Чужая земля - Татьяна Витальевна Устинова
– И что водитель? Погиб? – спросила я.
Бессмысленная жестокость всегда вводила меня в ужас. Я представила этого дальнобойщика, засыпающего навсегда на обочине дороги, и вздрогнула от нарастающей ярости. Именно поэтому лично я предпочитала работать в гражданском составе суда. У судьи должна быть ясная голова, он не может при принятии решений поддаваться эмоциям, а как это сделать, когда читаешь такое?
– Нет, к счастью, он сумел распутать веревки, которыми его связали. То ли этим лиходеям просто умения не хватило, то ли они не собирались его убивать, специально навязали такие узлы, чтобы через какое-то время он сумел выпутаться, непонятно. Адвокат, конечно, упирает на то, что это грабители проявили гуманизм, но я бы не особо принимал это во внимание. В общем, мужик обратился в полицию, преступников через пару дней задержали благодаря данному им словесному описанию, при обыске у них нашли двести тысяч рублей, которые они уже успели получить за сбыт награбленного.
– Негусто, – признала я.
– Они были довольны и этим. Остальной товар так и не нашли, что позволяет предполагать, что у банды имелся организатор, который и забрал себе основную добычу, сбросив исполнителям с барского плеча эту довольно жалкую сумму. Однако о его личности они и в ходе следствия, и на суде молчат. Просто партизаны какие-то. Все взяли на себя.
– Какой думаешь выносить приговор?
– Обвинительный, какой еще. Этим гаврикам просто повезло, что водитель выжил, так что срок они получат только за грабеж. Тем двоим, которые непосредственно вязали водителя и оттаскивали его на обочину, девять лет колонии строгого режима, третьему, не принимавшему в этом участие, – семь. Ладно, Елена Сергеевна, рад был вас услышать, но надо бежать. Заседание через десять минут. Пойду надевать мантию. В первый раз все-таки.
– Терпения и мудрости, Дима! – пожелала я искренне и распрощалась.
Вечером того же дня мне позвонила моя подруга Машка. Надо признать, что она первая сплетница Таганского суда, так что я, радуясь, что успела уложить сына спать, уютно устроилась на диване, предвкушая какую-нибудь очередную любопытную историю. Однако действительность побила все мои ожидания.
– У твоего Димы сегодня боевое крещение вышло – ну просто огнище, – затараторил голос Машки в трубке.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.
– А то, что у него осужденные после оглашения приговора чуть суд не разнесли.
– В смысле?
– В прямом. Начали втроем ломать железную клетку, в которой находились. Вот я уже в который раз пожалела, что у нас отсутствуют камеры с бронестеклом. То есть, с одной стороны, эти трое, словно звери, сидели в клетке, с другой, они и есть звери – начали плевать в конвоиров, пытаться выламывать прутья, чтобы вырваться на свободу. Картина, говорят, была ужасающая. Орали, возмущались приговором, грозили Диме, как судье, убийством.
– Странно. Давно не слышала о подобном поведении, – призналась я. – А чего они ожидали после подобного преступления? Условного срока?
– Талонов на усиленное питание, – саркастически заметила моя подруга. – Ты знаешь, у всех сложилось такое впечатление, что эта троица так возмущалась приговором, словно ожидала более мягкого наказания.
– С чего бы это? Нормальный объективный приговор, в рамках законодательства.
– Ты в курсе, что ли? – удивилась Машка.
– С Димой утром разговаривала.
– В общем, им даже удалось повредить прутья решетки, они с такой силой ее ломали, что она просто ходуном ходила. Наш Плевакин уже отдал распоряжение укрепить клетки во всех залах заседаний, потому что то, что случилось однажды, может повториться. Оскорбляли всех, успели напасть на полицейского, а их родственники в зале толкали приставов и пытались переворачивать стулья. Один из этой троицы поранился, причем довольно серьезно. Был весь в крови, решетки-то железные, витые. Впрочем, ему это не помогло, всех троих в СИЗО увезли после заседания, даже помыться не дали.
– И что дальше?
– А что дальше. Следственный комитет новое дело возбудил. Уже пресс-релиз выпустили, что против всех троих осужденных возбуждено уголовное дело по части первой статьи триста восемнадцатой УК РФ «Применение насилия в отношении представителя власти». Надо полагать, что наказание в его рамках будет вынесено максимально суровое, потому что нападение в здании суда – это нонсенс. К уже полученным срокам еще шестерочка добавится.
– Не могли же они этого не понимать.
– Остается только гадать, чем вызвано такое поведение. То ли они, правда, по наивности своей полагали, что раз водитель жив, то за угон фуры их не накажут, то ли заключили с кем-то сделку и были уверены, что наказание будет символическим.
– Ну, сделка не со следствием точно. Мне Дима говорил, что они наотрез отказались сообщить имя организатора банды, того, кто забрал большую часть награбленного.
– Значит, именно этот организатор им и пообещал, что взамен за их молчание они получат короткие сроки. Их возмущение было искренним, не наигранным. Они действительно негодовали по поводу случившейся «несправедливости», ты представляешь?
– Да уж, бедный Дима. Первое заседание, первый приговор и такой скандал. Ну, ничего, крепче будет. Пройдет огонь, воду и медные трубы быстрее, чем предполагалось. А эти трое, скорее всего, в рамках нового уголовного дела все-таки дадут показания, из которых станет ясно, что они в произошедшем ограблении являются просто исполнителями, а истинный злодей будет найден и тоже получит свое наказание.
– Будем надеяться, – вздохнула Машка и перешла к другим новостям, касающимся теперь уже ее семейной жизни, мальчишек и мужа. Что ж, бытовые сплетни не вызывают таких эмоций, как служебные.
Через несколько дней я поехала в суд, потому что мне нужно было представить в отдел кадров еще одну справку, связанную с оформлением выплат на ребенка. Так как Виталий Миронов настоял на том, чтобы в свидетельстве о рождении Мишки он был вписан как отец, матерью-одиночкой я не считалась.
Несмотря на то что та же Машка уверяла меня не совершать подобную глупость, а поставить в нужной графе прочерк, чтобы пользоваться всеми положенными государством льготами, совершать столь неэтичный поступок я не стала. У моего сына был отец, причем любящий и ответственный, и лишать его подобного счастья, пусть и только на бумаге, я не хотела.
Кроме того, сам Виталий ни за что не согласился бы на подобную дискриминацию и поражение его в отцовских правах, да и получать липовые льготы, которые на самом деле нам были не положены, я тоже считала
