Алина Егорова - Медальон сюрреалиста
— Чтобы еще раз я добровольно приехала в подобную дыру?! Никогда! — заявила Светлана.
— Не зарекайся, — пророчески произнесла тогда мать и оказалась права.
Квартира, которую Александру Венедиктовичу дали от предприятия, была значительно лучше старенькой квартирки тетки Зины, но все равно жилье находилось в Лодейном Поле, а не в мегаполисе, и Веру удивила просьба сестры ее приютить.
Видать, сильно прижало, догадалась Вера. Она не стала расспрашивать Светлану, почему та, оставив мужа и свою комфортную, налаженную жизнь в крупном городе, приехала в их захолустье. Захочет — сама расскажет, решила Вера. Света была ей благодарна за гостеприимство и особенно за молчание. Рассказывать о себе не хотелось, прежде всего не хотелось выглядеть жалкой неудачницей, у которой на пятом десятке ни кола, ни двора, ни семьи — ничего.
В уютном доме сестры Светлана понемногу отогрелась душой. Александр Венедиктович пообещал похлопотать насчет работы. Быть секретаршей — раньше такая участь Светлане отнюдь не казалась заманчивой. По ее мнению, секретаршей можно работать в молодости, а в зрелом возрасте бегать с бумажками и кофейником несолидно, толковые девушки строят карьеру, а в секретаршах засиживаются серые, ни на что больше не способные личности. Теперь же и такая работа показалась ей за счастье. Уж лучше, чем за прилавком или на швейной фабрике. Несмотря на то что Вера давно занималась индивидуальным пошивом, Светлана по-прежнему высокомерно считала профессию сестры не престижной. Она никак не могла понять одного: каким образом Вера с ее посредственными данными умудрилась выйти замуж за главного инженера? Статный, с благородным лицом, образованный, Александр Металиди мог выбрать себе женщину поинтересней. И постоличней. Ехал бы в Петербург, чего в этой деревне прозябать? Чужая душа — потемки, пусть прозябает, раз ему тут нравится, думала Светлана.
Сама же она вовсе не собиралась задерживаться в Лодейном Поле. Покидая Новосибирск, Светлана планировала перебраться в Петербург. Как-то в телефонном разговоре Вера обмолвилась, что Виола вышла замуж и живет в Питере. Ее муж моряк, ходит в заграничные рейсы, а Виола сидит дома с ребенком. От пароходства молодым дали хорошую квартиру, так что живут и радуются. Светлана слушала вполуха: несмотря на договоренность молчать о дочери, сестру иногда прорывало. Сначала Света злилась, но со временем стала относиться к этому философски: главное, что Вера никому не рассказывает о происхождении Виолетты.
— Ты никогда не показывала фотографий Виолы. Покажи, — проявила вдруг заинтересованность Света.
— Ты сама этого не хотела, — заметила Вера. Она охотно достала большой, в бархатной обложке альбом и уселась рядом с сестрой.
Тут была представлена вся жизнь ее двадцатипятилетней дочери — с рождения по нынешний день. Вера медленно переворачивала страницы, любовно комментируя каждый снимок. Светлану охватывали смешанные чувства: страх, растерянность и… гордость. Девочка выросла, расцвела, удачно вышла замуж и из дыры перебралась в большой город. «Гены не спрячешь! — самодовольно думала Светлана. — И пусть Верка не обольщается, называя себя матерью». Света понимала, что Виолетта — ее дочь. Что бы там ни произошло, все равно Виолетту родила она, а не Вера.
— Дай мне ее адрес, — попросила Света.
— Зачем? — насторожилась сестра.
— Я хочу с ней повидаться.
— Раньше не хотела.
— Я хочу увидеть своего ребенка! — потребовала Светлана.
— Ах, вот как! — Вера почувствовала, что у нее собираются отнять самое дорогое. Она понимала, что это едва ли возможно, но страх парализовал способность логически мыслить. — Даже не думай ей что-нибудь говорить! Виолетта моя дочь, а тебе она племянница. Ты же сама так хотела! — возмутилась Вера.
— Теперь перехотела!
— Тогда вот что. Я не желаю тебя больше видеть в своем доме! Квартира тети Зины свободна, можешь поселиться там.
— Ну и пожалуйста! — передернула плечиком Света. — Сегодня же перееду.
Светлана демонстративно стала складывать вещи, радуясь, что показала сестре, что в ее помощи она не нуждается, и ту теперь будет мучить совесть. Несомненно, у Веры намного комфортней, чем в халупе тетки Зины, но ради такого эффектного выпада можно немного потерпеть. Все равно из Лодейного Поля она скоро уедет. Уходя, Светлана умыкнула у сестры новогоднюю открытку с обратным адресом Виолетты.
Хлопот у молодой матери хватало, особенно на первых порах. Было некогда даже принять ванну, не то чтобы сходить в театр. Вылазка в ближайшую булочную приравнивалась к выходу в свет, а уж если иногда заходил кто из родственников или знакомых понянчиться с малышкой, Виолетта была счастлива.
Казалось бы, предложение тети Светы пожить у нее на правах подсобной силы, должно было быть воспринято Виолеттой с радостью, однако не тут-то было.
Погожим субботним утром Светлана с пакетом распашонок появилась перед высокой двустворчатой дверью питерской квартиры супругов Остапчук-Металиди. Долго никто не открывал, и вот когда, отчаявшись, Светлана собралась уходить, раздалось клацанье замков. В темном проеме возникла одетая в красивый заграничный халат молодая женщина. Не сказав ни слова, она впустила гостью. Светлана на миг оторопела: на нее смотрели те самые проницательные черные глаза, которые она помнила еще со своей юности. Точно так же двадцать с лишним лет назад на нее смотрела завернутая в одеяльце маленькая Виолетта. Смахнув наваждение, Светлана бросилась с объятиями к дочери.
— Милая моя! Как я рада тебя видеть! Какой ты стала!
Виола отстранилась, Светлана, словно так и было задумано, сделала шаг в сторону.
— Дай я на тебя погляжу! — воскликнула она. — Выросла-то как, красавицей стала. Я тебя еще вот такой помню, — показала она руками расстояние не больше полуметра.
— А я вас нет! — отрезала девушка. — Зачем явилась?
— Ну как… на тебя и на внучку посмотреть, — оторопела Светлана. Такого поворота она не ожидала. Неужели Верка настроила?
— Посмотрела? Иди.
— Как ты так можешь?! К тебе родная… — Светлана запнулась, — родная тетя приехала издалека…
— Мне давно все известно про мое происхождение. Я знаю, что ты меня родила от цыгана, знаю и то, что ты меня бросила, а тетя Вера удочерила.
— Но как?! — задохнулась Светлана. — Как она могла рассказать?! Она ведь поклялась молчать!
— Мама мне ничего не рассказывала, это бабушка Зина проболталась. Когда ты у нее жила, она слышала, как ты на меня, на малявку, кричала, обзывала цыганским плевком и прочими отвратительными словами, как обещала выбросить меня в окно, если я не перестану реветь. Я не поверила, думала, бабушка спятила, но потом весь дом перерыла и нашла документы на удочерение. Так вот знай, что я тебя ненавижу! За то, что бросила меня, как собачонку, за то, что лишила меня отца, за то, что мой отец — неизвестно кто, за то, что во мне течет цыганская кровь, за то, что я росла в маленьком городишке, а не в Москве. За все!
Василия дома не было, и Виолетта могла свободно говорить о том, что у нее давно накипело на душе. Девушка рассказала о том, каким потрясением в двенадцать лет для нее стало известие о ее происхождении, как она в одно мгновение из гречанки и дочери уважаемого в городе человека превратилась в нагуленыша, от которого отказалась родная мать, и как тяжело стало жить с этим знанием. Как она пыталась покончить с собой, но у нее не хватило смелости шагнуть в лестничный пролет выбранного для этой цели девятиэтажного дома. Как она потом при любой возможности врала всем и себе самой, что она гречанка, для достоверности добавляла выдуманные подробности о несуществующей родне в Афинах, и от этой лжи ей становилось тошно.
— Уходи, я не желаю тебя видеть! — выпалила Виолетта.
— Но ты должна меня понять. Мне было плохо.
Девушка распахнула дверь.
— Уходи!
Ошарашенная, Светлана медленно спускалась по лестнице, перед глазами все плыло, тело дрожало, в руках болтался пакет с распашонками, которые она забыла отдать. Эти распашонки она купила на последние деньги, оставшиеся от продажи сережек с александритами. Светлана рассчитывала на хлебосольство дочери, а потом можно было бы поискать работу. План провалился, и нужно было строить новый, чтобы не пропасть в чужом огромном городе.
