Елена Гайворонская - Пепел звезд
За кого пить третью? За добрых людей, вовремя протянувших руку помощи. В ладони которой был зажат героин. Возможность забвения. На час. На день. А потом – новая боль. Как аборт без наркоза.
Где тогда была маман? Где-то между Россией и не Россией, Антуаном и черт знает кем еще, между явью и небылью… Где угодно. Но только не там, где Юлька. Они, как те прямые из геометрии Лобачевского, всегда существовали в различных плоскостях. И потому не могли пересечься. Как, впрочем, и с отцом. Доченька потребовалась ему лишь теперь. Супермодель. Мисс «Вечная молодость». Это звучит гордо. Это красиво. «Сделать людям красиво» – прямая обязанность народного посланника. А просто Юлька, хорошистка с огромным бантом, Юлька-студентка, Юлька – невеста, Юлька – неудачница… Не прикалывает.
Все-таки она выпьет за папочку. В конце концов, не будь его – не появилась бы на этот не слишком совершенный свет.
И последняя, самая полная – за Маслова. Где тебя носит сейчас, Шурик? По каким странствиям и весям, морям-океанам? Быть может, ты уже добрался и до звезд? А ведь у тебя была своя «звезда». И она любила тебя. По-настоящему. Как умела. И, если бы встретились сейчас, просто сказала, без надрыва и упреков: «Будь счастлив!»
Вот и все. И жизнь, как бы порой она не казалась отвратительна, продолжается. И это прекрасно.
– За что пьем, красавица?
Интересное, волевое, невзирая на зиму, покрытое бронзовым загаром, лицо подошедшего мужчины показалось ей знакомым. Смахнув ползшие по щекам соленые капельки, она улыбнулась:
– За счастье.
– Зачем тогда грустить?
Присаживаясь за столик он щелкнул пальцами проходящему официанту:
– Бутылку лучшего шампанского.
И уже Юльке:
– Позвольте представиться: Стефан Вольский.
Ну, конечно, теперь она узнала – восходящая звезда российской попсы, мечта экзальтированных тинейджерок. Помнила из газетных публикаций, когда тот только начинал восхождение на музыкальный Эверест, именовался Степаном Волынцевым… Но это волновало Юльку в данный момент менее всего.
– А я Юля.
– Просто Юля? И все?
– Вас что-то не устраивает?
Он рассмеялся, продемонстрировав не слишком ровные зубы:
– Я вас узнал, мисс «Вечная молодость». – Значит, – он обвел взглядом сумеречную панораму вечерней Москвы с высоты птичьего полета за непробиваемой толщей стекла, – «Звезды поднимаются выше»? Вы не боитесь… состариться?
– Меня зовут Юля, – произнесла она с нажимом, – я чувствую себя старше Мафусаила. К счастью, я поняла: это самое малое, чего следует страшиться.
– Потому что это Вам не грозит, – нога Стефана Вольского аккуратно подбиралась под столиком к ее мыску. – Вы всегда останетесь юной, очаровательной, сексуальной.
Его колено коснулось Юлькиного. Она хотела отодвинуться, но не стала – к чему? Он или другой, какая разница? Лишь исподлобья, выжидающе взглянула на собеседника.
– Я понимаю ваше состояние, – сказал он проникновенно. – Творческий кризис. Кризис духа и воли. Это бывает со всеми по-настоящему творческими людьми. Со мной тоже случается. И, знаешь, что помогает?
Заговорщицки подмигнув, Стефан вытащил из кармана кожаной жилетки небольшой пластиковый пузырек и высыпал на загорелую, со следами поперечных шрамов на запястье, руку несколько белых таблеток.
– Что это? – Юлька дотронулась длинным ногтем мизинца до ниточки-рубца, не взятого загаром.
Вольский усмехнулся:
– Тоже последствия творческого кризиса.
Он подцепил одну таблетку и бросил в Юлькин бокал. Таблетка сказала: «Ш-Ш-Ш» и растворилась.
– Эффералган УПСА, – испытующе улыбался Стефан. – Лучшее средство от всех видов боли. Выпей, и мир заиграет всеми цветами радуги.
– Прежде это называлось ЛСД. – Тихо вымолвила Юлька.
– Баловалась?
– Этим – нет. Слышала: слишком опасно. Глюки могут пойти.
– Ну и что? Это так забавно! Жизнь коротка, в ней нужно успеть все попробовать, разве – нет? – В темных, с прищуром, глазах поблескивал адский пламень…
«Не делай этого, идиотка! Встань и уйди! Ты же знаешь, чем это может закончиться! Сколько ты будешь наступать на одни и те же грабли?!»
«Ты же ни черта не умеешь…»
«Никчемная русская шлюха…»
«У тебя проблемы – нужно, чтобы они появились и у других…»
«Заткнитесь все!»– Мысленно, зажимая ладонями уши, рявкнула Юлька. И, желая окончательно избавиться от бессмысленной карусели лиц и голосов на дне бокала, под мефистофельским взглядом Стефана, сделала глоток…
За окном давно сгустились мрачные зимние сумерки. В фаянсовых чашечках застыла кофейная гуща.
Лена закончила сбивчивый рассказ. Дмитрий задал несколько вопросов и теперь напряженно что-то обдумывал. Она наблюдала за ним исподтишка. Та же упрямая «вилочка» на переносице, меж бровей. Так же слегка выпячивает при размышлении нижнюю губу. Так же прикрывает глаза, опуская длиннющие, почти ложащиеся на впалые щеки, ресницы… Он никогда не был легким человеком, ее Димка. Честолюбив, мнительно-упрям, как ишак, временами – маниакально-ревнив… Но почему-то именно ему суждено было запасть в ее робкую душу, и не сможет она выбить это никаким клином. Ни раньше. Ни сейчас. Ни потом…
– Послушай, – оторвавшись от записей и диктофона, на котором ее голос звучал как-то странно непохоже, Дмитрий задумчиво почесал переносицу кончиком ручки. – А что за птица этот Ник?
– Что? – Лена вздрогнула, освобождаясь из плена тягостно-волнующих раздумий. – Ник? Ничего особенного. Обыкновенный мажор, возомнивший себя пупом земли. Капризный, избалованный мальчишка. Не бери в голову.
– Но, по твоим словам, он сцепился с Крыловым в раздевалке?
– По глупости… С кем не бывает?
– Иногда сюрприз получаешь там, где менее всего ожидаешь. Где он работает?
– Насколько я поняла, в посольстве Колумбии в России.
– Хорошо. – Дмитрий пометил что-то в своем блокнотике. – Значит, так. В отделение без меня – ни шагу. К следователю пойдем вместе. Говоришь только то, что мы решили. Я найду еще парочку людей, которые подтвердят, что покойный был от тебя без ума и всеми силами пытался вернуть, не скупясь ни на какие уловки, в том числе просьбы о мифической помощи, спекулируя на твоей добросердечности и некоем чувстве вины перед ним из-за того, что ты его бросила. Ясно?
– Да, но… – пролепетала Лена, слегка подавленная жестким напором Дмитрия.
– Никаких «но», если хочешь, чтобы все скорее закончилось. И… пусть менты намыливают задницы. Извини, – он рассмеялся, взмахнув длинными ресницами, становясь прежним Димкой. – Тонкий адвокатский юмор. Занятно, ты так и не разучилась краснеть…
– Да, – сказала Лена, еще сильнее покраснев, – это смешно.
– Нет, – негромко произнес Дмитрий, – это здорово…
Повисло тягостное молчание. Как бывает, когда каждому есть, что сказать или сделать, но он ждет, что это скажет или сделает кто-то другой.
– Что ж, – сказал Дмитрий, поднимаясь, – может, лучше на время переехать к родителям?
– Все нормально.
Я справлюсь. Спасибо.
– Береги себя. Будь осторожна. Мы не знаем, с кем имеем дело.
– Ты полагаешь, мне грозит опасность?
– Не думаю. Но все же… – просто будь осторожна, ладно? Не открывай дверь незнакомцам. – Он улыбнулся, и снова – как не бывало этих шести лет…
– Хорошо. Сколько это будет стоить?
Он отрезал:
– Замолчи.
Войдя в лифт, не удержавшись, оглянулся. Лена стояла в дверном проеме. Тоненькая. Беззащитная. В огромных глазах – отчаяние и надежда. Или что-то еще… Она не виновна, он это знал, чувствовал… Он не хотел уезжать в этом проклятом лифте. Он хотел остаться с ней. Больше всего на свете.
– Выше нос, – Дмитрий ободряюще кивнул девушке, замершей у порога, и заставил себя нажать на «первый».
«Господи. Я никогда не был праведником. Не знаю даже, к какой вере принадлежу… Но эта женщина для меня дороже всего на свете, если тебе, конечно, есть до этого дело… Пожалуйста, помоги мне ее вернуть… Что я несу? Идиот.»
Лена навалилась на дверь изнутри, и она тихо клацнула. Лена медленно сползла, осела на пол, уткнувшись в стену лбом.
«Господи, какая я дура! Почему я позволила ему вот так, просто, уйти?! Не крикнула, не удержала… Вот же она, звездная милость, мое единственное настоящее сбывшееся желание! И он уходит, а я сижу, проглотив язык, как сломанная кукла, как полная идиотка…»
– Что это? – она взяла с тумбочки две мужские замшевые, на овечьем меху, перчатки. – Это его… Он забыл.
Вспугнутой мышью она метнулась на лестницу, позабыв обо всех приличиях, с рождения вдолбленных в детскую головку интеллигентными родителями, потомственными аристократами: «Не кричать. Не выказывать лишних эмоций. Не выдавать истинных чувств…», завопила что было сил в лестничный проем:
– Дима! Ты забыл перчатки!
За спиной раскрылся лифт. Вышел Дмитрий, сконфуженно улыбнувшись:
