Эндрю Тейлор - Анатомия призраков
Джорджи и Мария стали такими же зыбкими, как свет. Несколько минут кряду ему казалось, что они удаляются, одновременно реальные и нереальные, как любимые персонажи в пьесе, а не дорогие сердцу мертвецы.
Холдсворт рано встал, оделся и пересек маленькую лестничную площадку в одних чулках. Он заглянул к Фрэнку. Юноша лежал на спине, закинув руку под голову, и, казалось, крепко спал. Он выглядел таким молодым, таким уязвимым. Холдсворт раньше не замечал, насколько безупречны его черты. В Барнуэлле Фрэнк считался сумасшедшим и выглядел соответствующе. Спящий в Уайтбиче, он казался взрослым ребенком.
Джорджи тоже лежал бы с такой беспечной и невинной развязностью, если бы выжил? Холдсворт не смог спасти сына, и потому никогда не узнает. Но сможет ли он спасти этого мальчика? Противопоставить его жизнь смерти Джорджи?
Джон спустился по лестнице, которая была такой крутой, что больше напоминала стремянку. В коттедже было темно из-за маленьких окон и нависшей соломенной крыши. На кухне гремели каминные приборы[28]. Холдсворт вышел в сад. Несмотря на раннее время, серый купол неба был полон света. Неухоженную траву посеребрила паутина и роса. Он пошел по мощеной дорожке к реке. Немного постоял на берегу, наблюдая за парой болотных куриц, которые вспорхнули при его появлении и улетели в странно вертикальном положении, болтая лапами. Вода и воздух выглядели заметно чище, чем в Кембридже. Не считая возни Малгрейва на кухне, все звуки были природными. Холдсворт закрыл глаза и услышал рокот воды, крик неведомой птицы и тихий шелест травы и листвы.
Слава богу, подумал он, слава богу, что мальчик еще здесь.
Этого Джон боялся больше всего — что Фрэнк воспользуется преимуществами внезапно обретенной свободы и либо сбежит, либо найдет способ убить себя. Опасность того или другого еще не миновала, но, по крайней мере, первая ночь позади, а мальчик еще спит.
Холдсворт обогнул дом, вышел на булыжный двор и помыл руки и лицо у насоса. Сама мельница стояла под прямым углом к маленькому коттеджу, ее колесо вздымалось из воды. Поблизости располагался ряд служебных построек, крытых тростником. За насосом начиналась дорога в деревню. Рыжий кот нырнул под калитку и принялся увиваться вокруг Холдсворта, задрав хвост. Тот попытался отпихнуть его ногой, но животное легко уклонилось от пинка и замурлыкало, как будто получило комплимент.
Джон вытирался полами рубашки, когда услышал за спиной шаги. Он обернулся и увидел Фрэнка.
— Мистер Олдершоу, вы рано встали.
Юноша, похоже, не ожидал его увидеть. Волосы Фрэнка были взъерошены. На нем были рубашка и бриджи, но ступал он босиком.
— Хотите умыться? — спросил Холдсворт. — Я пришлю Малгрейва с тазом и полотенцем.
Фрэнк поднял руки и закинул их назад, как будто готовясь нырнуть. Его лицо, очень серьезное, внезапно расплылось в улыбке.
— Кря, — сказал он. — Кря. Я утка.
Он выскочил со двора и побежал по тропинке, которая огибала торцевую стену коттеджа и терялась в саду. Холдсворт бросился за ним. Пробегая мимо кухонного окна, он увидел бледное лицо Малгрейва с отвисшей челюстью.
В саду Фрэнк свернул с тропинки и нырнул в путаницу высокой травы и сорняков. На бегу он размахивал руками и вскидывал ноги с безумной и счастливой несдержанностью. Под его ногами взлетали серебристые брызги росы. Он напоминал мальчика, освобожденного от уроков.
— Кря, — кричал он. — Кря-кря!
Перед ним лежала безмятежная гладь мельничного пруда. Фрэнк не замедлил бега. Оказавшись на краю, он неуклюже нырнул и ударился о воду с такой силой, что волны докатились до противоположного берега. Водоплавающие птицы в ужасе взметнулись в воздух, хлопая крыльями.
— Мистер Олдершоу! — крикнул Холдсворт. — Мистер Олдершоу!
Через несколько секунд мальчишка вынырнул на поверхность ярдах в десяти от берега. Он повернулся на спину, наполовину погрузившись и шлепая руками и ногами.
— Кря-кря!
— Пожалуйста, выходите, — взмолился Холдсворт. — В воде могут таиться водоросли или иные опасности. Я не смогу вас спасти… я не умею плавать.
Фрэнк перестал бултыхаться и крякать. Он уставился через водную гладь на Холдсворта.
Мария тоже не умела плавать, как, собственно, и Джорджи. И потому вода проглотила их с головой и выплюнула на поверхность, лишь высосав жизнь до капли.
А Сильвия Уичкот умела плавать? Или она утонула точно так же, как сейчас утонет Фрэнк?
Холдсворт открыл рот, но не смог выдавить ни звука. Он жадно глотал воздух, но никак не мог надышаться. Грудь пронзило множество булавочных уколов. Тяжелое серое небо давило. Господь всемогущий, он тонет в воздухе.
Фрэнк перевернулся на живот и лениво поплыл к берегу. Внезапно мир вновь стал нормальным. Тяжело дыша, Холдсворт шагнул вперед и протянул руку. Фрэнк взял ее и вылез из воды.
— О господи, — зубы Фрэнка стучали, — до чего же холодно!
Остаток первого дня на мельнице Холдсворт и Фрэнк Олдершоу кружили друг вокруг друга, как животные, которые незнакомы, но вынуждены делить одно и то же ограниченное пространство. До сих пор Холдсворт следовал велению здравого смысла или инстинкта. Он не сомневался, что извлечение Фрэнка из заведения доктора Джермина послужит Фрэнку во благо, а значит, и во благо ему самому. Но теперь он не был в этом уверен. Более того, он ни в чем не был уверен.
Поведение Фрэнка было непредсказуемым. Он скакал вокруг, как большой и энергичный щенок, неизбежно напоминая Холдсворту Джорджи, когда тот перевозбуждался. Фрэнк фальшиво пел, мешая застольные песни с детскими стишками и порой накладывая слова одних на мелодии других. Он ел все, что ему предлагали, закидывая еду в рот, как будто в Барнуэлле его морили голодом. Он пресекал или, точнее, игнорировал любые попытки ему указывать. Время от времени он засыпал на ходу — опять же, как Джорджи — за столом, положив голову на руки, на траве в саду или булыжной кладке во дворе, на кухонном полу в углу у каменной раковины.
Малгрейв не говорил и не делал ничего, что не относилось к его непосредственным обязанностям. Он ждал распоряжений Холдсворта, а когда получал их, повиновался споро и вполне умело. Он избегал оставаться с Фрэнком наедине, хотя тот игнорировал его так же, как и Джона. Малгрейв был хорошим слугой и никчемным союзником.
Кроме них в доме обитал лишь один рыжий кот. В отличие от мужчин, его, казалось, совершенно не беспокоила странность обстоятельств. Он лез ко всем с одинаковым обезличенным энтузиазмом. Он требовал, чтобы его ласкали и кормили. Холдсворт немало смутился, когда заметил, что гладит животное, запрыгнувшее к нему на колени, и даже дал ему кусочек мяса со своей тарелки. Когда Холдсворт спихнул кота на пол, тот запрыгнул на колени к Фрэнку, и тот рассеянно погладил его, совсем как Холдсворт до него.
Однажды, когда кот снова лежал на коленях у Фрэнка, ему стало скучно. Он спрыгнул на пол, прошествовал на кухню и принялся донимать Малгрейва. Джип не нуждался в его внимании и дал животному пинка. Кот завопил от боли и удивления. Это неожиданно повлияло на Фрэнка, который наблюдал за происходящим через открытую дверь.
Он резко встал, уронив стул. Кот кругами бегал по кухне, охваченный паникой.
— Оставь его, — сказал Фрэнк скрипучим, заржавевшим голосом. — Пусть ходит, где хочет, слышишь?
Малгрейв поклонился, подошел и поправил стул. Фрэнк нахмурился. Он выглядел озадаченным, как будто не понимал, что случилось. Он сел на стул, не глядя, на месте ли тот. Кот снова запрыгнул к нему на колени и громко заурчал.
24
С мистером Уичкотом никогда заранее не знаешь.
Ранним утром четверга Огастес урывками проспал около двух часов на стуле, приставленном к умирающему огню кухонного очага. Даже во сне он слышал звон колокольчика над кухонной дверью. Однако его так и не позвали, и он продремал до пяти утра, пока не спустилась судомойка.
Девушка, практически слабоумная, вдохнула жизнь в огонь и устроила ужасный грохот, ставя нагреваться кастрюли с водой. Один за другим, в порядке старшинства, потянулись другие слуги: косоглазая служанка, старик, который все хуже и хуже ухаживал за садом со времен двоюродного дедушки мистера Уичкота, и, наконец, повариха, величественная, но вечно недовольная особа, которая отрабатывала последние дни перед тем, как уволиться. Никто из слуг не любил день после клубного обеда. Предыдущий был полон тяжелой работы, но зато нарушал привычный порядок, и несомненно, возбуждал. Полон незнакомых лиц и соблазнительной надежды на забытую мелочь или неожиданные чаевые. После, однако, наступала неприятная пора уборки.
Чуть позже восьми прозвенел колокольчик мистера Уичкота. Огастес отнес наверх кувшин с теплой водой. Вернувшись через полчаса с чаем и булочками на подносе, он обнаружил, что кувшин даже нетронут. Мистер Уичкот сидел на кровати в халате и что-то записывал в блокноте. Он жестом велел мальчику оставить поднос на тумбочке. Выполняя распоряжение, тот опустил глаза и увидел, что хозяин составляет колонку цифр, напротив которых стоят какие-то слова.
