Алина Егорова - Медальон сюрреалиста
— Куда, ну куда я пойду работать? Я отвыкла! Я не умею! Я не хочу!!! — стенала Светлана.
— Может, секретаршей возьмут. С твоим образованием есть все шансы. Выпускники московских вузов на дороге не валяются, — успокаивала Лариса.
На улице повисла глубокая ночь, под окном валялась разрезанная на куски мужская одежда, в квартире на полу лежали мокрые тряпки из когда-то добротных вещей терапевта Сизикова. Две пьяные женщины засиделись за столом. Одной из них давно было пора ехать домой, где ее ждали муж со взрослым сыном, второй ехать никуда было не надо, и ее никто нигде не ждал.
Как оказалось, надолго уходить из квартиры Виктор не собирался. Он, как ни в чем не бывало, вскоре вернулся домой. «Не срослось с подстилкой!» — злорадно решила Светлана. У нее появилась надежда на примирение. «Он подумал, осознал, что со мной ему будет лучше, чем с этой шалавой, не зря же он к ней раньше не уходил! Теперь будет умолять о прощении», — размышляла Светлана, нервно подпиливая ногти. Она приготовилась к сцене «возвращение нашкодившего мужа», но события стали развиваться совсем не так, как она ожидала.
Виктора словно подменили: вместо хоть какого-то раскаяния проявилась агрессия. Светлана не питала иллюзий по поводу возрождения любви, но рассчитывала на сознательность и чувство долга; в конце концов, руководству не понравится отрицательный моральный облик доктора Сизикова, и его дальнейший карьерный рост окажется под вопросом. Оказалось, что Виктор чихать хотел на нее, на потенциальные неприятности на работе, и, вообще, он никому ничего не должен. Он настоятельно рекомендовал жене искать работу, потому что участвовать в ее жизни больше не намеревался. Просить и выяснять подробности измены Светлана не стала. Она всегда была гордой и считала ниже своего достоинства копаться в чужом грязном белье. Она знала одно: ее муж подлец и вор, укравший и испоганивший огромную часть ее жизни; он ей лгал, тащил в дом грязь, а его дети — ублюдки. Она так ему и заявила напоследок:
— Сизиков! Ты мразь! Ты наплодил ублюдков!
— Не смей так говорить о детях! У тебя их вообще нет!
— Лучше не иметь детей, чем рожать от подонка. Твои дети незаконнорожденные! — завопила она. В этот истерический крик была вложена вся ее боль. Что может знать этот мерзавец о ее жизни и как он смеет ее судить?! Он даже не представляет, что ей пришлось пережить много лет назад, когда она держала на руках ребенка от цыгана! Своего ребенка от необразованного, бродячего цыгана! Какой же это был стыд, какое унижение! Но тогда она была слишком молодой и наделала глупостей. Потом вышла замуж, уехала из Москвы подальше от тех мест, чтобы все забыть. Светлане почти это удалось. Порой ей казалось, что ничего не было — ни цыгана, ни черноглазой дочки. Незаконнорожденной дочки!
— Твои дети незаконнорожденные! — зло повторила Светлана. — Даже если ты дашь им свою фамилию, усыновишь, женишься на их матери, все равно они останутся незаконнорожденными, потому что они были рождены вне брака, а это и есть — ублюдки!
— Замолчи! — вышел из себя Виктор. — Ты эгоистичная тварь, ты сама ублюдок, и мышление твое ублюдочное!
Виктор был сам не похож на себя; казалось, еще немного, и он бросится в драку, но Светлану это не пугало, она никогда ничего не боялась.
— Провинциал! — насмешливо бросила она. — Безнадежный, дремучий провинциал! Запомни, невежда: «ублюдок» — от слова «блуд». Ах, как некрасиво и мерзко звучит: дети — ублюдки! Ты сам их сделал ублюдками! Тебе не хватило смелости вовремя признаться в своих гаденьких похождениях, не хотелось рисковать карьерой, а также ты боялся влиятельных знакомых моего отца! Какая мерзость — жить на две семьи! Что ты говорил своим детям? Что ты не можешь жить с ними вместе потому, что не любишь их маму? Или любишь, но не настолько, чтобы пожертвовать своим благополучием? Нет! Ты этого не говорил! Говорить правду у тебя всегда была кишка тонка. Ты им лгал! Ты всем лгал, Сизиков! Хотя бы сейчас имей мужество взглянуть правде в глаза: то, что ты совершил, — чудовищно! Но тебе этого не понять, потому что ты — моральный урод!
В Новосибирске Светлана работу не нашла, да и не особо искала. В этом чужом, холодном, как ей всегда казалось, провинциальном городе оставаться ей не хотелось. Вернуться бы в Москву, но там родных не осталось: мама умерла пять лет назад, отец еще раньше. С друзьями-приятелями по студенческой жизни связь давно утрачена, и, откровенно говоря, друзей в Москве нет. В Новосибирске, куда они с Виктором приехали сразу после свадьбы, Светлана обзавелась новыми знакомствами; общались, ходили друг к другу в гости — вроде бы сблизились. Теперь, оставшись ни с чем, Светлана поняла, что и здесь у нее никого нет. Телефонная книжка полна номеров, а позвонить, попросить помощи не у кого: у всех дела, заботы, семьи. Посидеть за чаем или сходить на выставку — пожалуйста, а на большее рассчитывать не стоит.
Лариса в крыше над головой не отказала, но было видно, что долго принимать ее в своем доме подруга не может, ей это неудобно. У Лары семья: муж, сын вот-вот невесту приведет, зачастившая в гости ворчливая свекровь. Впервые в жизни Светлана пожалела, что у нее нет детей. Они растут быстро, а потом становятся опорой. Сын Ларисы уже самостоятельный, деньги в дом приносит и родителям помогает, так что Лара может не работать в своей музыкальной школе.
* * *В этой преисполненной собственного достоинства, со вкусом одетой немолодой женщине никак не угадывалась горничная. Глядя на Светлану Сизикову, можно было бы предположить, что она заслуженный деятель искусства или научный сотрудник на пенсии. Войдя в кабинет Тихомирова, Светлана Ивановна небрежно, словно милостыню, бросила:
— Добрый день!
Не глядя на следователя, плавно и важно, как флагманский корабль, прошла к предложенному ей стулу. Сделала небольшую паузу, предоставляя Тихомирову возможность отодвинуть для нее стул, и, не дождавшись, выразительно отодвинула его сама.
— Зачем вы подбросили в сумку Ариадны Металиди медальон? — без обиняков задал вопрос Илья Сергеевич.
Лицо Сизиковой отобразило смесь недоумения с возмущением. Приподняв аккуратную тонкую бровь, она произнесла:
— Какой еще медальон? И вообще, как вы смеете меня в чем-то обвинять?!
— Вот этот, — Тихомиров открыл перед Светланой Ивановной планшет на странице с фото из видеоархива, на котором была запечатлена Сизикова с медальоном в руках около сумки Металиди.
— Ах, вон оно что! — делано улыбнулась женщина. — Я нашла эту висюльку на пороге комнаты, где остановилась Ариадна. Девушки в доме не оказалось, вот я положила медальон в ее сумку, а вовсе не подбросила, как вы изволили выразиться.
— И где же находился порог комнаты? В тумбочке Земсковой? — ехидно спросил Илья Сергеевич и продемонстрировал видео, где Сизикова, прислушиваясь, осторожно роется в тумбочке Елены и похищает оттуда медальон.
Светлана Ивановна вспыхнула, хотела возмутиться, но тут же сникла. Она больше не производила впечатления аристократки.
— Как мерзко! — произнесла Сизикова севшим голосом. — В том доме даже в туалете следят.
— Вы так и не ответили на вопрос, зачем вы проделывали… эээ… назовем это «манипуляциями с медальоном»?
— Так было надо, — не сразу ответила Сизикова.
— Кому было надо? Вам? Или Металиди?
— Так было надо, — повторила Светлана Ивановна. — Вы все равно не поймете.
— Уж как-нибудь попытаюсь, — усмехнулся Тихомиров. Он давно не встречал такого высокомерия.
— Медальон должен был вернуться к Металиди. К этой мерзкой, отвратительной Металиди!
— Для того, чтобы навести на нее подозрения в убийстве Земсковой?
— Я так и знала, что вы ничего не поймете! Для того, чтобы эта Металиди получила по заслугам, — снизошла до объяснения Сизикова.
— Что вам сделала Ариадна, за что вы ее так не любите? Она ведь приходится вам родственницей, не так ли?
Светлана Ивановна презрительно хмыкнула.
— Родственница?! — она театрально приподняла брови. — Слишком много чести родниться с этой!
90-е годы. Лодейное Поле
Вера никак не ожидала приезда сестры. Сто лет назад Светка как ошпаренная удирала из Лодейного Поля, кляня на чем свет стоит «эту богом забытую деревню». Тогда, вернувшись в столицу, Светлана с жаром рассказывала об ужасной неустроенности Лодейного Поля и о тесной теткиной квартирке, в которой ей пришлось какое-то время жить.
— Чтобы еще раз я добровольно приехала в подобную дыру?! Никогда! — заявила Светлана.
— Не зарекайся, — пророчески произнесла тогда мать и оказалась права.
