Алла Демченко - Александра: Жизнь и судьба
— Степановна, девушка только что не выходила на улицу?
— Выбегала какая- то. Чужая. Наших я всех знаю. Уехала на такси, — уточнила вездесущая консьержка и, видя недоумение Стрельникова, объяснила — С пятой квартиры Крыловы приехали. Вот и умотала. А вам — то, зачем она?
Красный глазок лифта мигал, минуя каждый этаж. Подняться на третий этаж пешком было быстрее, чем ждать лифт и Стрельников, злясь на свою минутную слабость, больше похожую на предательство, медленно поплелся домой.
Маргарита Степановна злорадно смотрела на пластиковую дверь, автоматически закрывшуюся за Сашей. Благо цивилизации. Не надо как раньше, ходить за вечно спешащими жильцами и закрывать еле прикрывшуюся дверь, теперь умная дверь сама открывается и закрывается. Вот еще б не пропускала всяких. Не прошли этот… Она силилась вспомнить слово, такое короткое, не наше, услышанное в сериале. Ну как же назывался этот контроль? Все нужные параметры внесены, а ты только стоишь и смотришь в глазок.
Ей — то да не знать параметров в этом доме!
Маргарита Степановна достал с кармана, оставленный Лерой конверт и любовно опустила в сумку.
— Фейсконтроль, — облегченно вздохнула консьержка, вспомнив нужное слово.
Глава 39
Борис сонно посмотрел на часы и осторожно, что бы не разбудить Леру, высвободил руку. Он пытался сообразить отчего настроение такое гадкое с самого утра. Электронные часы предательски высвечивали дату. Пятнадцатое декабря. Каждый год в этот день у него было плохое настроение. Он не мог сказать, что его одолевали муки совести, но было как — то не по себе. В этот день обычно, он начинал пить с самого утра и к вечеру набирался под завязку. На следующий день адски болела голова.
Борис набросил шелковый халат, недавний подарок Леры и сел на старый расшатанный стул.
Было время, когда он мог прохаживатся по квартире совершенно голым, зная, что его обнаженное тело сводит Элеонору с ума. Сколько раз, полностью собравшись, готовая к выходу, она борсалась в его объятья, оствив дела на потом.
О Элеоноре он старался не думать. Поначалу, когда в душе жил страх, и он просыпался по ночам от малейшего шороха за дверью, успокаивал себя мыслю, что только окончится судебный процесс, он приложит максимум усилий, что бы облегчить судьбу Эли. Оставленных денег хватило б на целый штат высокооплачиваемых адвокатов. Только судебные дознания затянулись почти на год. Появлялись новые и новые фигуранты. Уголовное дело разрасталось, как снежный ком. Для дачи показаний даже его вызывали пару раз. Стоило б, Элеоноре только обмолвится о его причастности ко всем делам, и, считай, судьба решилась бы на десять лет вперед. Он был ей благодарным за это молчание. Возможно, она и молчала только потому, что надеялась на его помощь. Или причина была в другом? И если б оставленные деньги внезапно не окончились, он бы ей помог.
А потом среди ночи заявился Берестов с новым паспортом. Он боялся всего и всех, представив годы за решеткой, а Марк Яковлевич так красочно описывал лагерную жизнь. Тогда он согласился б на все, а не только поменять паспорт. Да и Берестов обещал помочь выехать. Пусть только уляжется шумиха вокруг галереи. Нашел кому верить — Берестову.
Пятнадцатое декабря Борис не любил. Дни рожденья Элеонора умела и любила праздновать с размахом. В кругу многочисленных знакомых Берестов, как близкий друг покойного Ольжича, занимал самое почетное место — возле Элеоноры. На правах кого? В разгар вечеринки Борис незаметно оставлял ресторан. Остаток ночи он проводил в мастерской. К полудню приезжала Элеонора. Следовало бурное примирение.
Воспоминания нисколько не улучшили настроение. Сколько ж ей сегодня? Борис закрыл глаза. Ему без малого сорок, значит, Эля сегодня праздновала б полтинник…
Разница в десять лет его пугала только поначалу. А потом он обо всем забыл. Элеонора была из тех женщин, возраст которых зависел от окружающих. В постели она могла быть стеснительной и неопытной, и могла быть настоящей жрицей любви. Ни до, ни после — таких женщин, как Элеонора он не встречал.
Борис с тоской посмотрел на спящую Леру. Вдобавок к плохому настроению накатила новая волна раздражения. Хотелось выпить и остаться одному. Он снова посмотрел на часы. Пару часов — и Лера уедет.
Чтобы какое — то время не думать о причине плохого настроения, он зацепился мыслю за назойливый яркий халат. Как можно было купить такое шелковое чудовище?
Лера повернулась набок, волосы, заправленные в узел, за ночь растрепались и причудливо рассыпались по подушке. В другой день он бы ни за что не оставил ее одну в постели, только не сегодня.
В рабочей части мастерской, отделенной от спальни только итальянской переносной ширмой, тоже подарок Леры, Борис запихнул бутылку водки в маленькую морозилку.
По сути, он был везучим человеком. Но самым большим везением была Элеонора. Можно сказать, она была ему всем и ангелом — хранителем, в том числе. Она исправно вела свой бизнес, обеспечивала и оберегала своего мужчину от всяких потрясений. И требовала всего — то ничего — верности, которую, надо отдать должное, он безупречно хранил ей. Легкие, короткие увлечения Элеонора ему позволяла сама, что бы разыграть ревность и потом разбудить новую волну страсти.
А потом они захотели свободы. Биллеты до Мадрида лежали в новеньких загранпаспортах…
И Лера тоже была его везением. Не забарахли у нее машина или, проехал бы он мимо нее — неизвестно еще как бы он прожил эти два года без копейки за душой.
По — сути, он считал себя везучим человеком.
Когда — то, давным давно, он жил совершенно другой жизнью. В той жизни было все. И по квартире он мог ходить голышом. Правда, иногда завязывал на бедрах полотенце, когда возвращался с ванной в их с Элеонорой спальню. Потом она уезжала по делам, благодаря которым он и жил безбедно. Особо не напрягаясь, он изредка появлялся в мастерской. И мастерская была — нечета этой. Пил виски, развлекал ее многочисленных приятельниц — тонких ценительниц искусства. Хотя какие они были ценительницы? Так — пустое место. А вот их мужья и любовники — те знали, что ценить. Хотя… Борис довольно улыбнулся, вспомнив этих «ценителей», нагретых собственноручно на сотни тысяч евро.
Если б он мог добраться до тех денег теперь. А ведь Берестов, старый лис, все продумал, все заранее просчитал. И почивает спокойно где — то в Европе, кормя его обещаниями о помощи.
Борис опустился в неудобное низкое кресло, единственное в мастерской. Он готов был так просидеть до тех пор, когда Лера наконец — то сменит фамилию. Потом после смерти мужа, а в этом он был уверенный, иначе для чего было тратить эти годы, он сам получит эту фамилию. Борис Стрельников. Вроде звучит не плохо. Игорь Стрельников, конечно, лучше. Но об этом надо забыть навсегда. А с новым паспортом его ждет доступ к деньгам. От этой мысли Борис почувствовал, как настроение немного улучшилось.
— Борис, какие у нас планы?
Лера потянулась всем телом, как потягиваются дикие кошки. Свободно и независимо. Вот кому бы ходить без халата. Борис притянул ее к себе и уткнулся в плоский живот. Только б ты быстрее вышла замуж, только б вышла. Только б быстрее. До нового года. А с нового года — новая жизнь.
Он всегда произносил эти заклинательные фразы, словно ее нутро должно повиноваться его желаниям.
— Что ты сказал?
Лера потянула его за руку. Непослушные белокурые волосы опять распались.
— Борис, давай переедем ко мне. Не могу я здесь жить. Не могу.
Последнюю фразу она произнесла по слогам, с капризными нотками в голосе. Он и сам понимал: его берлога не подходит не то что для жизни, а даже для редких встреч. А ведь она смогла так все обставить, что даже ее искушенные подруги поверили, что эта мастерская и есть самое богемное и гламурное место и если не для всех жителей Москвы, то для лучшей ее половины точно.
— Ты чего улыбаешься?
— Вспомнил, как твоя Макеева здесь закатывала глаза.
— Кстати, я заметила, как она и на тебя смотрела.
Лера кокетливо поцеловала его в шею.
— Борис, поедем ко мне на обед?
— Нет. Езжай сама. Я немного поработаю.
Он неловко оперся рукой о край стола. Подрамник упал на пол. Стук нарушил хрупкое душевное равновесие. Испорченное настроение вернулось.
Работа была лишь отговоркой. Ничего делать он не будет. После отъезда Леры он достанет с морозилки заготовленную бутылку, отключит телефон и пусть завтра болит голова…
В подтверждение своих намерений, Борис поднял припавший пылью подрамник. В просвете между столом и стеной лежал забытый сверток перетянутый бечевкой.
В тот день в мастерскую он вернулся в самый разгар спора.
Пять картин, его золотой запас, были расставленные словно на аукционе. Но его напугало другое. Вначале, он не придал особого значения вялым рассуждениям о живописи. Сколько Лериных подруг здесь перебывало, он уже и со счета сбился. Все было одно и то же, как по кальке: женщины, с бокалом вина, рассматривали работы, говорили о новых выставках картин, машин, драгоценностей, слегка кокетничали с ним и расходились. Он видел блеск в Лериных глазах. Гордилась им что — ли?
