучно, а искусство не может быть скучным.
- Эту дискуссию мы продолжим после репетиции. Прошу вступать цыпленка.
Старый лысый актер в парусиновой куртке крикнул:
- Мамочка, мне страшно!
Голос у него был тоненький, писклявый, и Дунечка засмеялась. И Никита, не выдержав, тоже засмеялся. Старый лысый актер вздохнул, достал из потертого дерматинового портфеля леденец и дал его Дунечке. Никита смутился и сказал:
- Василий Васильевич, простите...
- Э, - махнул рукой старый лысый актер, - э, чего там.
- Девочка, - сказала режиссер, - пожалуйста, сиди тихо и не мешай дядям и тетям.
- А тут только один дядя, Никита. Больше нет.
- Весь диалог с цыпленком, пожалуйста.
- Мамочка, мне страшно, - снова пропищал лысый актер тонким голосом и обернулся к Никите.
Никита колыхался на стуле от сдерживаемого смеха.
- Мяу, - прохрипел он, - ты почему ушел из дому, а?
- Я - Лиса! <Цып-цып-цып, - проиграла режиссер, - цыпленок, иди сюда>.
- Не ходи, не ходи, - крикнула Дунечка, - это не лиса совсем даже.
Режиссер поднялась со стула и сказала:
- Товарищ Андреев, успокойте ребенка и объясните ему, как себя надо вести.
Никита вывел Дунечку из комнаты и сказал:
- Ты понимаешь, что такое десять рублей?
- Нет. Кукла сколько стоит?
- Кукла? Не знаю, сколько стоит кукла. А рубашка стоит семь рублей и пол-литра - три. Сиди и молчи, даже если смешно.
- А ты почему смеешься?
- Почему? По кочерыжке, вот почему.
Дунечку очень рассмешило это Никитино <по кочерыжке>. Она долго смеялась, а потом вдруг грустно сказала:
- Никит, а мне потанцевать захотелось.
В первый раз у них случилась ссора уже после рождения Дунечки. Это была настоящая, обидная для обоих ссора. Он только что прилетел из командировки: он ходил с двумя геологами в маршрут по Сибири. Маршрут был трудный, через тайгу, по нехоженым местам. Они потеряли тропу и вместо недели проплутали полмесяца. Их чудом нашли охотники - они уже начали доходить без еды и огня. Отлежав пять дней в госпитале, он прилетел в Москву, но дома обо всем этом говорить не стал - зачем пугать? Вся его жизнь состояла из таких или почти таких командировок, а это безжалостно считал он, - если дома будут знать, как и где ему приходится мотаться. Поэтому он со своими товарищами по маршруту встретился на холостяцкой квартире - отметить возвращение домой. Она приревновала его, потому что вернулся он под утро; он был с друзьями и пил за нее там и говорил о ней мужчинам нежные, бессвязные слова; нет ничего обидней в любви, чем беспричинная ревность. Как правило, первую измену рождает беспричинная ревность. От женщины в семье зависит все - спокойствие, счастье, уверенность. Уже после Степанов пытался думать об этой первой вспышке яростной, слепой, беспричинной ревности - обидной и жестокой, неуважительной к нему. Он подумал тогда, что это, возможно, приходит с рождением ребенка, когда женщина - скорее даже инстинктивно - стремится оберегать от всего постороннего ту семью, которая создалась. Но увы, чем отчаянней женщина защищает семью, тем стремительней она разрушается. Любовь принимает все: боль и голод, бесстыдство и одержимость. Она не принимает только одно - тиранию.
- Вы понимаете, - спросила судья Надю, - что, получив развод, вы поставите в трудное положение вашего ребенка? Отец только в том случае продолжает оставаться настоящим отцом, если он живет с ребенком под одной крышей. Вы отдаете себе в этом отчет?
Повар на первой скамейке многозначительно кашлянул и переложил ногу на ногу. Из-под брюк вылезли сиреневые кальсоны.
<Старики даже в летнюю жару носят кальсоны. Старость - это холод>, подумал Степанов.
Секретарь суда обмакнула перо в ученическую чернильницу, ожидая Надиного ответа.
<А может быть, такая отчаянная ревность идет от прекрасной поры молодости? Может быть, я еще не смог этого понять? - продолжал думать Степанов. - Может, я зря обижался? Может быть, женщина ревностью пытается возвратить те первые месяцы, когда ей говорят только о любви, о своей любви к ней. Или высшее проявление любви - это когда человека понимают, каков он есть? Любовь - это всепрощение? Или нет?>
- Какой-то странный развод: ни тот, ни другой не говорят причин, побудивших их предпринять этот серьезный шаг, - сказала судья народному заседателю, сидевшему слева от нее.
Здесь привыкли к тому, чтобы на бракоразводных процессах обвиняли друг друга, плакали, говорили грубости. Тогда, среди этой откровенной душевной расхлыстанности, три человека, сидящие в дубовых креслах, пытались найти правого и виноватого, тогда им легче было принимать решение. А сейчас, когда приходилось клещами тянуть слова то из Степанова, то из Нади, они раздражались, считая поведение супругов несерьезным и даже - неуважительным по отношению к составу суда.
У председательствующей недавно разводился сын. Он узнал про какую-то связь жены. Была она или не была - точно выяснить ему не удалось, но полгода в доме судьи жили, как в погребе. Она считала развод поступком аморальным и пыталась доказать это сыну, но он сказал ей:
- Мама, это тебе развод кажется аморальным, потому что ты живешь нравами уходящей эпохи.
- О какой эпохе ты говоришь? - спросила судья. - Я не совсем тебя понимаю.
Она, конечно, понимала его, понимала так, как ей казалось единственно возможным понимать его, двадцатитрехлетнего, танцующего твист и любящего на земле только одно - квантовую механику и ее философское обоснование.
- Нет, мама, - сказал он и обнял ее, - ты не так меня поняла. Я не ту эпоху и не те нравы имею в виду. Стендаль в одном из писем сестре говорил, что на земле нравы меняются через каждые пятьдесят лет. Понимаешь? Так было всегда, я не хочу обидеть твою эпоху. Тем более что в ней еще надо очень серьезно разбираться, прежде чем мы сможем вывести единственно правильное отношение к ней.
- Ты ужасно зарос и выглядишь неопрятно.
- Это сейчас модно.