Станислав Родионов - Задание
Ирка вышла из магазина и побрела по улице, разглядывая вывески и витрины. Леденцов тоже побрел, держась на безопасном расстоянии.
Не позавтракал он из-за мамы, из-за длинных разговоров, которые заводиться стали все чаще. «Пора иметь специальность, у нас в роду все химики. Дед в твоем возрасте… отец в твоем возрасте… я в твоем возрасте…» Интересно: что бы придумал дед-химик, «вися на хвосте» у непутевой девицы, с которой надо познакомиться? Что ж они, все химики и физики, усилием своего интеллекта не развеют эти Шатры?
Ирка остановилась у газетного киоска. Леденцов обежал его с другой стороны и для начала хотел спросить киоскершу, нет ли журнала с детективным рассказом, или что-нибудь про «летающие тарелки», или про волосатую рыбу, а потом узнать про любовную повесть, а уж потом поинтересоваться у Ирки… Но, глянув на значки, Ирка пошла своим бездельным путем.
Мама права. Оперуполномоченный уголовного розыска — это не специальность хотя бы потому, что ей нельзя научиться. Это труд, деятельность, в конце концов, состояние. Что за работа, коли некогда выпить чашку кофе? В маминой лаборатории небось уже третий кофейник варят…
И тут Ирка-губа, будто уловив его кофейную тоску, вошла в кафетерий. Леденцов бегом влетел за ней: подходящее место для знакомства. И кофейку можно попить.
Очередишка жаждущих была небольшой. Он уперся в кожаную спину и спросил, как проворковал:
— Скажите: вы последняя?
Ирка обернулась…
Сперва он ничего не увидел, кроме губ — больших, полных, слегка выпяченных, словно она тянулась ими к кому-то. Глаза темные, с маслянистым блеском. Лицо загорелое и крепкое, может быть, из-за суховатых скул.
— Я, — глухо ответила она, отворачиваясь.
— На всех хватит? — деловито спросил Леденцов.
— Чего?
— Кофе.
— Хватит, не дефицит.
— А что там к кофею? — Леденцов завертел головой, будто ему не видно из-за чужих плеч.
— Кексы, пирожки с мясом, бутерброды с красной икрой, — нехотя перечисляла она.
— Девушка, зачем вы меня обманываете?
— Чего-чего?
Ирка повернулась, готовая к обороне. Леденцов не сомневался, что, при ее весе, развороте плеч и крупных руках, она может припечатать по-мужски. Он улыбнулся подхалимски:
— Не пирожки с мясом, а пирожки с запахом мяса; не бутерброды с икрой, а булка, испачканная икрой.
Ирка фыркнула, глянув на его волосы со вниманием. Леденцов деловито достал пачку трешек, пошелестел ими и отщипнул одну: на воображение подобных девиц такой шик действовал. Она скосилась на его деньги, разгладила мятый рубль и взяла чашку кофе с кексом. Свои четыре пирожка с двумя чашками кофе Леденцов заказал торопливо, боясь упустить рядом с ней место.
— Девушка, чем, по-вашему, пахнет цивилизация? — спросил он, принимаясь за жданный напиток.
— Французскими духами.
— Женский ответ. Запах цивилизации — это запах кофе. — Леденцов разом откусил половину пирожка, добавив: — И запах жареного мяса.
Ирка жевала кекс, навалившись на стол крупной грудью, которую сдерживала лишь красная майка; куртку же она, видимо, никогда не застегивала.
— Почему не взяли икру? — спросил он.
— А сам чего не взял?
— Предпочитаю черную.
— А я предпочитаю селедку.
— Ну а мороженое? С шампанским?
— Это всегда идет.
— А не сходить ли нам после этого кофея в мороженицу, а? У меня с утра нос чешется — в рюмку глядеть.
— В рюмку глядеть или с лестницы лететь, — заметила Ирка туманно.
Но он уже ликовал от успеха, выпавшего ему за терпение. И давился пирожками, взятыми нерасчетливо: четыре штуки нужно было съесть за время, потребное Ирке на один кекс. Все-таки четвертый пришлось незаметно сунуть в карман.
Они вышли на улицу.
— Ну, мы познакомились или еще нет? — Он подстроился под ее валкий шаг.
— А чего ты ко мне клеишься? — вдруг спросила Ирка, будто только что его узрела.
— Странный вопрос, мадам. Ты молода, интересна, симпатична и даже…
— Парень, только не надо песен! — перебила она громко, по-базарному.
И Леденцов догадался, что своими комплиментами попал в болевую точку, в какой-то комплекс, которых в шестнадцатилетних навалом; скорее всего она считала себя некрасивой. И была недалека от истины: фигуры нет, походка медвежья, губы крыночкой…
— Мороженицу посетим? — спросил он еще уверенно.
— С кем попало не хожу.
— Это я-то «кто попало»? — удивился Леденцов.
— Мы с тобой не поддавали, в вытрезвителе не спали.
— Да мы вместе кофей пили! — вроде бы распалился Леденцов.
Ирка оглядела его, как последнего дурака. Леденцов стоял с просящим видом — ссутулился, желтая головка набочок, белесые ресницы помаргивают… Она рассмеялась:
— Ты не мэн, а просто Рыжий.
— Проводить хоть можно? — плаксиво спросил он, проглотив обидное определение.
— Мне что? Иди.
Насчет своей внешности Леденцов не заблуждался: невысок, не плечист, бледнокож и усыпан веснушками, уж не говоря про рыжую, а теперь желтовато-ржавую голову. Он полагал, что сможет понравиться только интеллигентной девушке, гуманитарно образованной. Эта же Ирка наверняка млела перед здоровыми модными ребятами, походившими на сыщиков из импортных фильмов.
Леденцов скривился: выходило, что он тоже комплексует не хуже шестнадцатилетнего.
— Как тебя звать?
— Ирка.
— А я Борька.
Они свернули с центральных улиц на тихие. Его новая знакомая шла все так же бесцельно, поглядывая на дома и прохожих с удивлением человека, впервые попавшего в город. Но двигались они не к Шатру.
Леденцов натужно придумывал тему для разговора. Надо заинтересовать, не спугнуть, продолжить хрупкое знакомство… Для этого нужно знать человека. Об Ирке ему лишь известно, что в этом году кончила восемь классов, успевала плохо, теперь учится на парикмахершу, живет с матерью и поставлена на учет за обирание пьяных. И теперь он знал, что она комплексует из-за своей внешности. Тогда с ней нужно говорить о красоте и любви; впрочем, об этом нужно говорить с любой женщиной.
— Ира, ты это брось.
— Чего?
— Клепать на свою внешность.
— Тебе-то что?
— Все зависит от ракурса.
— Какого ракурса?
— Глядит на тебя какой-нибудь Эдик-Вадик и видит, допустим, чучело. А смотрю я — и вижу красотку.
— Только не надо песен, — повторила она негромко, уже для порядка.
Теперь они шли по одному из тех старинных переулков, которые вроде каналов соединяют большие улицы-реки, — где прохожих мало, как в деревне, и каждый второй дом стоит на капитальном ремонте. Ирка брела совсем обессиленно. Леденцов поглядывал на нее сбоку и видел лишь вал груди, волосы, шуршащие по вороту куртки, да выпяченные губы.
— В любви, Ира, все относительно. Это еще Эйнштейн подметил. Одна девица тоже комплексовала вроде тебя. Якобы никто ее не замечал. Как-то в автобусе сидела рядом с парнем в кедах и в потертом тренировочном костюме. Вдруг контроль. У парня билета нет. Говорит, что деньги оставил в костюме. «Или штраф плати, или следуй в милицию». Жалко ей стало парня, уплатила за него штраф. А парень ее адрес берет, чтобы деньги вернуть… На второй день входит в квартиру этой девицы майор с букетом роз и тортом размером с велосипедное колесо. Да-да, тот, оштрафованный. Финал: брак под Мендельсона.
— Тебе бы кино крутить, — усмехнулась Ирка.
Знакомство не шло. Леденцов ворошил память, отыскивая там мысли о женщине, красоте и любви. Почему-то ничего, кроме Ромео и Джульетты, не вспоминалось, а эту классическую пару он не любил: мало ли что могут выкинуть детишки. Почему с работниками уголовного розыска не проводят семинары на тему «Как знакомиться с женским полом?». Или «Как вести светскую беседу с дамой, обирающей пьяных?». Да не светскую беседу, а трепаться надо, трепаться.
— Ир, где пашешь? В школе, в ПТУ или вольные хлеба жуешь?
Противное кошачье мяуканье скребануло из-за фанеры, закрывавшей окно первого этажа, — дом ремонтировался.
— Ой, кошечка! — Ирка остановилась.
— А может, котик, — буркнул Леденцов.
— Жильцы выезжают, а животных не берут.
— Да, собаки.
— Кошки, а не собаки!
— Я говорю — жильцы собаки.
Кошка опять мяукнула, теперь тонко и зовуще.
— Борька, поймай ее.
— Мигом, — обрадовался Леденцов, что она запомнила его имя.
Парадная дверь оказалась незапертой. Они вошли в сумрак дома, где никто не работал, никого не было, ничто не стучало… Лишь внизу, наверное в подвалах, долго и бессмысленно лилась вода. Дверные коробки были сняты. Леденцов обошел бак с раствором, штабель досок, какие-то бочки, какие-то рулоны и оказался в той комнате, где мяукала кошка. Паркет содран, штукатурка обвалена, темно…
— Кис-кис! — позвал он.
