Анатолий Афанасьев - Мимо денег
Детина пригладил льняные кудри, тяжело дышал.
— Кто из вас доктор Кубрик? — спросил Корин, хотя ответ и так был ясен.
— Допустим, я доктор Кубрик, — с достоинством ответил головастик. — А вы кто такой? Почему врываетесь без стука?
Корин притворил дверь и сделал шаг вперед.
— Я пришел за Аней Берестовой. В какой она палате?
Доктор хмыкнул, внимательно разглядывая нахала.
— Полюбуйся, Коленька, — обратился к полюбовнику. — Раньше их привозили, теперь приходят своими ногами. Объясните, милейший, толком, кто вы такой? Родственник ее?
Корин приблизился на расстояние броска.
— Это неважно. Я пришел за ней, и вы ее отдадите.
— Неужели?.. Коленька, ну-ка кликни Михалыча.
Детина, по-прежнему тяжело сопя, начал вставать с дивана, и Корин нанес ему страшный удар кулаком в переносицу. Коленька опрокинулся обратно на диван, забавно хрюкнув. Из глаз брызнули слезы, а из сопатки кровь.
Кубрик истошно взвизгнул.
— Вы что делаете, хулиган этакий?! С ума сошли? Я же вас… — и тут вдруг запнулся, натолкнувшись на свинцовый взгляд Корина, как на физическое препятствие.
— Молодец, что заткнулся, — похвалил Корин. — Правильно все понял. Про смерть и про безумие я знаю больше тебя, пиявка медицинская. Поэтому могу успокоить: это не больно. Вжик — и нету. На самом деле ничего нет приятнее смерти. Если ее не растягивать до бесконечности, как делаете вы со своими кириенками. Все хорошо в разумных пропорциях. Сейчас убедишься, паскуда.
Коленька-санитар слегка очухался и снова попытался подняться, бормоча нелепые угрозы, страшные, возможно, для него самого. Корин взял со стола бронзовую пепельницу и одним ударом, сверху вниз, размозжил ему череп. Ошметки бурой жижи плеснули в лицо доктору, повисли на щеке, но у него недостало сил, чтобы утереться. Он побледнел и начал икать.
— Что с тобой, пиявка? — посочувствовал Корин. — Разве ты сам много раз не проделывал такое? Ну, не пепельницей, шприцем или таблетками. Разницы-то никакой. Чего ж так испугался?
— Что вам угодно? — глухо выдавил доктор. — Я сделаю все, что хотите.
— Само собой. А пока проводи-ка к Берестовой.
— Невозможно. Ее вчера увезли.
Корин сразу понял, что доктор не врет, но не хотел верить.
— Кто увез? Куда?
— Не знаю… Честное слово, не знаю. Мы получили распоряжение.
— От кого распоряжение?
Доктор отодвинулся от мертвого Коленьки, который на него завалился, словно с запоздалой лаской. Сам он уже мало отличался от своего дружка, разве что глазенками поблескивал, как свиненок. Корин отметил это с чувством глубокого морального удовлетворения. Единственное, что плохо, — кровь у обоих порченая.
— Оглох, пиявка? Чье, говорю, распоряжение?
— По-видимому, ее родственников?
— У нее нет родственников.
— Я всего лишь рядовой врач. Не владею всей информацией. Все решения такого рода принимает начальство.
— Начальство у тебя, пиявка, теперь только одно — это я.
— Извините, оговорился.
Лева Кубрик двенадцать лет имел дело с сумасшедшими или с теми, кто был на грани, и знал лучше других, что главное — их не раздражать, особенно в состоянии припадка. Контакт с такими больными в принципе всегда возможен, если вписаться в русло их параноидальных видений. Соответствовать их воображаемой реальности. При определенном навыке это не так уж сложно. Тем более что нынешний мир по сути мало чем отличался от того, который придумывали себе пациенты. Однако он также понимал, что столкнулся с особым случаем. Чудовище со свинцовым взглядом не просто сумасшедший, это что-то иное. Кубрик не исключал, что на «Белую дачу» наконец-то пожаловал гость прямиком из преисподней, чего давно следовало ожидать. По тому, как он хладнокровно расправился с Коленькой, и по тому, как четко, последовательно задавал вопросы, не сбиваясь на побочные ассоциации (свойство всех шизофреников), можно заключить, что разум у чудовища в абсолютном порядке и оно преследует конкретную, вполне логичную цель. Кажется, впервые Лева Кубрик с болезненной остротой ощутил, как холодно и одиноко жить на свете.
— Я могу узнать, куда ее увезли, — пробормотал он с заискивающей ноткой.
— У начальства?
— В регистратуре… Если разрешите позвонить?..
— Опять химичишь, пиявка. Какая тебе среди ночи регистратура?
— У меня есть домашние телефоны.
Корин поднял его за шкирку, тряхнул, удивляясь сытой тяжести ублюдка, потыкал носом в развороченную, окровавленную тушу любовника, приговаривая:
— Хочешь таким же быть? Хочешь, да?
Доктор не вырывался, лишь жалобно попискивал. С трепетом ощущал неумолимую силу оборотня. Наконец, отвесив смачную оплеуху, Корин его отпустил.
— Повторю последний раз, где Анек?
Кубрик, размазывая по лицу кровь, проблеял:
— В шестой палате.
— Ты же говорил, увезли?
— Раньше там лежала… Можно проверить… Не бейте меня, пожалуйста!
Корин удивился:
— Кто тебя бьет, пиявка? Никто пока пальцем не тонул. А вот если опять соврал, буду убивать мучительно. Веришь мне?
— Конечно, верю, — с какой-то нелепой радостью отозвался доктор.
— Где эта палата?
— Направо по коридору… Четвертая дверь отсюда.
Корин оторвал телефонный провод и связал ему руки и ноги. Потом отволок к батарее и брючным ремнем прикрутил за шею к железной стойке так плотно, что дернувшись, доктор рисковал себя задушить. Отошел на шаг, полюбовался работой. Побагровевший, задыхающийся кириенок выглядел потешно, но какого-то важного штриха не хватало в композиции. Корин задумался, сведя к переносице мохнатые брови. Ага! За ноги стянул с дивана Коленьку, перетащил к батарее и прислонил к доктору, закинув руки мертвеца ему на плечи. Великолепно! Получилась возвышенная картина, которую можно назвать «Поцелуй смерти». То, что доктор временно еще живой, даже усиливало эстетическое впечатление.
— Сиди тихо, — растроганный, попросил Корин. — Не разрушай гармонию. Может, я тебя помилую, гаденыш.
Попав в шестую палату, принюхался. Две кровати заняты, третья пустая. Ани тут не было. Значит, действительно увезли. Разочарование было так велико, что Корина замутило. Он ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. Стоял зажмурясь, борясь с тошнотой. Столько усилий — и все напрасно!.. Нет, конечно, он разыщет Анека и спасет, но ведь и враг не дремлет, неустанно строит козни. Еще неизвестно, чем ее нашпиговали в этой душегубке. Вдруг превратили в зомби — и бедняжка его не узнает? Что тогда делать?
На одной из кроватей зашевелилась коричневая гора, и оттуда донесся встревоженный женский голос:
— Кто там стоит?
— Это я, — мягко ответил Корин.
— Кто ты?
— Я пришел за Аней Берестовой, но, кажется, немного опоздал.
После паузы голос потребовал:
— Включи свет.
Корин щелкнул выключателем. На подушке смутно вырисовывалось жирное, широкоскулое лицо, на котором не было ни испуга, ни безумия, лишь любопытство.
— Узнаешь меня? — спросила женщина.
— Да, узнаю, — ответил Корин. — А ты меня?
— Еще бы! Эй, Кирка, проснись!
На соседней кровати на оклик приподнялась вторая постоялица обреченной палаты. У этой узкое, испуганное личико было точно такое же, как у гадкого утенка, которому никогда не суждено стать прекрасным лебедем.
— Погляди, кто пришел, Кира, — важно обратилась к ней толстуха. — Жених за Анькой с того света.
— Ой, здравствуйте, — пискнул утенок. — Как же вы так опростоволосились, милый господин? Анечку только вчера увезли… Если хотите, могу ее заменить. Посмотрите, пожалуйста. Когда-то я нравилась мужчинам, — и с этими словами девушка устроилась на подушке повыше и сдернула бретельки ночной сорочки. Тускло засветились маленькие опущенные грудки.
— Прекрати, Кирка, — цыкнула толстуха. — Вот уж не знала, что ты такая бесстыдница. Неужели не видишь, ему никто не нужен, кроме Ани… Скажите, любезный, как вы меня узнали?
— Видел по телевизору… Давно… Когда жил среди людей.
— Кто же я, по-вашему?
— Как кто? Ириша Хакамада. Из фракции «Правая сила».
Дама кокетливо захихикала.
— Представляете, а мне никто здесь не верит. Даже Кирка. Думают, полоумная. И в то, что я супруга Ширака, тоже не верят.
— Удивительно, — посочувствовал Корин. — Но скажите, Ирина, когда Анека увозили, она была в своем уме?
— Совершенно как мы с вами. Насчет этого не волнуйтесь. Из нее лепили морковку, но я научила ее выплевывать таблетки. А пытка током пошла ей только на пользу.
— Ну пожалуйста, можно спросить? — пропищала Кира.
— У Кирки суицидальный синдром, — пояснила Хакамада авторитетно. — Протекает неадекватно. Два раза делали дезинфекцию, и вот чирикает себе, как птичка.
