Жак Фатрелл - Загадка тринадцатой камеры
— Я так думаю, тюрьмы вроде этой строились не для того, чтобы такие, как вы, могли из них бежать, — ответил он наконец.
— Но хотя бы узнайте, что я вам предлагаю в обмен на вашу помощь! — настаивал заключенный, почти умоляя.
— Нет, — коротко ответил надзиратель.
— Пятьсот долларов! — не отставал заключенный. — Я же не преступник.
— Нет, — повторил надзиратель.
— Тысяча!
— Нет, — снова ответил надзиратель и поспешил уйти, чтобы избежать дальнейшего искушения. Уходя, он обернулся: — Даже если бы вы дали мне десять тысяч долларов, я не смог бы вас освободить. Для этого вам нужно пройти через семь дверей, а у меня ключи всего от двух.
Все это он пересказал начальнику тюрьмы.
— План номер два провалился, — усмехнулся тот. — Сначала шифр, потом подкуп.
В шесть вечера, когда надзиратель снова подходил к тринадцатой камере, неся пищу для ММ, он вдруг остановился, привлеченный резким звуком. Несомненно, это был скрежет железа о железо. Как только он приблизился к двери, звук прекратился; тогда надзиратель, находившийся вне поля зрения заключенного, искусно воспроизвел звук шагов, словно бы удаляющихся от тринадцатой камеры. При этом он оставался на том же месте.
Через минуту размеренный звук возобновился, и надзиратель, бесшумно подкравшись на цыпочках к двери, заглянул сквозь решетку. ММ, стоя на кровати, трудился над прутьями узкого окошка. Судя по движениям его руки — вперед-назад — в ней был напильник.
Так же бесшумно надзиратель прокрался обратно, вызвал начальника, и вместе они на цыпочках вернулись к тринадцатой камере. Резкий звук все еще доносился оттуда. Начальник, прислушавшись для верности, внезапно возник в дверях.
— Ну? — произнес он, улыбаясь. ММ оглянулся, все так же стоя на кровати, и быстро соскочил на пол, отчаянно пытаясь что-то спрятать. Начальник вошел в камеру, протягивая руку:
— Отдайте!
— Нет! — резко ответил ММ.
— Ну же, отдавайте, — настаивал тот. — Я не хотел бы снова вас обыскивать.
— Нет! — не сдавался заключенный.
— Что у вас там? Напильник?
ММ не ответил и, прищурившись посмотрел на начальника; выражение его лица было почти разочарованное. Почти, но не совсем.
— План номер три провалился так? — добродушно спросил начальник. В голосе его прозвучало что-то вроде сочувствия. — Плоховато, а?
Профессор не ответил.
— Обыщите его, — приказал начальник тюрьмы.
Надзиратель тщательно обыскал заключенного. В конце концов он обнаружил искусно спрятанную в поясе брюк стальную пластинку в виде полумесяца.
— Ага, — произнес начальник с довольной улыбкой, когда надзиратель подал ему найденный предмет. — Это от каблука.
Надзиратель продолжил поиски и в другом конце пояса нащупал такую же стальную пластинку. На краях ее остались следы — очевидно, следы трения о железные прутья. Начальник взглянул на профессора:
— Вы бы не смогли перепилить этим решетку!
— Смог бы, — твердо ответил ММ.
— За полгода — может быть, — добродушно усмехнулся начальник. Он медленно покачал головой, глядя в порозовевшее лицо заключенного. — Не пора ли прекращать?
— Я еще не начинал, — быстро ответил тот.
Камера была снова тщательно обыскана. Начальник и надзиратель внимательно обследовали ее, даже постель разворошили — ничего! Начальник тюрьмы вскарабкался на кровать и осмотрел прутья оконной решетки там, где арестант орудовал «напильником».
— Только придали им немного блеску! — рассмеявшись, сказал он заключенному, который стоял и уныло наблюдал за происходящим. Начальник схватил железные прутья своими сильными руками и попробовал потрясти их. Прутья неподвижно держались в твердом граните. Он проверил каждый прут в отдельности — все были в порядке. Наконец начальник слез с кровати.
— Сдавайтесь, профессор, — посоветовал он.
ММ отрицательно покачал головой, и начальник с надзирателем ушли.
Когда они скрылись в глубине коридора, профессор присел на краешек кровати и обхватил голову руками.
— Это безумие — пытаться сбежать отсюда! — заметил надзиратель.
— Конечно, никуда он не сбежит, — ответил начальник. — Но, однако же, он хитер! Хотел бы я знать, чем и как он писал свое послание!
На следующее утро, в четыре часа, жуткий, душераздирающий вопль огласил тюрьму. Он доносился со стороны центральных камер, и в нем звучали ужас, страдание и мучительный страх. Начальник тюрьмы, услыхав этот вопль, вызвал трех надзирателей и помчался с ними в длинный коридор, ведущий к тринадцатой камере.
Пока они бежали, снова раздался жуткий крик, переходящий в вой, и затих. Побелевшие лица заключенных тут и там приникали к дверным решеткам, люди в страхе и недоумении выглядывали наружу.
— Опять этот сумасшедший из тринадцатой, — проворчал начальник.
Он остановился, вглядываясь в полумрак камеры, в то время как один из надзирателей светил ему фонарем. «Сумасшедший из тринадцатой» мирно лежал на своей койке, на спине, с раскрытым ртом, и храпел. Не успели они отвести взгляд от спящего, как тот же леденящий душу вопль донесся снова, откуда-то сверху. Начальник, слегка побледнев, направился вверх по лестнице. На последнем этаже он обнаружил заключенного из сорок третьей камеры (она находилась прямо над тринадцатой, двумя этажами выше) забившимся в угол от страха.
— В чем дело? — строго спросил начальник.
— Слава богу, вы пришли! — воскликнул заключенный, приникая к прутьям решетки.
— Что случилось? — повторил вопрос начальник.
Как только он распахнул дверь и вошел в камеру, заключенный упал на колени. Лицо его было белым от ужаса, глаза неестественно расширены, он дрожал. Похолодевшими руками он стал цепляться за руки начальника.
— Заберите меня из этой камеры, пожалуйста, заберите! — умолял он.
— Что такое с тобой, в конце концов? — перебил его начальник.
— Я слышал… слышал… — проговорил заключенный, и взгляд его беспокойно заметался по камере.
— Что ты слышал?
— Не… не скажу. Не могу, — запинаясь, выговорил тот. Внезапно, объятый страхом, он снова начал умолять: — Заберите меня из этой камеры! Куда угодно… прошу вас, заберите!
Начальник и трое надзирателей переглянулись.
— Кто этот малый? В чем обвиняется? — спросил начальник.
— Джозеф Баллард. Обвиняется в том, что плеснул женщине в лицо кислотой и женщина умерла.
— Но они не докажут этого! Не докажут! — всхлипывал заключенный. — Пожалуйста, переведите меня в другую камеру!
Он все еще цеплялся за начальника, и тот резко сбросил с себя его руки. Еще некоторое время он стоял и смотрел на жалкое, сжавшееся в углу существо, охваченное диким, необъяснимым, каким-то детским ужасом.
— Вот что, Баллард, — сказал наконец начальник. — Если ты что-то слышал, я должен знать что. Ну же, рассказывай.
— Я не могу, не могу, — всхлипывая, отвечал тот.
— Откуда шел звук, который ты слышал?
— Не знаю… Отовсюду… и ниоткуда. Я просто слышал.
— Что слышал — голос?
— Пожалуйста, не спрашивайте меня! — взмолился заключенный.
— Отвечай! — рассердился начальник.
— Это был голос, но не… не человеческий, — почти плача, отвечал Баллард.
— Голос, но не человеческий? — озадаченно повторил начальник.
— Глухой голос… далекий… какой то призрачный.
— Он исходил изнутри здания или снаружи?
— Он просто был здесь, здесь, всюду… Я слышал… Я слышал…
Целый час потратил начальник на то, чтобы вытянуть из Балларда связный рассказ, но так ничего и не добился — тот лишь умолял перевести его в другую камеру или оставить с ним одного из надзирателей до рассвета. Эти просьбы были безжалостно отвергнуты.
— И смотри, — пригрозил начальник, — станешь вопить — посажу тебя в карцер.
Начальник тюрьмы удалился, озадаченный. Баллард до рассвета просидел у двери своей камеры, прижав к прутьям решетки бледное, искаженное страхом лицо, уставившись неподвижным взглядом в темноту коридора.
На четвертый день своего добровольного заключения профессор, большую часть времени проводивший у крохотного оконца, снова постарался внести разнообразие в тюремные будни. Происшествия начались с нового клочка ткани, брошенного вниз часовому. Тот его поднял, как полагается, и отнес начальнику. На лоскутке было написано: «Всего три дня».
Начальник довольно быстро понял, что ММ имеет в виду три дня, оставшиеся до его освобождения, и счел это послание простым бахвальством. Но чем оно было написано? Где ММ взял этот новый клочок полотна? Где? Как? Начальник внимательно осмотрел ткань. Это было тонкое белое рубашечное полотно. Он взял рубашку, которую забрал у заключенного, и аккуратно приложил первый лоскут к ее оборванным краям. Второй клочок был явно лишний; он никуда не подходил, однако материал был, несомненно, тот же.
