Золотое правило молчания - Галина Владимировна Романова
— Послушайте! — прервала ее Алена.
Ей совсем не хотелось знать ничего о Громове. В том смысле, который вкладывала Холодова. Ей неинтересен ни Громов, ни кто-то еще. Она…
— Что можете сказать о новом директоре? — неожиданно вырвалось у нее не то, о чем она думала. — Откуда он вообще взялся? Что за сын такой, если у отца в доме нет ни одной его фотографии?! Георгий рассказывал вам о нем раньше?
— Нет, — не раздумывая ни мгновения, ответила Холодова. — Ни разу о нем не слышала.
Она как-то очень незнакомо посмотрела на Алену, кивнула и, прежде чем двери лифта открылись, произнесла:
— Вам он тоже показался странным?
Глава 19
Лада Усова, остолбенев, стояла перед дверью своей квартиры. Та была распахнута настежь.
— Это невозможно! — в пятый раз шептала она себе.
Ее мальчишки не могли оставить дверь открытой и уйти из дома или усесться смотреть телевизор, забыв запереться. Это невозможно!
Во-первых, они всегда запирали дверь. Они это впитали с молоком матери.
Во-вторых, они уехали. Старший был на спортивных соревнованиях в соседней области. И приедет только через три дня. Младшего она отправила в детский санаторий, сказав, что заняла денег у подруги. Его дотошные не по возрасту вопросы: а что за подруга, а сколько стоит его отдых и как мама планирует отдавать долг, остались без ответа.
— Не забивай себе голову, маленький, — поцеловала макушку сына Лада, счастливо щурясь. — Я возьму еще одну подработку. Да и квартиру Вадима планирую сдать. Денежки будут. Не переживай. Отдыхай…
Сын не мог сбежать из санатория. Она только утром разговаривала с ним по телефону. Он был всем доволен. И уверял, что нашел себе новых отличных друзей. И если мамина подруга будет доброй и как-нибудь еще одолжит денег, он бы хотел здесь отдохнуть еще и летом.
Старший, Дениска, тоже не мог подвести команду и удрать с соревнований. Он там даже победил пару раз.
Поводов для бегства у ее детей не было. Это не могли быть они. Это не они оставили дверь распахнутой. И она ее утром, уходя на работу, точно закрыла на оба замка. Привычка у нее была такая — всегда два замка, хотя воровать у них особо нечего.
— Эй! Кто там? — громко крикнула Лада в открытую дверь.
Ответом была тишина. То ли там никого. То ли тот, кто забыл закрыть за собой дверь, притаился где-то. Ей стало очень страшно: до холодных мурашек, до слабости в ногах, до сухости во рту.
Нашарив телефон в кармане нового пуховика, Лада быстро набрала Петровича. Он провожал ее сегодня с работы. Почти до дома. И она надеялась, что он недалеко ушел. Не успел уехать на автобусе. Нужный ему редко заезжал на их остановку.
— Ты далеко, Петрович? — прохрипела Лада в трубку.
— Нет. На остановке.
— Вернись, пожалуйста!
— Что случилось?
Он тут же понял, что что-то не так. Она не стала бы ему звонить по пустякам. Не тот человек, Лада не была истеричкой. И голос незнакомо звучал.
— Я пришла, а дверь распахнута настежь. Кричу, а там никого… как будто. Я боюсь заходить!
— Стой там, где стоишь. Я быстро…
Петрович примчался через четыре с половиной минуты. Лада засекла. Поднялся к ней на этаж. Остановился рядом — запыхавшийся, с потным лицом и взъерошенными волосами. В одном кармане куртки шапка комком, в другой — перчатки.
— Стой здесь, — шепотом приказал он ей и шагнул в квартиру.
Лада привалилась к стенке и, ведя про себя счет, прислушивалась. Сердце колотилось, кажется, в каждой клетке ее тела. От страха ее даже начало подташнивать.
Сначала было тихо. Потом Петрович громко позвал ее по имени.
— Все чисто. Никого.
Осторожно ступая на негнущихся ногах, Лада вошла, прикрыла дверь. А потом, следуя за Петровичем, обошла всю квартиру.
— Все на своих местах, — подтвердила она, обессиленно опускаясь на диван в крохотной гостиной.
— Деньги на месте? — крутил без конца головой Петрович.
— Ой, да какие тут деньги, Петрович?
Но она все же встала, прошла в свою комнату и влезла в шкаф. Десять тысяч заначки были на месте.
— Это все? — с недоумением смотрел Петрович на купюры в ее руках. — Вся твоя заначка?
— Да, — не моргнув глазом соврала Лада.
— Бедная ты, бедная! Как же ты выживаешь! — со странным всхлипом произнес он. — Иди ко мне!
Он обнял ее осторожно, несмело. Лада зажмурилась, прижимаясь лицом к его свитеру. Куртку Петрович снял и оставил в прихожей почти сразу как вошел. И прижимал ее теперь к свитеру из грубой шерсти, пропахшему недорогим одеколоном и табаком.
Странно, подумала Лада, Петрович не курит, а пропах табаком. Наверное, потому что часто гоняет мужиков из курилки, когда те там задерживаются.
— Пойдешь за меня, Лада? — вдруг пробился через ее рассеянные мысли его встревоженный голос. — Не обижу ни за что и никогда! Ни тебя, ни мальчишек! Трезвый я, не жадный, хозяйственный.
— Я что, не знаю, какой ты? — улыбнулась Лада, не отрывая лица от его груди. — Мальчишек надо спросить. Я не против.
— Господи! Господи, счастье-то какое! — Его жесткие губы осторожно коснулись ее щеки. — Ты чего, плачешь, что ли?
— Наверное, — прошептала она, не поднимая головы.
— Напугалась?
— С тобой не страшно. Это я так… Расчувствовалась. Прости, Петрович. — Лада закинула руки ему на плечи, прижалась теснее. — Прости…
— Сережей меня зовут, Лада, — прошептал он ей на ухо взволнованно. — Что ты, как на работе: Петрович да Петрович. Сережа я. Можно я сегодня у тебя останусь?
Она его оставила. И даже не потому, что он замуж ее позвал, а из опасения, что ночью кто-то дверь ее снова откроет. И чем это может ей грозить, можно было только догадываться. А с Петровичем не страшно. Удобно. Уютно, что ли. Смущение первых минут, когда они раздевались в темноте, выключив свет во всей квартире, прошло быстро. Хихикали, как дети, потешаясь друг над другом. Неловко, неумело целовались.
— Совсем одичал твой Петрович, — извинялся он позже, прижимая ее к себе. — Давно никого не было. Все о тебе мечтал.
Она улыбалась, целовала его колючую щеку и думала, что она вообще ни о чем таком и не мечтала уже сто лет. О Петровиче так особенно не мечтала. Считала его старым, брюзгливым, совсем для совместного проживания не подходящим. И если и нравилось ей его повышенное к ней внимание,
