Евгений Зубарев - Я убью тебя, менеджер

Долгий и мучительный кошмар последовательных провалов в совершенно абсурдные, но при этом потрясающе объемные, реалистичные галлюцинации, из которых мне удавалось вынести даже воспоминания о запахах окружавших меня людей, закончился одним мановением руки, вдруг похлопавшей меня по щеке. Я сразу, каким-то неведомым, звериным чутьем понял, что это рука Марты, и попробовал придержать ее возле себя еще хоть на одну лишнюю секунду. Но рука лишь раз снова хлопнула меня по лицу и исчезла. Чтобы понять, куда она девалась, мне все-таки пришлось открыть глаза, и я увидел Марту, со снисходительной улыбкой склонившуюся надо мной.

– Алкоголик! Маньяк! Дебошир! Пьяница! – перечислила она с плохо скрываемым одобрением.

Я попробовал приподнять голову, но тут же мутная волна зловонного удушья подкатила к самому горлу, а в глазах тревожно замерцали цветные круги. Аккуратно вернув голову на место, я начал водить по сторонам одними глазами, но даже это упражнение доставляло мне физическую боль.

Впрочем, я успел увидеть, что лежу голый, в светлой просторной комнате, на белоснежном белье самой мягкой постели из всех, на которых я когда-либо лежал. Эта постель была какой-то невероятно самодостаточной, и если лежать там недвижимо, чтобы не чувствовать ссадин и синяков, то даже простое ровное дыхание в подобном лежбище погружало в полновесную порнографическую истому.

На стене прямо передо мной красовался огромный плакат из советских времен – суровая девушка с лицом доярки укоризненно тыкала мускулистым пальцем в испуганную девушку с лицом радистки Кэт, а под этой сценкой красовалось набранное огромным шрифтом двустишие:

В поле, в квартире, в общественном месте —

везде надо думать о девичьей чести!

– Ты у меня, Ваня, – объяснила мне Марта, осторожно присаживаясь на краешек кровати. – Пришлось, понимаешь, нанимать специальных людей, чтобы тащить тебя, пьяного бегемота.

Я молча смотрел на нее, с трудом вспоминая подробности минувшей ночи. Марта в ответ так же пристально глядела на меня.

– А ты неплохо смотришься на белых простынях, – сказала она наконец. – Хоть сейчас снимай клип о шоколадном зайце.

Я протянул к ней руку и сказал, до конца еще не веря, что это не очередная галлюцинация:

– Иди ко мне.

Марта покачала головой:

– Ваня, ты же знаешь. Ничего не получится. К тому же у тебя башка разбита. Ты сейчас у нас просто живой труп.

Я приподнялся, усилием воли сдержав рвотные позывы, тут же снова рванувшиеся в горло, и, дотянувшись до нее рукой, потянул к себе.

Она, по-прежнему мягко улыбаясь, послушно подалась вперед, легко встряхнув плечами и сбросив с себя халат, и я увидел голую Марту, сидящую у меня на кровати.

Я оказался не готов к такому зрелищу и кончил, даже не успев толком прикоснуться к ее маленьким упругим мячикам-грудям. Она почувствовала мой финал и счастливо засмеялась:

– Похоже, я тебе слишком сильно нравлюсь, а, Ваня?

Я смог лишь кивнуть, закусив от огорчения губу.

Марта поцеловала меня небрежным сестринским поцелуем куда-то в нос и с видимым облегчением спрыгнула с кровати.

– Ванная свободна, – сказала она. – Вон там, за белой дверью.

Я тоже встал, не обращая больше внимания на тошноту и головокружение. Мне было стыдно и досадно, и я сейчас хотел как можно быстрее спрятаться от смеющейся Марты где угодно, хоть в туалете, хоть на балконе. Ванная воистину была спасением.

Я сразу встал под душ, закрыл глаза, и тут меня так повело, что удержаться на ногах не получилось, и я осел в ванну, сползая голой спиной по влажной холодной стенке. Несколько минут я приходил в себя, пытаясь заставить свое тело встать и вообще вести себя так, как полагается. Потом я подумал, что, если быстро помоюсь, смогу повторить попытку обладания Мартой и на этот раз эта попытка должна стать более удачной.

Выходя из ванной, я схватил самое большое полотенце из всех, вывешенных в ванной на стойке, и, торопливо вытираясь на ходу, вошел в спальню.

Марта стояла возле зеркала, внимательно рассматривая себя со всех сторон.

– Не знаешь, почему так? – спросила она меня, чуть обернувшись, но все-таки не отводя заинтересованного взгляда от зеркала. – Почему, надев кружевной черный лифчик, черные чулки и красные стринги, интеллигентный человек приобретает такой глупый вид? Что интересно, если красные стринги заменить сиреневенькими, вид у того же человека становится пошлым. Что же делать, Ванечка? Кто лучше – пошлая Марта или глупая Марта?

Я подошел к ней поближе и без слов обнял, даже не пытаясь сдерживать себя.

– Нет, Ваня, этого уже хватит! Не мучай себя и меня! Прекрати! – сказала мне Марта так сердито, что я сразу прекратил и взамен, натужно хихикнув, предложил ей:

– Сними стринги и надень очки. Сразу вернешь себе интеллигентный вид и заодно добавишь загадочности.

Марта уперла руки в бока и, возмущенно качая не чесанной с утра головой, ответила:

– Какая же, к черту, может быть загадочность, если стринги уже сняты? Эх ты, дурачина! Ничего-то ты не понимаешь в женской красоте.

Я извинительно развел руками и принялся бродить по спальне, разыскивая свои вещи. Я решил, что больше ни единым движением или словом не покажу Марте, как хочу ее. Не зря же нам два века талдычат – чем меньше женщину мы любим, тем она больше бла-бла-бла, не помню точно, как в оригинале, да и неважно это. Важно, что, согласно этой теории, мне следует демонстрировать свое полное равнодушие к Марте, а я, дурак, кидаюсь на нее, как доминантный самец на свежую самочку. Хватит, надо быть умнее.

Марта указала мне на мои вещи и уже совершенно чужим, деловым тоном сказала:

– Сегодня Камминг должна отбирать сценарии для съемок на понедельник. Ты бы подъехал к Мише, а то она там опять навыбирает, замучаемся выкручиваться. А еще лучше, написал бы ты нам, специально под съемки, парочку эксклюзивных сценариев с простым антуражем и доступными героями. Давай, а? – попросила она, подойдя ко мне поближе.

Я хмуро посмотрел на ее грудь, едва скрытую от меня кружевным лифчиком, на красные стринги, не скрывающие вообще ничего, и, обиженно вытянув губы, буркнул:

– Тебе от меня вечно нужно только Это.

Марта прыснула, заходясь в на редкость жизнерадостном смехе, и осторожно, бочком подойдя ко мне, поцеловала в плечо. Но потом тут же отошла, сообщив на прощание:

– За что я тебя действительно люблю, Ваня, так это за твои шутки. Напиши нам хорошие сценарии, и я тебе отдамся прямо в редакции «Интершума».

– Договорились, – быстро сказал я, на полном серьезе пытаясь поймать ее на слове.

– Шутка, – также быстро парировала она, снисходительно качая головой.

Писать тексты я отправился в редакцию «Петербургского интеллигента» – от квартиры Марты до родной редакции было всего три квартала пути, и я прошел это расстояние пешком, осторожно вышагивая по скользкой от извечной осенней мороси тротуарной плитке, заполонившей с недавних пор весь центр Петербурга.

Я перешагивал лужи и думал о нас с Мартой, а еще о том, что будет, если наша афера со съемками не сложится и я не заработаю всех этих сумасшедших денег, на которые уже совершенно серьезно стал рассчитывать в своих планах. Впрочем, планы не были оригинальными и включали в себя совершенно стандартный, общечеловеческий набор типичных удовольствий – несколько недель абсолютного безделья с любимой женщиной или детьми на фоне моря, солнца и разных тропических радостей. О том, что эти деньги, даже если я их получу, могут пойти на выплаты пельменным вымогателям, я старался не думать.

Зато я снова еще немного подумал о нас с Мартой и пришел к выводу, что самым большим страхом для человека, кроме Страха всех страхов, Страха неизвестности, является Страх перед любовью, на которую нельзя ответить взаимностью. Марта просто боится меня, точнее, боится любого проявления моих чувств, вот в чем все дело. Я еще раз уверил себя в том, что мне следует вести себя как можно более сдержанно, и даже шагать начал соответствующим образом – неторопливо и уверенно. Правда, тут же пару раз чуть не навернулся на скользком граните.

В субботу редакция была пуста – на все три этажа нашего скромного особнячка в центре города приходилась лишь одна живая душа, и та душа принадлежала совершенно невменяемому спросонок охраннику. Сначала я звонил в домофон, во дворе слыша, как надсадно трезвонит сирена на посту охраны. А потом проснувшийся наконец боец никак не хотел понимать, кому и зачем понадобилось идти на работу в субботу, и все норовил отослать меня в соседний с нашим особнячком пункт обмена валюты, отчего-то решив, что я именно туда и направляюсь.

Когда охранник наконец окончательно проснулся и разглядел мою черную физиономию в прицел своей видеокамеры, он озвучил для меня через динамики домофона еще одну причину, по которой не рад меня сегодня видеть:

– Да узнал я вас, Иван Леопольдович. Вас, пожалуй, не узнаешь, ха-ха. Но пускать на выходных теперь велено только тех, кто заранее записался в специальный журнал, – объяснил он, сочувственно вздыхая в микрофон.