Марина Крамер - Жить на свете стоит
Ника вспылила:
– Что значит «вас тут нет»? Внимательнее посмотрите! У меня назначена встреча с господином Гавриленко, его пиарщик звонил сегодня моему главреду!
– А мне подробности до фонаря, – сообщил охранник, – если в списках нет, значит, и делать вам в офисе нечего.
– Позвоните… не знаю, кому тут у вас принято звонить… – Ника чувствовала, что вот-вот сорвется на крик – она потеряла столько времени на дорогу, еле припарковалась, потом еще бежала переулками до нужного здания, и теперь этот чурбан в синей форменной рубашке с погончиками заявляет, что внутрь она не попадет!
– Ну-ка, выметайся отсюда! – грозно рыкнул охранник, и обалдевшая от такого напора Стахова вышла из здания.
Спустившись по ступенькам на тротуар, она вдруг изо всех сил пнула попавшийся ей под ногу пластиковый стаканчик – в такие наливают кофе, чтобы выпить на бегу, дурацкая мода, пришедшая из Америки, которую Ника не поддерживала. Стакан подскочил и, пролетев пару метров, ударился в ногу подходившего к зданию мужчины. Мало того, открылся, и оказалось, что он не был пуст, поэтому остатки кофе выплеснулись прямо на серые брюки с идеально отглаженными стрелками. Ника в ужасе прикрыла рот рукой и подняла глаза на мужчину, чтобы извиниться, и тут же застыла – перед ней стоял Максим Гавриленко, точно сошедший с одной из своих последних фотографий в «Форбс»…
– Оригинальный способ играть в футбол, вы не находите? – спросил он, глядя на отнюдь не маленькую Нику сверху вниз.
– Простите… я не знала… – пробормотала Стахова, и Гавриленко улыбнулся:
– Ну, я надеюсь, что вы не специально меня караулили, чтобы облить кофе. Неудачный день?
– Неудачный разговор и потраченное время. – Ника уже сумела взять себя в руки и теперь размышляла: пожаловаться на идиота-охранника или нет.
– Потраченное время – это всегда плохо, – Гавриленко бросил взгляд на наручные часы, – я вот сейчас тоже трачу время, правда, чужое. Меня ждет девушка, а я вынужден был отлучиться, а теперь и вовсе заявлюсь в грязных брюках. Хорош глава солидной фирмы, правда?
– Кстати, вы тратите сейчас мое время, – сообщила Ника, – меня зовут Вероника Стахова, и это со мной у вас назначено интервью. Но меня не пустили в ваше царство, уж больно хорош цербер у ворот, – съязвила она, не удержавшись.
Гавриленко с интересом взглянул на нее:
– Так вот вы какая… Признаться, я думал, что вы будете выглядеть несколько иначе…
– Ждали стройную длинноногую блондинку?
– Ну, с ногами у вас, как я вижу, все в порядке, – бросил Гавриленко, и Ника почувствовала, как кровь бросилась в лицо, – а блондинок я не люблю, это слишком уж шаблонно, согласитесь?
– А вы претендуете на оригинальность, как я вижу? – Ника кивнула на изумрудное остекление, и Гавриленко рассмеялся:
– А язычок-то у вас как бритва… Ну что, идем внутрь? Приструним цербера, дадим нагоняй пиарщикам и секретарю и пообщаемся за чашкой кофе.
– Не возражаю.
Охранник лебезил так, что Нике сделалось на минуту мерзко – все-таки лакейство неистребимо, и перед деньгами и властью этот чурбан готов был на брюхе ползать, а ее, простую журналистку, несколько минут назад едва не в тычки вытолкал.
Они поднялись в лифте на седьмой этаж, и у Ники за время пути даже дух перехватило – лифт оказался эркерным, со стеклянными стенами, и создавалось ощущение, что земля в буквальном смысле уходит из-под ног с бешеной скоростью.
– Ух ты… – пробормотала она вполголоса.
– Страшно? – с улыбкой спросил Гавриленко.
Ника пожала плечами:
– Я высоты не боюсь. Просто вид уж больно… захватывающий.
– А я люблю вечером лифтом пользоваться, – вдруг признался Гавриленко, – знаете, когда все уже в огнях, город под ногами смотрится совершенно иначе. Чувствуешь себя бросившим вызов космосу.
«Ну, от скромности вы явно не умираете, господин великий строитель», – хмыкнула про себя Ника и вышла из лифта следом за Максимом.
Кабинет его оказался совершенно не таким, как представляла себе Стахова. Ей почему-то виделся черно-белый интерьер, внушительный длинный стол в окружении кресел, какие-то макеты в застекленных витринах вдоль стен. Ничего этого не обнаружилось. И цветовое решение в кабинете тоже позабавило и удивило Нику. Стены оказались нежно-голубыми, мягкие диваны и пара кресел возле круглого журнального столика – желтыми, а стол, за которым работал хозяин, не был устрашающе-огромным. Обычный письменный стол с местом для ноутбука, большое офисное кресло без каких-то излишеств. А вместо ожидаемых макетов или фотографий готовых объектов – пара картин, на которых Ника с удивлением опознала пражские улицы. Она мечтала побывать в Праге, собирала фотографии и картины с видами этого города, поэтому узнать популярные пражские места смогла без труда.
– Откуда у вас страсть к Праге? – вырвалось у нее, когда она заметила, что и на стоявшей возле ноутбука кружке имеется изображение Карлова моста.
– Я бы не назвал это страстью, – жестом предлагая ей присесть в кресло, ответил Гавриленко. – Скорее, это сыновняя любовь.
– Сыновняя?
– Я учился в Пражском университете и несколько лет прожил в Праге.
Ника почувствовала себя глуповато – буквально пару часов назад она внимательно изучала пресс-портрет Максима Гавриленко, и там, естественно, была информация о его учебе в Праге. «Лохушка», – обругала себя Ника и вынула из сумки диктофон:
– Вы не возражаете, если в параллель к записи я включу диктофон? Не все успеваешь набросать ручкой.
– Совершенно не возражаю.
Разговор как-то плавно вошел в нужное русло, и Ника перестала замечать окружающее – так бывало всякий раз, когда она увлекалась собеседником и получала не только нужные ответы, но и удовольствие от беседы.
Гавриленко, отвечая на вопросы, попутно рассматривал журналистку. В этой Стаховой было что-то такое, что притягивало его. Вот она, чуть прикусив губу, выводит в блокноте странные значки, рисует стрелки, кружочки, соединяет их одной ей понятным образом, замирает, словно оценивая работу, снова чертит что-то. В одну из таких пауз Максим вдруг задал ей вопрос:
– Скажите, Вероника, вы ведь не москвичка?
Рука Стаховой замерла над листом:
– Что, простите?
– Вы ведь не из Москвы?
– А что – до сих пор заметно? – в ее тоне прозвучала растерянность, и Максим улыбнулся:
– А вы хотите это скрыть?
– Нет, но… странно, что вы спросили. Я несколько лет живу здесь и уже как-то отвыкла от таких вопросов.
– Мне просто показалось, что вы внутри себя не столичная штучка.
– Н-да? Это почему же? – Она прищурилась и убрала выбившуюся прядь волос, заправив ее за ухо.
– В вас чувствуется какая-то простота, которой не было в тех журналистах, с которыми я общался.
– Это плохо?
– Нет, что вы! Мне это нравится, я потому и решил проверить догадку.
– На самом деле я из Омска, там родилась, там училась и работать начинала. Это уж потом, когда стало тесновато, решила перебраться в столицу.
– Может быть, сделаем перерыв, выпьем кофе? – предложил Максим и, не дожидаясь ответа, нажал кнопку интеркома: – Алия, сделайте нам, пожалуйста, кофе.
– Если можно, мне лучше чай, – попросила Ника, – я не пью кофе после обеда.
– Отлично. Алия, кофе мне, а девушке чай.
– Зеленого нет, Максим Алексеевич, – плеснулся из интеркома мелодичный голос с едва уловимым акцентом.
Максим вопросительно посмотрел на Стахову.
– Черный подойдет, – улыбнулась она.
Гавриленко повторил эту фразу секретарше и отпустил кнопку.
– Не поддаетесь общему увлечению здоровым образом жизни?
– Отчего же… просто не люблю зеленый. Да и какая, в сущности, разница? Зеленый – это тот же черный, просто молодые побеги.
– Тоже верно, – рассмеялся Гавриленко, – но сейчас модно пить именно зеленый, заниматься йогой и не есть после шести.
– Ну, это кому как! Мне не так часто удается не ужинать после шести, работа не позволяет. Прихожу домой – и к холодильнику.
– А вы чем-то увлекаетесь? Надеюсь, что не спросил ничего запретного!
В ее глазах мелькнуло удивление:
– Сейчас уже непонятно, кто кому дает интервью.
– Я не хотел вас обидеть. Просто, раз уж у нас перерыв, то почему бы не узнать интервьюера поближе? Так все-таки?
Ника помолчала. Этот человек оказался совершенно не таким, каким она представляла, идя сюда. Тот Гавриленко, о котором она читала в Интернете, вряд ли стал бы задавать вопросы журналистке, да еще такие – затрагивающие ее личную жизнь.
– Вы, наверное, сочтете меня странной… Если остается время, я шью мягкие игрушки.
Гавриленко от удивления замер – ожидал чего угодно, но не этих слов. Образ Ники никак не вязался в его представлении с мягкими игрушками. Если бы она призналась, что в свободное время гоняет на мотоцикле, это произвело бы на него гораздо меньшее впечатление.
