Алексей Биргер - Тайна взорванного монастыря
- Ну да, - кивнул я. - А вы чем занимаетесь? - я не мог сдержать любопытства.
- А это, видишь, Михал Дмитрич готовится представить меня к награде за заслуги перед органами, - с важным видом сообщил смотритель маяка. Он повернулся к зеркалу и стал приглаживать свои торчащие в разные стороны седые волосы.
- За заслуги?.. - я бы решил, что Севериныч очередную "пулю льет", но вот, Миша сидит здесь, и документы перед ним - причем, видимо, документы важные, раз они хранились так долго...
- Да ты побольше его слушай! - рассмеялся Миша. - Мы тут историческую справедливость восстанавливаем. Будем о прибавке к пенсии Северинычу хлопотать, как незаконно пострадавшему и на Дальнем Севере выслугу лет имеющему.
- Так вы на Дальнем Севере были? - повернулся я к смотрителю маяка.
- Был, - кивнул он. - На Крайнем Севере, на Крайнем.
- На Крайнем, на Дальнем - все одно, - махнул рукой Миша. - Я одного не понимаю: чего ты молчал? Язык ведь у тебя подвешен так, что дай Бог каждому!
- Ну, а чего болтать? - проворчал смотритель. - Не приведи Господь, времена переменятся, так мне эту болтовню по новой припомнят.
- Прости, Севериныч, но ты старый болван! - с чувством сказал Миша. Небылицами свою жизнь украшаешь, а о правде, которая любых небылиц покруче, молчишь в тряпочку! Это ж придумать надо! И кто тебе припомнит? Ты сам напоминать должен, ведь и в то время ты компенсацию не получил. Вот, написано здесь, черным по белому, "полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления", и годы, проведенные на севере, указано засчитать в общий трудовой стаж, со всеми полагающимися северными коэффициентами и надбавками, когда дело дойдет до пенсии. Если б я в архивы нашего ведомства не полез, так бы и сидел ты ничего не имея.
- То-то и оно, что в вашем ведомстве все учтено и хранится, без срока давности, - буркнул смотритель. - Выходит, по этим бумажкам можно, если лыко в строку ляжет, по новой меня сграбастать, да?
- Нет, ты погляди на него! - воззвал ко мне Миша. - Я ему хочу как лучше сделать, а он брыкается. И ведь ни за что я про это не узнал бы, если бы не вся эта история... Дай, думаю, загляну в архивы, мало ли что... Ведь в наших краях каждый второй из его поколения через лагеря прошел. Хотел за помощь его отблагодарить, а он...
Миша вспоминал ту историю, когда Севериныч своим враньем и небылицами запутал все дело так, что просто удивительно, как нам вообще удалось его распутать. Правда, вся путаница, которую он устроил, в итоге действительно оказалась только к лучшему, ведь не возьмись он врать напропалую, и не возникло бы улик против преступников, которые задергались просто жуть, и веселья под конец он нам, во всяком случае, доставил немало.
- Так ведь пуганая ворона и куста боится, - возразил Севериныч. Однако ж, за добро спасибо. Разве я не ценю?
- Так вы сидели? - вмешался я. - За что? Когда?
Этот кусок биографии Севериныча оказался для меня полной неожиданностью. Никогда, ни полсловечком во время всех своих бесконечных рассказов, не упоминал он о том, что несколько лет провел в лагере, далеко на севере. Видно, крепкий засел в нем страх, что все это может повторится.
- Сидел, - усмехнулся смотритель. - Говорят же, что от сумы да тюрьмы не зарекайся. За что? Да ни за что, сам слышал. Полностью реабилитирован как безвинно пострадавший по ложному обвинению. А когда... Давно это было, очень давно. Можно сказать, в другой жизни... А во всю эту писанину я не очень верю, - он кивнул на анкету, которую заполнял Миша. - Станет мне государство пенсию прибавлять!
- Трудно будет, - признал Миша. - Но мы постараемся.
- Так какое у вас все-таки было ложное обвинение? - настаивал я.
- Все в деле написано, в этих бумажках, - ответил Севериныч, махнув рукой.
- За длинный язык его притянули, за что же еще, - сообщил вместо него Миша. - Аккурат после войны угораздило его взять и вякнуть, что, - тут Миша торжественно зачитал по одному из протоколов, - "вел антисоветскую пропаганду, клевеща на советский гимн и флаг и призывая к террористическому акту лично против товарища Сталина..." Да это ж вообще расстрельная статья, по тем временам. Скажи спасибо, что в живых остался.
- Вот еще, "спасибо" говорить! - то ли в шутку, то ли всерьез обиделся Виссарион Северинович. - И вовсе не так я сказал, это они все переврали. Я сказал, что "этими палочками только барабанную дробь на наших животах выбивать"... Понимаешь, - повернулся он ко мне (он взволновался, и последнее слово прозвучало у него с совсем выпуклым нашим окающим говорком, приблизительно так: "Понима'шь"), - тогда с колхозниками расплачивались не живыми деньгами, а трудоднями, палочки ставили в учетных тетрадках, кто сколько трудодней наработал, а потом эти палочки подсчитывали и соответственно продукты выдавали. Вот, значит, я как получил осенью один мешок дрянной картошки, за все-то мои труды, так не выдержал и ляпнул. Ведь как мешком картошки всю зиму прокормиться? Правда, - тут он хитро улыбнулся - видно, природа брала в нем свое, - я ещё добавил: "Такой бы гимн Советского Союза получился - сам бы товарищ Сталин обрадовался!" А какая-то сволочь возьми и стукни! А они, значит, из этой фразы стали всякие смыслы вытягивать, чтобы меня под террористическую статью подвести. Это уж потом разобрались, в пятьдесят шестом году, спустя семь лет. А теперь, значит, мне, может, и деньжат перепадет.
- И вы так все семь лет на севере и были? - спросил я.
- Нет, - ответил он. - Первые два года я был здесь. Ведь вокруг нас в те годы существовало целых четыре огромных лагерных зоны, которые достраивали и поддерживали в порядке Волго-Балт.
- До самых Мариинских лагерей, - пробормотал Миша. И какое-то напряжение в нем было - видно, он думал о чем-то своем, о личном.
- Вот именно, - кивнул Севериныч. - Сейчас-то только одна зона и осталась. И даже не зона, а так, недоразумение, если судить по понятиям тех времен. Впрочем, - он насмешливо прищурился, - и от неё одной хлопот хватает, да?
- Хватает, - согласился Миша. - Вот и сейчас двух беглых ловим, нас к этому делу тоже подключили.
- Как же они убёгли? - поинтересовался смотритель.
- Ой, Виссавериныч, - сказал Миша, - давай сначала с нашими делами закончим, немного осталось. А то ты мне совсем мозги заполощешь, я ведь тебя знаю. Значит, сколько мы имеем общего твоего трудового стажа на севере, давай считать...
- Да чего там считать, все ясно, - буркнул смотритель, хотя было видно, что на самом деле ему приятна вся эта история.
А я напрягся в ожидании Мишиного рассказа. Беглые заключенные - это всегда интересно. О нескольких случаев побегов за последние годы мы слышали. Кто сбежал на этот раз?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БЕГЛЕЦЫ
Миша провозился с бумагами Виссариона Севериновича ещё минут пятнадцать, а я тем временем припоминал известные мне случаи побегов из зоны. Сама лагерная зона находилась на той, дальней стороне, километрах в двадцати от берега озера, рядом со старинными шлюзами, построенными ещё Петром Первым. Эти шлюзы должны были регулировать приток воды в половодье. Волго-Балт - основной сегодняшний водный путь - прошел чуть в стороне от этих шлюзов, и они почти утратили свое значение. Разумеется, без них весенние наводнения все равно грозили бы неприятностями, но уже не такими большими, как раньше. А корабли через них почти не ходили - разве что, небольшие грузовые суда да баржи, по воде вывозившие товары, которые делали в зоне. Мебель и прочее.
От взрослых я знал, что до сих пор при строительных и земляных работах выкапывают кости тех, кто трудился над возведением этих шлюзов: народ там не щадили, и людей полегло невесть сколько. Зато больше трехсот лет эти шлюзы обеспечивали нормальное судоходство в огромном районе. И ещё я знал от взрослых, что, когда после смерти Сталина расформировали большие лагерные зоны, оставили только эту колонию - колонию строгого режима. Судя по названию, сидели там самые что ни на есть бандиты, осужденные за тяжкие преступления. Побеги хоть и редко, но случались. Последний произошел летом, когда из-за урагана порвало провода и в колонии на несколько часов отключилось электричество. Несколько заключенных воспользовались тем, что через колючую проволоку не идет электрический ток, а часовые почти ничего не видят в наступивших сумерках - потому что прожектора, естественно, тоже не работали - и смылись. Их всех поймали быстро, буквально в два-три дня.
А теперь, значит, новый побег.
Я тихо пил чай, закусывал вареньем и ждал, когда Миша и смотритель покончат с бумагами. Потом Миша убрал бумаги в свою сумку, типа планшета, и, поглядев на меня сказал:
- Ждешь подробности?
- Угу, - кивнул я.
- Двое ворюг сбежали, - сообщил Миша. - Сидели за вооруженные грабежи, Петько Николай и Скрипицын Валентин...
- Погоди! - перебил его смотритель маяка. - Это какие Петько и Скрипицын? Те, что на Гришку-вора наезжали?
- Те самые, - подтвердил Миша. - Так вот...
