Колин Маккалоу - Блудный сын
— У тебя есть план, Диле? — спросил Кармайн.
— У меня все время пульсирует в голове, что нужно иметь хотя бы один, но его нет. О, как я ненавижу дела с отравлением! — воскликнула она.
— Досудебное разбирательство по делу Джона Холла в следующий понедельник, — заключил Кармайн. — Мы дождемся его результатов. А потом проанализируем еще раз.
— А разбирательство по Тинкерману?
— В среду. Боюсь, миссис Тинкерман придется дать показания о том, что она сделала мужу укол В 12 на банкете, но я позабочусь, чтобы Пол засвидетельствовал, как легко замаскировать яд. Когда приезжает Уиндовер Холл?
— В воскресенье. Он будет в доме Макса Танбалла к полудню, — ответил Эйб. — Там и остановится.
— Дождись его, Эйб. Он — ответ на все наши вопросы по Джону Холлу. Что ж, всем хороших выходных.
11 января 1969 года, суббота
Когда Милли, с еще мутными от сна глазами, вышла из спальни, поразилась, увидев за столом Джима с чашечкой кофе; рядом с ее местом лежала коробка с бубликами и упаковка творожного сыра «Филадельфия».
Она обошла стол, встала позади мужа и прижалась щекой к его волосам, вдыхая родной запах.
— Не в лаборатории?
— Нет, — ответил он с улыбкой и отложил в сторону свои бумаги. — Я внезапно осознал, что сегодня суббота и никто не работает, а когда вышел прогуляться, запах свежеиспеченных бубликов буквально сбил меня с ног.
Он потянулся, подхватил жену и усадил себе на колени.
— Не знаю почему, но я только сейчас понял, что мы не завтракали бубликами с сыром около двух лет. Я не могу купить копченую лососину, но все остальное — вполне.
Милли поцеловала его в губы, которые всегда ее восхищали: сильные и одновременно нежные, как шелк.
— Джим, ты такой внимательный! — Она начала выбираться из его объятий. — Я начну с тостов.
Но Джим, игнорируя ее попытки, встал, держа Милли на руках, и посадил ее на стул.
— Нет, это моя забота. Я сделаю тосты, а ты будешь смотреть.
У нее даже голова слегка закружилась, пока она наблюдала за его действиями — так ловко он все делал! Через десять минут у нее уже был поджаренный бублик, намазанный сыром, который она жевала с удовольствием.
— Хотел бы я отвести тебя куда — нибудь на завтрак, — сказал Джим.
— Нет, тосты из бублика лучше есть дома, особенно сделанные на специальном тостере. — Милли сделала глоток кофе. — Джим! Колумбийский?
— Такое особенное утро, Милли. Я люблю тебя.
— Знаю. Я тоже тебя люблю.
Джим вытер губы, на миг замолк, словно сомневаясь, но затем продолжил:
— У меня вчера состоялся серьезный разговор с Давиной.
При упоминании этого имени Милли замерла и подняла на него еще сонные глаза.
— С каких это пор она стала источником знаний?
— В некоторых областях она — единственный источник знаний, — парировал он. — Не злись, Милли. Сначала послушай, о чем мы говорили. Я знаю, что вашу первую встречу нельзя назвать счастливой — тогда умер Джон, но я знаком с ней несколько дольше и в некоторых вопросах ее мнению доверяю.
— Я смотрела на нее и видела горгону Медузу.
Джим взял ее руки в свои и слегка погладил их большими пальцами.
— Я понимаю твои чувства, Милли. Но попробуй сейчас абстрагироваться от них. «Бог спирали» кардинально изменит нашу жизнь, и никто из Издательства Чабба не сталкивался с реальностью в полной мере, в отличие от Давины. Они, как и мы, ученые. Кое — что Давина знает очень хорошо, потому и решила вмешаться. Поверь мне, Милли, она извинялась все время, пока мы разговаривали: но, поразмышляв над сказанным, я решил, что она все — таки права.
Он был совершенно искренен. Понимая, что неприятие этой женщины нелогично и скорее инстинктивно, Милли попыталась поступить, как просил муж — абстрагироваться.
— Хорошо, Джим, говори.
— Она сказала, нам придется изменить наш стиль жизни. Если книга будет иметь успех, а публика узнает, что ярчайший ум Чабба по биохимии живет в халупе на Стейт — стрит, то это нанесет вред как репутации Чабба, так и нашей. Все выглядит так, словно чернокожему ученому просто платят гроши и эксплуатируют. Это моя вина, что я вкладываю все деньги в работу. Но Давина сказала, подобная реклама может рикошетом ударить по книге. — Он плотно сжал губы и прищурился. — Нам нужны лучшие условия еще до выхода книги в свет, до второго апреля.
— И откуда же мы возьмем деньги? — хрипло спросила Милли.
Джим выглядел воодушевленным.
— О, Давина все продумала! ИЧ выплатит нам аванс из авторского вознаграждения. Несколько тысяч.
— Она — чудо. Есть что — то, о чем она не подумала?
Он неожиданно рассмеялся.
— Ничего! Она даже сказала, что нам стоит завести ребенка, как утешение после всех лет борьбы и боли.
Глаза Милли остекленели, словно мозг был настолько переполнен новостями, что оказался не способен справиться с ними. Когда Джим упомянул ребенка, ее ресницы вздрогнули, а глаза увлажнились; она судорожно сглотнула.
— Ребенка? — переспросила Милли.
— Да. Ты не против ребенка?
Слезы заструились по лицу, Милли беззвучно плакала.
— Ребенок — единственный правильный ответ, — проговорила она.
Джим наклонился, чтобы посмотреть ей в лицо, и нахмурился.
— Я никогда не осознавал… — начал он, тут же замолкнув.
— Как ты мог, пока тебе не указал посторонний человек? — Милли встала и принялась убирать со стола. — Ты ничего не видишь, кроме своей работы, я всегда это знала. Полагаю, даже Давина заметила.
— Как думаешь, где нам следует поселиться? — спросил он, накидывая пальто и втискивая свои огромные ноги в ботинки на веревочной подошве.
— В Восточном Холломене, рядом с моими родителями.
— Могу я оставить поиски жилья на тебя?
— Какую ренту мы можем себе позволить?
— Какую диктует рынок, любимая. Давина говорит, что мы получим все необходимое от ИЧ. И даже деньги на обустройство и одежду.
Джим вышел за дверь, оставив ошарашенную Милли, чтобы она успела принять душ, одеться и направиться на автобусную остановку. О, как типично для Джима! Все исключительно для его удобства. Он даже ни на миг не задумался, не собирается ли и она в башню Бьорк — Биолоджи. Подождать всего десять минут — и он бы поехал туда вместе с ней. Джим делал так не специально, и при обычных обстоятельствах Милли остановила бы его и попросила подождать. Сегодня же он настолько потряс ее, что она до сих пор пребывала не в себе.
Злость все еще бурлила, пока Милли направлялась к автобусной остановке, и злость же заставила ее свернуть с намеченного пути. В следующую минуту Милли развернулась и направилась в небольшой старенький парк, примыкающий к Кэтерби — стрит. Ее трясло от ярости, слезы безудержно текли по лицу. Нет, здесь никто не мог ее увидеть. В восемь утра в субботу местные еще приходили в себя от прошедшей ночи.
Милли нашла скамейку и достала носовой платок — они не могли себе позволить покупать бумажные платки, поэтому она по — прежнему стирала тканевые — дала себе выплакаться и затем вытерла лицо.
Она себя чувствовала так, словно проснулась после долгого и не очень приятного сна. До сегодняшнего утра она была Милли Хантер — обожаемая спутница и жена вот уже восемнадцать лет; теперь же она стала Милли Никто, попавшей в мир, который не знала и еще даже не начала понимать.
Гламурная, эгоистичная и искушенная старая приятельница сказала Джиму, что было не так с его жизнью, и дала ему четкие инструкции, как все изменить — до второго апреля, будьте так добры! Привлекательные апартаменты или дом, приятная обстановка, дорогая еда на столе и ребенок на подходе. Если они предстанут в таком свете, то акулы пера уплывут рыскать к другим берегам.
И Джим ее слушал. С уважением, готовый следовать советам. Только кто такая Давина Танбалл? Какую нишу она заняла в столь загруженной жизни Джима? Стала она лишь знакомством по работе или чем — то большим? Замечательный Джим, за которого Милли была бы готова умереть, чья честность так отличала его от остальных мужчин, выслушал, увидел логичность сказанного и решил подчиниться. Главный вопрос в другом: если бы она, Милли, выдвинула подобные требования, выслушал бы он, понял бы, прислушался? В результате сегодняшнего разговора Милли приходилось спрашивать себя: почему она не сказала ему первой?
Следующая волна гнева была к себе самой за все те упущенные возможности. На этот раз Милли не плакала, а только терпеливо позволила ярости полыхать, оставив после себя пустоту. Ребенок, которого она планировала к тому времени, когда к ним придет благополучие, теперь будет у Джима ассоциироваться с Давиной Танбалл. И когда бы Джим ни взглянул на первенца, он подумал бы о Давине как причине его появления. Милли упустила свой шанс и уже не сможет вернуть обратно. Когда бы Джим ни думал о Милли и материнстве, он в первую очередь вспомнит о тех бездетных годах, ведь она согласилась, что они не могут себе позволить ребенка. И не важно, что ребенка носить Милли — идея — то исходит от Давины.
