Ги Кар - Храм ненависти

— Приятно это слышать. Но, к сожалению, у меня ощущение, что я начинаю топтаться на месте! Я оказался в настоящем тупике: всё ещё не могу прийти к раскрытию истинной причины, по которой был убит этот человек. Очень многие люди были заинтересованы в его исчезновении!

— Это так.

— Я уже серьёзно начинаю себя спрашивать, не покончил ли он с собой под влиянием упадка духа перед непреодолимыми трудностями, с которыми он встретился.

— Можете сразу отбросить эту гипотезу. Вы знаете не хуже меня, что этот малый был не способен на упадок духа, а также уже имел на руках серьёзные козыри, чтобы добиться успеха. Поскольку он был прежде всего борцом, он не должен был полагаться на поклонников или друзей в так называемом цивилизованном обществе… Такие борцы всегда очень неудобны, так как идут против устоявшихся привычек и могут серьёзно расшатать основы этой всеобщей нечестности нашей эпохи, которую слишком многие принимают с удовольствием. Самое верное средство, чтобы освободиться от этих возмутителей, если их невозможно купить, — это ликвидировать их… Вне всякого сомнения, Андре Серваль был убит. Обстановка, в которой было совершено преступление, доказывает это… Но кем же? Я так же, как и вы, озадачен, мой юный друг! И боюсь, что как вы, так и я, можем застрять в своих расследованиях: мы оказались в одной точке.

— Не думаю так, инспектор. Вы знаете больше моего об этом самом Дювале, не так ли?

— Нет. Я считаю, что как вы, так и я вытянули из этого любопытного субъекта все сведения, которые тот мог нам дать о незаурядной личности Андре Серваля. Этого уже много чтобы иметь представление, но всё-таки определённо недостаточно. И мне кажется, вы избрали неверный путь, вообразив что этот Дюваль сможет пролить малейший свет на собственно преступление… Я даже убеждён, что преемник Серваля проводит своё собственное расследование в попытке разоблачить убийцу.

— Что заставляет вас так думать?

— Тот факт, что он принимает чрезвычайные меры, чтобы спрятаться: он боится в свою очередь стать жертвой.

— Вы уверены в этом?

— Да… И единственно возможное средство для Дюваля избежать этой печальной неизбежности — как можно скорее разоблачить опасного преступника, который продолжает рыскать вокруг макета будущего собора.

— Вы говорите странные вещи… А не думаете ли, что им может быть и один из непосредственных сотрудников убитого?

— Нет. Без всякой подсказки с вашей стороны я уверен, что ни один из этих ремесленников не способен довершить убийство! Они все люди слишком честные, с очень высокими идеями! Чем больше я размышляю над этим делом, тем больше прихожу к убеждению, что нужно искать в другом месте… Как вы считаете, все ли действующие лица из этой истории уже найдены, все ли те, без исключения, с которыми Андре Серваль имел прямые отношения?

— Я подумаю… За исключением, само собой разумеется, Рабироффа, которого уже нет несколько лет, и всей этой клики продажных финансистов.

— Вы никого не забыли?

— Есть ещё женщина, красавица Эвелин.

— Вот именно! Непременно необходимо её найти!

— Забавно: вы повторяете мне в точности то, что я только что говорил своему главному редактору.

— Если двое таких проныр, как вы и я, приходят к одному мнению, это значит, что они должны быть правы. Разве не я вам не так давно говорил, что, в уголовном следствии может быть момент, когда инстинкт того, кто ищет, может играть решающую роль? Думаю, этот момент наступил Не всё ясно в истории с этой женщиной, наиболее загадочным выглядит её странное исчезновение четыре года назад. Не находите ли вы неправдоподобным, что она ни разу не попыталась встретиться с Андре Сервалем, которым так восхищалась.

Моро смотрел на своего визави со всё возрастающим любопытством, но инспектор как будто не замечал этого интереса, вызванного его последними размышлениями:

— Вот уже четыре года и шестьдесят два дня, как след этой женщины потерян для всех в Париже… В последний раз её видели в баре неподалёку от Елисейских Полей, который она часто посещала до своего знакомства с Рабироффом. Представьте себе, что у нас на неё уже давно заведена карточка!

— Неужели?

— Довольно неинтересная карточка! Дама была зарегистрированной проституткой, перед тем как подцепила «редкую птицу» в лице своего финансиста… Впрочем, он приходил в префектуру просить об уничтожении этой сомнительной карточки! Начиная с того момента, когда она смогла найти средства к существованию, признавшись, согласно выражению, применявшемуся к таким дамам, что она наконец нашла «серьёзного друга, оказывающего материальную поддержку», полиция нравов оставила её в покое, и она больше не была обязана проходить медицинские осмотры… Прежде чем снискать покровительство финансиста, красавица Эвелин прошла обычный цикл, который привёл её прямо из-под опеки общественных благотворительных организаций к более скрытной протекции одного известного сутенёра, на которого она работала многие годы. Вот я и подумал, что было бы небезынтересно отыскать этого любовника сердца, и это привело меня- к потрясающему открытию: тем же самым утром, когда — по настоятельным советам своего нового и богатого покровителя Рабироффа — Эвелин предстала в префектуре, чтобы потребовать назад свою карточку, на одной из пустынных аллей Булонского Леса было обнаружено тело сутенёра, прошитое шестью револьверными пулями! Шестью пулями, я говорю, то есть вся обойма! Точно такое же количество, что и в теле Андре Серваля! Не делая преждевременных предположений, можно заключить, что убийца сутенёра проявил такое же остервенение, чтобы прикончить свою жертву, что и убийца создателя собора. Что вы об этом думаете?

— Ничего.

— Браво! Если бы вас с ранней юности не укусила муха журналистики, я думаю, из вас получился бы превосходный детектив… Но даже если бы из двух относительно отдалённых по времени фактов не вытекало никакого вывода, всегда можно — принимая во внимание схожесть преступлений — построить одну или несколько гипотез. Это игра ума, которая даёт как положительные, так и отрицательные результаты, но я не склонен пренебрегать ею… Поэтому у меня накопилась не одна, а целая серия гипотез, которые все странным образом автоматически возвращают меня к назойливой мысли, что одна и та же женщина, то есть русоволосая дама, могла играть одинаковую роль в жизни двух мужчин, которые были убиты каждый ранним утром и оба одним и тем же способом.

— Эта Эвелин никогда не играла никакой роли в жизни Андре Серваля!

Несомненно, но кто нам сказал, что она совсем не претендовала на эту роль?

Моро промолчал.

— Я с удовольствием констатирую, что у нас с вам» одно мнение, — сказал Берте с улыбкой. — Итак, нужно найти эту исчезнувшую красавицу. И я могу вам заявить, что это уже сделано… И было это не так трудно, как вы могли бы предположить… Когда имеешь, как я, неблагодарную привилегию противостоять и постоянно сталкиваться с тем, что называют — что, впрочем, не всегда верно — преступным миром, то приходишь к выводу, что уличная девка всегда остаётся уличной девкой… Она может иметь «высокие качества», которые в её жизни появляются в периоды, когда она встречает мецената, щедроты которого позволяют ей продаваться только имея на то желание, но рано или поздно у неё вновь проявляются «низости», в которых она также не доходит до крайностей… Она вновь в большей или меньшей степени возвращается к улице, которая заново принуждает её продаваться, чтобы пропитаться… Вы разделяете мои доводы?.

— Они начинают интриговать меня…

— Пока Эвелин жила с Рабироффом, её жизнь была добропорядочной, но когда того не стало, а остались только долги и угроза скандала — которого не произошло только благодаря стараниям Андре Серваля — положение девицы стало более щекотливым. Она начала с того, что поспешила переехать из частной гостиницы на улице Фезандери, позаботившись о том, чтобы захватить с собой как можно больше «личных» подарков, которые, к несчастью для неё, ограничивались несколькими драгоценностями и немногими мехами. Да, этот Рабирофф был по отношению к своей подружке менее щедрым, чем можно было предположить! Он одевал и украшал её только, чтобы показать себя при посещении увеселительных мест вместе с ней, но для него не существовало вопроса, в его низких расчётах, чтобы предоставить этому милому созданию — которому он не очень-то доверял — достаточный капитал, который позволил бы ей с меньшей тревогой смотреть в лицо будущего… В это самое время Эвелин многократно подвергалась нашей службой допросам по поводу смерти Рабироффа, но затем её в конце концов оставил в покое, так как она была ни при чём. Опасаясь нескромности журналистов, она остановилась у своей старой подруги по «профессии», но спустя несколько недель две девицы не поладили между собой. Эвелин опять перебралась, с этого момента теряется след её места жительства в Париже, где она, однако, оставалась ещё в течение восьми месяцев. Но как бы там ни было, в этот период времени она, безусловно, проживала в частных жилищах, ибо я проверил все учётные карточки отелей и меблированных комнат. Если не брать во внимание её место жительства, можно заметить её тем не менее (через довольно большие интервалы времени, правда) в том самом баре, где несколькими годами ранее с ней познакомился Рабирофф: вот уже три года это заведение закрыто после одной бурной потасовки, стоившей жизни бармену. Это было банальное сведение счетов, что часто происходит в преступном мире. Следовательно, заведение имело не лучшую репутацию! Его посещали, в основном, красивые женщины, но не было бреди них ни одной, которая находилась бы под протекцией сутенёра… И я подумал (раз уж она вернулась в эту печально известную среду вследствие. своих финансовых осложнений), что прекрасная Эвелин не могла избежать общих законов, царящих в преступном мире. Впрочем, её совместная жизнь с Рабироффом, такая комфортабельная для неё, должно быть, всё-таки тяготила её… И, конечно, она сожалела о времени, когда она «работала» на своего постоянного работодателя: такие девицы не могут порвать со своим прошлым… И, пусть это вам покажется невероятным, они любят его!.. Признав таким образом присутствие нового покровителя в жизни нашей прекрасной героини, я должен был произвести серьёзные поиски среди этих господ. Кое-кто из них очень предан нам и служит осведомителем всего лишь за то, что мы предали забвению некоторые из их подвигов! Я отыскал «господина Эвелин»: это один корсиканец, который уже шесть месяцев сидит в тюрьме, чтобы очиститься от каких-то мелких грешков. Ему осталось ещё три месяца… Я нанёс было ему визит на его вынужденном курорте в Мэлене, дав ему понять, что если он даст мне некоторые сведения о своей симпатичной подружке, я устрою так, чтобы чаша «хорошего поведения» на весах правосудия склонилась в его пользу… Из господ такого рода вряд ли найдётся один, кто пренебрегал бы тем, что «хорошее поведение» может принести им досрочное освобождение… И «господин» проговорился. Да и, в конце концов, Эвелин не могла вполне рассчитывать на него! После выхода из тюрьмы он найдёт себе столько русоволосых девиц, сколько захочет… Итак, я узнал, что после ареста своею покровителя милое создание посчитало более разумным укрыться в провинции, откуда она в течение нескольких недель продолжала высылать ему посылки с продуктами… Но эти послания вдруг прекратились! И наш благородный джентльмен сильно огорчился, так как был убеждён в очевидном факте: если «работодателя» не осыпают подарками, то просто потому, что уже найден другой покровитель… В итоге, она вела себя непристойно! Но он во всём разберётся, когда выйдет на свободу! Как это часто бывает в преступной среде, Эвелин с озадачивающей быстротой сменила покровителя: этот был уже не корсиканец, а североафриканец, который имел «женское поголовье» от Генуи до Марселя и хотел пополнить его девицей из ещё одного важного города. Теперь счастье Эвелин, которая находится всё ещё под этим покровительством, должно быть полным, поскольку на этот раз она попала в руки настоящего каида! Но самое интересное из всего того, что я вам только что рассказал — но это, разумеется, строго между нами, — это то, мой дорогой, что я это узнал двадцать четыре часа назад…