Наталья Солнцева - Три смерти Коломбины

Алексей не задумывался, как назвать то, что он испытывал при одном только взгляде на Магду – на ее темные с медным отливом волосы, на ее округлые формы, выступающие из-под пестрого платья, на ее изящную и легкую походку. Она ярко, вычурно одевалась в индийские ткани, шаровары, пышные юбки, в длинные, до пят, туники – восточная птица, залетевшая в чужой сад. Украшения с большими камнями удивительно шли к ее светлой коже, и Глебов запоздало узнал, как могут аметисты и гиацинты[4] менять цвет глаз от густого индиго до изумрудно-зеленого и прозрачно-голубого.

Алексей предпочитал стильных, интеллигентных женщин, которые во всем придерживаются золотой середины, умных, уравновешенных и покладистых. Магда была полной противоположностью. Она не признавала никакого стиля – вернее, изобрела собственный, и вместо середины ударялась в крайности. Ее ум напоминал скифский курган: чтобы докопаться до глубоко упрятанных сокровищ, следовало перелопатить горы земли. Впрочем, Магду не волновало, сочтут ее умной или дурочкой. О покладистости речь вообще не шла – похоже, Магда понятия не имела, что это такое. Она делала только то, чего хотела сама, не обращая внимания на потребности окружающих. Страдала ли она особой формой эгоизма или имела такое свойство характера, Глебов определить не мог. Он не мог думать о Магде, он ею бредил…

Они встретились и познакомились в Венеции – городе на воде. Считающий себя эстетом Глебов мечтал побывать там чуть ли не с детства. Гулять по знаменитой площади Сан Марко под сенью позолоченного ангела, зайти в кафе, где сиживали Байрон и Хемингуэй, скользить в изящной гондоле по Большому каналу, любуясь отраженными в нем мраморными дворцами, вдыхать соленый воздух лагуны и острых итальянских кушаний, пить молодое вино, ловить взгляды праздных, кудрявых и смуглых женщин… Непременно кудрявых и смуглых!

Ему перевалило за тридцать, и он подарил себе эту поездку – путешествие в средневековый город, полный знаменитых теней, роскошных палаццо и ажурных мостов. Солнце, мрамор и тусклый блеск каналов создавали золотисто-розовую дымку, из которой материализовалась тонкая, яркая женщина, – темноволосая, бледнокожая, с глазами газели, в бирюзовом платье, раздуваемом ветром…

По общепринятым меркам Магду вряд ли можно было назвать красавицей. Неправильные черты лица, неправильная фигура, слишком простая прическа, нелепая манера одеваться – по отдельности все никуда не годилось. Чего стоили ее босоножки со стразами и сумочка с бахромой?! Но в целом от Магды нельзя было оторвать взгляда.

Глебов задохнулся… и впервые в жизни ощутил боль в груди, почувствовал, как сильно забилось, заныло сердце, а во рту появился привкус крови…

Теперь он понимал, что тогда ему в лицо ударил соленый ветер с моря, а он принял это за порыв страсти.

Глава 3

– Зачем мы сюда пришли?

Матвей недовольно смотрел на зияющие пустыми провалами окон руины бывшего коттеджа баронессы Гримм.

– Сама не знаю… – прошептала Астра.

Они шли вдоль забора. Повсюду капало. Снег стал серым, грязным. Сад не пострадал от пожара, и его ветки торчали на улицу, словно тянулись к прохожим, пытались их задержать.

– Видишь?

– Что я должен видеть? – поднял брови Матвей.

– Сад тянет к нам руки… хочет что-то сказать.

– Такие же «руки» торчат из-за каждого забора.

Астра остановилась, задержала дыхание.

– По-моему, здесь все еще бродит дух баронессы.

– С какой стати?

Астра прижалась к забору и прошептала в глубину заброшенного двора.

– Зеркало у меня. С ним все в порядке. Я его берегу…

Она заново переживала ту страшную ночь, когда баронессу и ее дом настигла смерть. Хозяйка умерла до пожара, Астре же чудом удалось выскочить из объятого пламенем коттеджа. Она вынесла только свою сумку, куда положила венецианское зеркало госпожи Гримм, мандрагоровый корешок и флэшку с любительским фильмом, который состоял из разрозненных фрагментов, объединенных странной символикой.

– Дом тоже умер, – грустно произнесла Астра и показала на большое окно. – Вон там была моя комната. Вернее, комната, предназначенная для компаньонок баронессы. Порой мне кажется, что госпожа Гримм ждала именно меня. Я должна была поселиться в ее доме, обнаружить тайник в стене и забрать Альрауна и флэшку. Она предвидела свою смерть!

Матвей жестом выразил несогласие.

– Мы уже обсуждали это.

– Зачем, по-твоему, она бросила Германию и притащилась в богом забытый Камышин? Ради местных красот?

– Мать Иды Вильгельмовны была русская, не так ли?

– Не говори мне о ностальгии! – закатила глаза Астра. – Баронесса не видела России – она родилась на немецкой земле.

– А ты не говори о ее кельтских корнях!

– Я и не говорю.

Астра насупилась. Какая-то давняя тайна стояла за всем, что произошло тогда на Озерной улице, за смертью госпожи Гримм, за видеозаписью на флэшке.

– Давай лучше поговорим о твоих кельтских корнях, – повернулась она к Матвею. – У тебя ведь тоже есть Двойник? Брюс… потомок шотландских королей.

– Который наблюдал за звездами в подзорную трубу и переплавлял свинец в золото?

– Признаешь?

– Нет, разумеется.

Карелин лукавил. Были моменты, когда он вдруг начинал ощущать другую реальность… восемнадцатый век, время смелых преобразований Петра Великого, – в нем будто просыпался другой человек: царедворец, фельдмаршал и чернокнижник. Одни называли его колдуном и алхимиком, другие – героем и ученым, третьи – астрологом и масоном, четвертые – самой загадочной личностью в окружении Петра I.

Матвей ловил себя на том, что он думает, как граф Брюс, рассуждает, как граф Брюс, и знает то, что мог знать только граф Брюс. По стечению обстоятельств, у него даже появился костюм графа – камзол, парик, рубашка и башмаки с пряжками. Можно объяснить, как попал к нему этот костюм: мальчишки из «Вымпела» пригласили наставника на Хэллоуин и добыли для него наряд петровского вельможи.

Но как попали к нему мысли Брюса?

Астра твердила, что совпадений не бывает. Просто не всегда удается связать причину и следствие. С некоторых пор Матвей склонен был признавать ее правоту, но далеко не во всем и не всегда. Есть же еще здравый смысл, кроме диких фантазий!

Например, Астра приписывала эпизодам с флэшки чуть ли не пророческое значение. Они-де отображают будущие события. Кое-что уже сбылось – не в точности. Кое в чем можно было усмотреть сходство – но весьма отдаленное. Нельзя отрицать, что среди разрозненных отрывков присутствует так называемая «усадьба Брюса» – дом графа в подмосковных Глинках. А все остальное вызывает сомнения.

Астра множество раз просматривала странные кадры и запомнила их наизусть:

Змея, обвивающая ствол могучего дерева… всадники, скачущие за диким кабаном, который заманивает их в туман… мрачные своды замка и котелок над огнем… бронзовая русалка на постаменте посреди круглого водоема… танцующие маски венецианского карнавала… отрубленная голова на золотом блюде… фасад усадебного дома в Глинках… ряженые сжигают соломенное чучело… любовники в масках на ложе страсти… Млечный Путь на звездном небе… мраморная статуя Афродиты в венке из цветов мандрагоры… корова, жующая траву… повешенный раскачивается на виселице… фонтан, куда туристы бросают монетки…

Кто, когда и зачем сделал эту видеозапись? Сумасшедший убийца, который уже мертв? Призрак, явившийся из потустороннего мира?

Астра говорила о кельтской магии, об умении превращать воображаемые вещи в реальные – картинки могут воплотиться в действительность!

Матвей возражал… Брюс верил, что такое возможно. По его мнению, флэшку следовало уничтожить.

Астра была против. Она пришла к дому на Озерной улице, чтобы посоветоваться с баронессой… «Госпожа Гримм, похоже, дала отрицательный ответ».

Магда водила, вернее сказать, возила его по улочкам-каналам, и запах мокрых камней и сырости казался ему слаще аромата роз, а плеск воды звучал, как волшебная флейта. Глебов не замечал прославленных красот столицы карнавалов – он ловил каждый вздох Магды, каждое движение, каждый поворот ее головы. Он жалел, что не умеет писать картин: эта женщина была достойна кисти художников Возрождения – совершенство античности сочеталось в ней с чувственностью Востока.

Расставаясь с Магдой в сумерках, расцвеченных желтыми огнями, Глебов, как пьяный, возвращался в отель, бросался на кровать в прохладном номере с окнами, выходящими на канал, и до утра перебирал в памяти – камешек за камешком, стеклышко за стеклышком – каждую частичку, которые складывали ее непостижимый образ. Пронизанный солнцем венецианский витраж… византийское панно… римская мозаика…