Кирилл Казанцев - Легальная дурь
– Так мы подстрахуем! – уверенно проговорил Рагулин. – Мы же все время рядом будем. А вы, Павел Александрович, обеспечьте медийную составляющую. В суды никто подавать не будет, но в газетах прозвучит это самое – мол, неладно что-то в датском королевстве…
– Начитанный ты, Рагулин, – хмыкнул Андрюшин. – Все цитатами говоришь. Чудно от тебя слышать…
– Так это жена, – ухмыльнулся Рагулин. – По молодости она меня все по театрам таскала. А у меня память хорошая. Что раз услышал – то на всю жизнь. Вот нет-нет и ошеломишь кого-нибудь цитатой. Но я от этой привычки избавляться решил. Люди не так понимают. У нас попроще лучше. Так вы насчет газетки поговорите, да? Перед выборами такой материал очень кстати окажется. И наверху прочтут – тоже задумаются.
– Без тебя знаю, – проворчал Андрюшин. – Ты за свой участок беспокойся, чтобы никаких проблем не случилось. Держи ситуацию под неусыпным контролем.
Обдумав хорошенько предложение подполковника, Андрюшин решил, что судьба и в самом деле посылает им нечто вроде подарка. Он навел справки о Парфенове и убедился, что характеристика Рагулина во многом верна. Пусть этот человек станет живцом, на которого попадется дочь хозяина города. А они будут просто смотреть со стороны и комментировать. Сочувствие пополам с негодованием. Так жить нельзя, одним словом.
Поэтому наутро Андрюшин пригласил к себе в рабочий кабинет старого своего приятеля, редактора газеты «Преследователь» Кускова. В каком-то смысле эта газета являлась рупором, через который Андрюшин озвучивал некоторые идеи, правда, не своим голосом. Газета имела криминально-политическую окраску, что подчеркивалось даже написанием заголовка, где приставка «пре» лепилась сбоку красными, как бы наспех намазанными кистью буквами, а «следователь» шло по центру суровым черным шрифтом. Горожанам газета нравилась за сенсационность и смелость. Власть в «Преследователе» критиковали куда чаще, чем в других изданиях. Что на самом деле стояло за этой критикой, мало кто знал, да это мало кого и интересовало.
Редактор Кусков был полной противоположностью Андрюшину. Он не катался на горных лыжах, не нырял с аквалангом, не следил за фигурой, любил поесть и выпить одну-другую кружечку пива, отдавая предпочтение «Гиннесу». На упреки своего приятеля Кусков только ухмылялся и отделывался фразой из неизвестного Андрюшину произведения: «Пусть позолота вся сотрется, свиная кожа остается…» Впрочем, несмотря на разность увлечений, отношения между ними сохранялись неизменно теплыми – оба были нужны друг другу.
Обменявшись крепким рукопожатием, депутат и редактор приступили к переговорам. Андрюшин обрисовал Кускову сложившуюся картину и поинтересовался:
– Сумеешь подать все так, чтобы этот опер был главным действующим лицом, а мы как бы в стороне, но при этом занимали вполне недвусмысленную позицию, ну, типа, до каких пор нами будут править люди не самого высокого морального облика?
– Разумеется, обычное дело, – пожал плечами Кусков. – Сплеча рубить не будем, конечно. Все аккуратно нарисуем – с тревогой за судьбы города и горожан.
– Там есть еще один аспект, кроме наркотиков, – вспомнил Андрюшин и поманил Кускова пальцем, а когда тот наклонился к нему поближе, сказал доверительно: – Там вроде бы парень какой-то перешел дорогу Варламову в бизнесе, и тот с ним расправился – бросил в темницу. Нужно бы эту историю тоже раскрутить в плане независимого журналистского расследования. Возьми у себя человека потолковее – пускай встретится с Парфеновым и все разузнает. Только учти, этот Парфенов непростая штучка, если твой корреспондент лажаться будет, он ему рога поотшибает. Все должно быть достоверно, с гражданских позиций, так сказать. Пусть изобразит бескорыстную заинтересованность и смелость, ясно?
– Да ясно! – усмехнулся Кусков. – Валежникова пошлю. У него репутация бескомпромиссного борца. Еще с девяностых. Он тогда только начинал, а его чуть не убили. Два месяца в травме лежал, из них один – в коме. Этот смогёт… А насчет гонорара как, Павел Александрович?
– Все будет. Ты мой принцип знаешь – каждый труд должен быть оплачен. Но ты ведь не хуже меня понимаешь, деньги не главное. Главное – перспективы, которые ждут всех нас.
– Это само собой, Павел Александрович! – согласился Кусков. – Но к перспективам лучше сытым устремляться. Это такой научный факт. Многократно подтвержденный в живой природе.
– Вот за что я тебя люблю, Роман Анатольевич, это за то, как ты все схватываешь на лету, – похвалил собеседника Андрюшин. – Приятно с тобой работать. И главное, отдача всегда есть, результат. Давай, и на этот раз не подведи. Ставки высоки.
– Сделаем все, что в наших силах, – заверил Кусков. – В одном ведь направлении движемся. Можете на нас положиться, Павел Александрович!
После разговора с Андрюшиным Кусков немедленно поехал в редакцию, еще по дороге связавшись по телефону с Валежниковым, своим самым эффективным журналистом, приказав тому все бросить и ждать указаний. Вернувшись, он заперся с Валежниковым в кабинете и изложил ему суть дела.
– С людьми ты умеешь сходиться, – сказал он Валежникову. – Но, думаю, этот капитан Парфенов особый случай. Вымирающий вид. Не сфальшивь – запорешь все дело, да и сам можешь пострадать. Вытяни из него все, что сумеешь, и даже больше. Семья мэра, его бизнес, его родственнички, друзья родственничков, любовницы – все, что можно. Подготовишь материал и срочно мне на проверку. Нужно подать его так, чтобы к нам минимум претензий. Только ссылки на источники в правоохранительных органах и все такое…
– А вдруг Парфенов не захочет сливать информацию? – меланхолично спросил Валежников.
– Куда он денется? Ему это выгодно, – возразил Кусков. – У меня сведения, что он на свой страх и риск действует. Я же говорю, ковбой он, вымирающий вид. Но нам такой тоже полезен. Ты присмотрись.
– Все мы ковбои, – рассудил Валежников. – Свои среди чужих, как говорится. Ладно, ждите бомбу.
– Вот тебе деньги на непредвиденные расходы, – Кусков отсчитал несколько купюр из собственного бумажника и передал их журналисту. – Говорят, наш ковбой совсем не противник алкоголя. Только не переборщите в этом плане – я тебя знаю!
Валежников еще и тем нравился редактору, что также являлся большим поклонником пива «Гиннес», порой даже слишком большим.
– И запиши номер его телефона, – продолжил он. – Не уверен, что тебе стоит соваться в отдел – твою рожу правоохранители слишком хорошо знают. Если ты там появишься, наверняка кто-нибудь смекнет, что дело нечисто.
– Ученого учить – только время тратить, – сказал Валежников, пряча деньги поглубже в карман. – Пойду я. Раньше сядешь, раньше выйдешь, как у них говорят…
Журналист Валежников производил на людей неоднозначное впечатление. Некоторым импонировали его серьезный вид, флегматичность в движениях и разговоре, его непоколебимое спокойствие в любой ситуации. Некоторые же считали его авантюристом, продажным писакой, человеком, на которого никак нельзя положиться. Он и сам до конца не знал, кем он на самом деле является, поэтому любил представляться несколько отстраненно. «Я – охотник, – говорил он. – Бью птицу влет. Шкурку сдаю, а навар мне». Впрочем, его материалы читали с удовольствием все, и враги, и поклонники – перо у Валежникова было бойкое.
Он созвонился с капитаном Парфеновым не в самый подходящий для этого момент. Судя по голосу, у капитана намечались серьезные неприятности. Да и не только по голосу. На первое предложение журналиста встретиться и поговорить капитан послал его матом, и довольно далеко послал. Но Валежников не был бы Валежниковым, если бы не повторил предложения, причем с еще большей настойчивостью.
Парфенову неожиданно понравилось, с какой невозмутимостью встретил отпор продажный журналюга. Он подумал, припомнил статьи Валежникова, которые читал прежде, и решил согласиться.
Валежников предложил встретиться не в ресторане, а в пивной, но в пивной хорошей, где можно было не только выпить, но и спокойно, в уютной обстановке поговорить. Чтобы не переборщить и не скомкать беседу, Валежников из напитков заказал только свой любимый «Гиннес». Ожидая опера, он не волновался. В конце концов, ему всегда удавалось чего-то добиться от людей, которые соглашались на сотрудничество. Результаты не каждый раз получались весомыми, но природный нюх помогал Валежникову угадывать то, что люди не торопились высказывать. Он шел на определенный риск, но обычно оказывалось, что чутье его не подводило. Если же все-таки случался сбой и начинались судебные тяжбы, то по иску расплачивалась редакция, а лучше сказать, спонсор. Это были, так сказать, предполагаемые и допустимые потери, издержки профессии. Гораздо хуже бывало, если расплачиваться приходилось здоровьем. Это тоже были издержки, но трудно восполняемые. Правда, с опытом Валежников научился сводить эти издержки до минимума, но всего предугадать нельзя.
