Елена Михалкова - Знак Истинного Пути

Секретарь не улыбнулся, потому что от него не ждали улыбки, но информацию о господине Клочкове запомнил. У него вообще была прекрасная память.

— От Барсукова известий нет? — спросила Евгения Генриховна, не оборачиваясь.

— Нет. Вы же сами знаете.

— Знаю, знаю. — Она взяла со стола фотографию в простой деревянной рамке. — Иди. Ты свободен на сегодня. Кстати, купи что-нибудь этому ребенку к Новому году.

— Надеюсь, Эдуард не собирается его усыновлять? — негромко и как бы про себя проговорил секретарь.

Старуха обернулась молниеносно, и черные глаза уставились на Жору с таким выражением, что он чуть не пожалел о сказанном. Хотя в любом случае так или иначе вопрос следовало «провентилировать».

— Через мой труп, Мальчик, — негромко произнесла Евгения Генриховна. — Я вообще полагаю, что после выяснения биографии госпожи Зинчук мой сын горько пожалеет о своей скоропостижной свадьбе и о том, что не озаботился поинтересоваться, чем она занималась до того, как встретилась с ним. Впрочем, это не твое дело. Иди.

Когда секретарь вышел, она посмотрела на фотографию, которую держала в руке, и опустилась на стул. С фотографии улыбалась девушка лет двадцати в коротеньком голубом платье, белокурая, голубоглазая, с хорошенькой мордашкой избалованной любимицы.

Перед мысленным взглядом госпожи Гольц встало лицо невестки в обрамлении коротких темных волос, а рядом детская мордашка. Мальчик совсем беленький, а вот мама у него — чернавка. Белое и черное. Странный знак, решила Евгения Генриховна. Нехороший.

Девушка подумала, что со стороны они смотрятся очень необычно — пятнадцать фигур в одинаковых темных плащах, у некоторых на голове капюшоны. Если бы не рюкзаки за спинами, они выглядели бы совсем сказочно. Жалко, что переоделись только после электрички, но Данила строго запретил доставать плащи до того, как они выйдут из города. Правильно, наверное, а то еще глазеть будут, мало ли что… Могут и пристать. Хотя приставаний Данила как раз и не боялся — тех троих безымянных , которые постоянно шли замыкающими, было вполне достаточно, чтобы отбить охоту у забияк когда-нибудь еще лезть к мирным паломникам. Они-то как раз постоянно шли в капюшонах, и, сказать откровенно, этому девушка только радовалась — лица у всех троих были неприятные. Мрачные и какие-то… непросветленные, в общем.

Подумав об этом, она тут же хлопнула себя по губам и прочла быструю молитву: «Прости, Господи, за мысли грешные, злобные, завистливые». Данила учил, что плохие мысли о людях всегда с завистью связаны. Сначала она не понимала: как же так, нельзя ведь завидовать, например, убийце. А об убийцах всегда думаешь плохо. Но Данила, как всегда, все объяснил в двух словах, потому что он был настоящий просветленный, она знала. «Когда ты видишь, например, по телевизору убийцу, разве тебе приходят плохие мысли в голову?» — спросил он. Тут-то она и задумалась. Приходилось признать, что нет, не приходят. Любопытство в голове есть, интерес какой-то нехороший, а вот зла нет. Зато стоило вспомнить соседку Любаню, стервозную содержаночку, о которой сплетничал весь дом, как тут же появлялась она, эта самая злость. И правильно Данила говорил, что если покопаться в себе, то всегда рядом со злобой отыщешь и зависть — завидовала она Любаше, хотя самой себе и не признавалась в том раньше. Завидовала и деньгам легким, и мужикам ее, и самой стервозности. Девушка подняла глаза на Учителя, идущего перед ней, и улыбнулась. Ничего, ничего, вот дойдут они до последней святыни, и очистится она от скверны. И станет, как Данила, — с Именем.

Заночевали в лесу, раскинув палатки. Вглубь заходить не стали, но и не на самой опушке устроились — неподалеку мигала огоньками деревушка. Двое Безымянных сходили за провизией, хотя свой запас у них был, и вечером поужинали картошкой и тушенкой. Деревья вокруг поскрипывали, качались, шумели, и небо было такое звездное, что девушка легла на траву неподалеку от костра и долго смотрела вверх, глубоко дыша лесным воздухом, смешанным с легким запахом дыма.

— Замерзнешь, — заметил один из Безымянных, проходя мимо. — Иди в палатку.

Девушка хотела ответить, что земля теплая, но вовремя вспомнила, что должна слушаться других Безымянных, потому что они уже сделали шаг на пути к просветлению, а она еще нет. Младше нее была только полная женщина с одутловатым лицом. То есть не в самом деле младше, конечно, а просто она совсем недавно примкнула к Учителю. «Приказов у нас нет и быть не может, — учил Данила, — но следует слушаться тех, кто прошел дальше тебя по светлому пути. Тогда и твой собственный путь станет легче, и ты придешь к своему Имени».

Она встала и прошла в палатку. Данила был один, и девушка обрадовалась, потому что остальные уже разошлись. Значит, они снова будут вместе всю ночь. Она сняла всю одежду, залезла под одеяло и прижалась к его теплой спине. Он сразу обернулся, притянул ее к себе, и она почувствовала, как его шершавые руки нежно оглаживают ее по шее, груди, бедрам…

Когда он уснул, отвернувшись, она еще некоторое время лежала с закрытыми глазами, вспоминая сегодняшний день, и радовалась. Еще один маленький шаг к просветлению, хотя идти им далеко. Ах, да неважно, она могла бы бродить так много лет, лишь бы быть рядом с ним. Уже засыпая, девушка сделала запрещенную вещь. Просто не смогла удержаться. Беззвучно, прикрывая рот ладошкой и ругая саму себя, она попробовала на вкус свое имя. Оно ей нравилось.

Элина. Элина. Элина.

Глава 2

Сегодня Евгения Генриховна осталась дома, хотя был вторник.

Наташа уже знала, что сие означает — утром было Знамение! Она усмехнулась. Конечно, будь рядом супруг, он бы в сотый раз объяснил ей, что не нужно иронизировать, что мама живет по своему, особому распорядку, но Эдик, разумеется, находился в банке и объяснить ничего не мог. К тому же приходилось признать, что система свекрови себя оправдывала.

Наташа отвела Тима в садик и вернулась, хотя и не хотелось. Евгения Генриховна дома, значит, день потерян: придется сидеть у себя в комнате, а может быть, даже спуститься в гостиную и отобедать со всей семьей.

Хорошее слово — отобедать. Ольга Степановна выражалась исключительно так — отобедать, отужинать… А Игорь Сергеевич каждый раз отзывался: «Ольга Степановна, ну что за мещанские словечки!» Наташа жила в доме всего два месяца, но уже привыкла к ежедневному ритуалу: «Наташенька, пойдемте отужинать!» — «Ольга Степановна, ну что за мещанские словечки!» И лукавая улыбочка следом, как будто господин Бобров в очередной раз сказал что-то смешное.

Хватит злобствовать, приказала себе Наташа. В конце концов, теперь это ее семья. Как бы они к ней ни относились, нужно быть терпимой и вести себя так, как принято в странном семействе. Она вздохнула и решила спуститься в гостиную, где по утрам собирались те члены семьи, которые находились дома.

Наташа прикрыла дверь и услышала слева негромкий вежливый голос.

— Доброе утро, Наталья Ивановна.

Ну конечно, Мальчик Жора, выходящий из кабинета Евгении Генриховны. Дом был большой, но Наташа натыкалась на секретаря по десять раз на дню, начиная с раннего утра. Иногда ей казалось, что Мальчик Жора умеет создавать свои копии, чем успешно пользуется.

Наташа с интересом присматривалась к высокому черноволосому парню, уже несколько лет работавшему на Евгению Генриховну и выполнявшему при ней функции чего-то среднего между компаньонкой, болонкой и секретарем. С Наташей он был любезен, иногда даже слишком, и у нее несколько раз появлялось ощущение, что Мальчик Жора в глубине души смеется над ней, но понять, так это или нет, не было никакой возможности. Секретарю на втором этаже особняка отводилась комната, хоть и небольшая, и Жора частенько оставался ночевать, хотя собственная его квартира располагалась не так уж и далеко. Эдик называл секретаря мальчиком на побегушках и относился к нему презрительно и свысока. Наташа подозревала, что секретарскими функциями при хозяйке Жора не ограничивается и платят ему еще и за услуги иного рода, но за то время, что она жила в доме, ее подозрения ни разу не подтвердились.

И что за дурацкая кличка, в конце концов? «Мальчик Жора»! Ведь есть же у человека нормальное имя — Георгий. Но весь дом, начиная с Евгении Генриховны и заканчивая уборщицей Илоной, иначе как Жорой секретаря не называл. Да и сама Наташа очень быстро привыкла обращаться к нему так же. Уже и Тимоша его «Зоркой» зовет, поскольку букву «ж» выговаривать так до сих пор и не научился.

— Доброе утро… Георгий. — Наташа запнулась и уловила промелькнувшую усмешку на лице секретаря, услужливо сообщившего:

— Евгения Генриховна и Игорь Сергеевич уже в гостиной.

— Спасибо.

Наташа пошла вниз по лестнице, поняв, что встреча со свекровью неизбежна.