Мария Спасская - Серьга удачи знаменитого сыщика Видока
…Глава криминальной полиции Парижа прибыл домой прямо из морга. Мальчишка-посыльный отыскал хозяина в прозекторской. О странном трупе шестипалой женщины рано утром рассказали шефу явившиеся с докладом Юнитэ и Коко-Лакур.
– Господин Анри, мы гнались за ней по пятам и почти схватили злоумышленницу живьём, – браво повёл повествование Юнитэ. Коко-Лакур согласно кивнул. – Но потом мы поняли, что чертовка уходит, и выстрелили в голову.
– У неё было две головы, – мрачно проговорил Коко-Лакур. – Если быть точными, мы выстрелили в одну из голов.
– Да хватит рассказывать сказки, Серж! – вспылил Юнитэ. – Я видел только одну голову. В неё и стрелял. И, надо сказать, отлично попал. Уже светало, когда мы выволокли тело убитой из леса на ярморочную площадь, и оказалось, что на Видока и в самом деле напала безобразная ведьма со следами ожогов на лице. Это она отрубила Видоку руку.
– Господин Анри, – перебил Коко-Лакур, – мне показалось, что преступница была не одна. В лесу был ещё кто-то. Его мы упустили.
– Не городи ерунды! – грозно шевеля усами, накинулся на друга Юнитэ. – Никого там больше не было! Только эта шестипалая ведьма…
– Что, Юнитэ? – Голос Жака Анри дрогнул. – Вы сказали шестипалая?
– Ну да, у неё на правой руке шесть пальцев, я сосчитал. А левая кисть сжата в кулак, и сколько там пальцев я, честно говоря, не проверял.
– Спасибо, господа, вы можете быть свободны. – Начальник махнул рукой, отпуская подчинённых, после чего и сам устремился к дверям кабинета, на ходу застёгивая плащ.
Через минуту он уже мчался в экипаже в городской морг, стараясь не думать о том, что ему предстоит увидеть. Может ли быть убитая ведьма его пропавшей дочуркой? Его малышкой Эмили? Жак Анри гнал от себя эти мысли. Юнитэ ошибся. Он перепутал. Эмили жива, просто позабыла, как её зовут и где живёт. Так бывает. Редко, но бывает. Люди с амнезией живут долго и счастливо, и Жак Анри изо всех сил уговаривал себя, что у его девочки как раз и приключилась такая вот амнезия. Войдя в приёмную, шеф полиции обратился к дежурному прозектору:
– Мои ребята этой ночью привезли труп неизвестной женщины. Хотелось бы на него взглянуть.
– Но, месье, врач ещё не делал вскрытие, – испуганно залопотал тот.
– Тем лучше, – коротко отрезал Анри, стараясь ничем не выдать охватившее его волнение.
Так, ни о чём не думая и даже насвистывая беззаботный мотив, Анри прошёл между столов с вытянувшимися синюшными покойниками и следом за служителем приблизился к злоумышленнице, покушавшейся на лучшего сыщика Парижа. Откинул простыню и вгляделся в незнакомые черты обезображенного лица. Несомненно, она походила на молодую Мадлен, но лицо было жёстче. Страшнее. Уродливее. Как будто на долю покойной выпали невероятные страдания, которые несчастная долгие годы носила в себе. И только после смерти сжигающие её изнутри нечеловеческие муки вместе с душой вырвались наружу, освободив от мучений уставшую плоть. Сдёрнув простыню и швырнув тряпку на пол, Жак Анри взял покойную за руку и раздвинул указательный и средний пальцы. Вздрогнул, увидев маленькую родинку, и прижал к губам шестипалую кисть.
– Ну, вот я и нашёл тебя, моя девочка, – проговорил глава криминальной полиции, опуская мёртвую руку на место и на глазах изумлённого служителя целуя покойницу в лоб. – Здравствуй, малышка Эмили.
Обойдя вытянувшееся мёртвое тело, Анри поднял другую руку покойной и внимательно осмотрел сжатую в кулак кисть. Затем медленно, с силой отгибая палец за пальцем, разжал окаменевший кулак. На мёртвой ладони Эмили лежала плоская стальная серьга. Почерневший от горя отец взял стальной серп и сжал в ладони, словно желая почувствовать то, что испытала, умирая, его дочь.
– Господин Анри, вас дома спрашивают, – заглядывая в мертвецкую, доложил присланный из управления полицейский.
Глава криминальной полиции, пошатываясь, вышел на воздух. И тут к нему подбежал выпрыгнувший из служебного экипажа кухонный мальчишка.
– Месье, – торопливо зачастил посыльный, комкая сдёрнутый с головы картуз, – к хозяйке пришёл странный гость – бородатый, страшный, говорит, что принёс весточку от Эмили. Дворецкий Марсель велел бежать к вам, чтобы вы всё бросали и побыстрее ехали домой!
Полицейская карета бодрой рысью понеслась по парижским улочкам, и вскоре Жак Анри входил в свой дом. Поднявшись в гостиную жены, он застал за подслушиванием дворецкого и, ничем не выдав своего присутствия, встал за его спиной, жадно ловя каждое слово гостя. Обморок супруги вызвал в его сердце чувство жалости к несчастной, но желание поговорить с человеком, знавшим Эмили, было сильнее сострадания.
– Марсель, вели подать вина, – распорядился хозяин дома, распахивая перед гостем дверь кабинета. – Проходите, граф. Присаживайтесь.
Устроившись в креслах, мужчины молча смотрели друг на друга, дожидаясь, когда горничная, расставив на круглом столике закуски, покинет кабинет. Как только за служанкой закрылась дверь, Жак Анри сказал:
– Как шеф полиции, я должен задержать вас, граф, по обвинению в убийстве Камиля Валери. Но, как отец Эмили, я отпускаю вас, месье Белозерский. Полагаю, на вашем месте я бы тоже страстно желал смерти Франсуа Видока.
– Благодарю вас, господин Анри, – сдержанно поклонился гость.
– И сделайте одолжение, месье Белозерский, покиньте Францию до того, как я подам в отставку, – продолжал шеф криминальной полиции, неспешно потягивая вино. – Я обещал вам неприкосновенность, но за действия своего преемника я поручиться не могу.
– Само собой, месье. Прямо завтра и уеду в Россию. Меня ждёт невеста, на будущей неделе назначено венчание.
Привстав, граф Белозерский вынул из кармана брюк добротный кожаный бумажник и положил на стол рядом с наполненным вином бокалом, к которому он так и не притронулся.
– Это бумажник Франсуа Видока, в нём он хранил цыганскую серьгу. Я нашёл его в корзине Эмили. Должно быть, ваша дочь обронила, когда в неё выстрелили. Но серьги в корзине не было. Это очень прискорбно, ибо я дал Эмили слово, что исполню данный ей обет и отвезу серьгу в Сент-Мари-де-ля-Мер.
Жак Анри, казалось, не слышал Белозерского. Не выпуская из одной руки бокала с вином, второй он потянулся за бумажником и, разжав кулак, до сих пор крепко сжатый, с удивлением воззрился на стальной полумесяц серьги на собственной ладони, точно увидел его в первый раз в жизни.
– Да вот же она, – обрадовался гость. – Серьга цыганской удачи, которую я должен по просьбе Эмили как можно скорее кинуть в глубь алтаря Сары Кали!
– Берите, – помертвелыми губами откликнулся Анри. – Берите и уходите! Прошу вас, граф, убирайтесь! Идите к чёрту! Я не могу больше, не могу! Подумать только! Видок лишил меня дочери! Видок, которого все поносили как человека низкого и бесчестного и за которого один лишь я стоял горой!
И, уронив голову на грудь, Жак Анри, не обращая внимания на посторонних, зарыдал так горько и безутешно, как может скорбеть лишь отец, потерявший своё дитя.
Граф Белозерский молча опрокинул в рот свой бокал вина, двумя пальцами подхватил серьгу и спрятал в карман, поднялся с кресла и, не попрощавшись, вышел из кабинета. В дверях он столкнулся с бледным от волнения молодым человеком с совиным лицом. Увидев выходящего, юноша, подвизавшийся в доме шефа полиции в качестве врача, отшатнулся и, проводив диковинного гостя долгим взглядом, нырнул в кабинет. Замерев у дверей, доктор переминался с ноги на ногу до тех пор, пока Жак Анри не поднял голову и не посмотрел на лекаря воспалёнными глазами. Лицо его выражало страдание, на щеках виднелись дорожки слёз. Некоторое время хозяин дома молчал, точно собираясь с силами, затем сдавленно проговорил:
– Что с Мадлен?
– Ваша супруга при смерти, – чуть слышно выдохнул доктор. – Сердечный приступ. Думаю, продержится до утра, не больше.
Шеф криминальной полиции поднялся с кресла и нетвёрдой походкой устремился в спальню жены. Вечер он провёл, держа руку впавшей в беспамятство Мадлен в своей ладони и с нежностью глядя на любимую, прожившую такую несчастную жизнь. На следующий день Жак Анри подал прошение об отставке. И, дожидаясь резолюции начальства, в последний раз просматривал рапорты о происшествиях за сутки. Среди бумаг ему попалась на глаза сводка о ночном убийстве. В номере отеля «Бристоль» был зарезан граф Белозерский. Вещи его пропали, а вместе с вещами и ценностями бесследно исчез и слуга Фрол Карякин, прибывший вместе с графом из России.
