Джон Харвуд - Тайна замка Роксфорд-Холл
— Я не прошу так много, — ответил он. — Мне не подобает стремиться или даже надеяться занять место Эдуарда в вашем сердце — только питать надежду, что со временем вы полюбите меня как-то иначе.
Даже пытаясь найти должные слова для отказа, я не могла не думать о тех преимуществах, которые сулил этот брак. Магнус был учен, прекрасно воспитан, хорош собой, возможно, богат, и, если он не излечил меня от моих посещений, он всегда будет под рукой, случись им возобновиться.
— Простите меня, — сказала я наконец, — но я не могу. Вам нужно найти женщину, которая полюбила бы вас всем сердцем, как я любила Эдуарда. И — помимо всего прочего — вдруг мой недуг возвратится… вдруг я увижу ваше привидение… — Однако я знала уже в то время, как произносила эти слова, что он-то и станет защитой от этих посещений.
— Я могу лишь сказать, Элинор, что это будете вы или никто. Я был вполне счастлив своей холостяцкой жизнью, я не планировал жениться; но вы завладели моим воображением так… Я и не подозревал, что им когда-нибудь может до такой степени завладеть женщина. А что касается вашего недуга, как вы его называете, вы правы, мы не можем быть уверены, что вы излечились; в вас живет сила, хотите вы того или нет, которую, по всей вероятности, можно лишь держать в узде. Я ее не страшусь, но многие люди страшатся. — Он склонился ко мне и взял мою руку; его рука была поразительно холодна. Он устремил на меня взгляд своих сверкающих глаз и продолжил: — Я с ужасом думаю, что вы можете попасть в руки тех, кто, узнав о вашем «недуге», просто заключит вас в сумасшедший дом, как, по вашим словам, это уже грозила сделать ваша мать.
— Но не могу же я выйти за вас замуж только из-за того, что… Вы должны дать мне время… — Я замолчала, сообразив, что произнесла.
— Ну конечно же, — сказал он, улыбаясь, — сколько угодно времени! А я осмелюсь хотя бы питать надежду.
Ада и Джордж удивились, но вовсе не были поражены, услышав о его предложении, и мы засиделись допоздна, разговаривая об этом.
— Если ты не уверена в своих чувствах, — повторяла Ада, — ты не должна соглашаться; у тебя всегда будет родной дом — ты ведь можешь жить с нами.
Так что я пошла спать, твердо решив отказать Магнусу. Однако я знала, что не могу долго обременять Джорджа и Аду: Ада все еще тосковала о ребенке и все еще надеялась, что он у них появится, а жалованье священника, способное прокормить троих, будет далеко не достаточным для четверых. Я металась и ворочалась с боку на бок в постели, как мне казалось, часами, пока не уплыла в тяжелый сон со сновидениями, из которых мне запомнилось только последнее.
Я проснулась — или мне приснилось, что я проснулась, — на заре, думая, что услышала голос матери, окликающей меня по имени. Не было ничего странного в том, что она оказалась в пасторском доме; я полежала некоторое время, прислушиваясь, но зов не повторился. В конце концов я поднялась с постели, прошла к двери прямо в ночной сорочке и выглянула в коридор. Там никого не было, все выглядело так же, как наяву, но мною вдруг овладело предчувствие чего-то ужасного. Сердце у меня стучало все громче и громче, пока я не осознала, что вижу сон, — и тут обнаружила, что стою в кромешной тьме неизвестно где. Под босыми ногами я ощущала ковер, а под ним будто бы пересекающую его толстую кромку. Сердце мое продолжало бешено стучать, я вытянула вперед руку, и она наткнулась на что-то деревянное — как будто бы столб, потом я осторожно провела ступней вперед по ковру — ступня пересекла кромку, за ней оказалась пустота; от падения вниз головой с верхней ступеньки лестницы меня отделял всего один дюйм.
На следующее утро Магнус Роксфорд пришел снова, чтобы повторить свое предложение; на этот раз я его приняла.
В пасмурное весеннее утро, за несколько часов до того, как выйти замуж за Магнуса Роксфорда, я снова стояла у могилы Эдуарда. Сомнения овладели мною в тот же самый день: сообщая Аде и Джорджу о своем согласии, я расслышала в собственном голосе нотки напускной радости и увидела, как мое собственное смущение отразилось на их лицах. Почему я не сказала Магнусу на следующий же день, что я изменила свое решение? В конечном счете это же прерогатива женщины — решать «да» или «нет». Потому что я дала слово; потому что я отказала ему в первый раз; потому что он удостоил меня своим доверием — причины множились, словно головы гидры. Я порвала в клочки десятки листков с попытками написать Магнусу письмо, объясняя, что не могу выйти за него замуж, потому что не могу любить его так, как жена должна любить своего мужа: каждый раз, как я добиралась до этого «потому что», я слышала, как он отвечает: «Я не ожидаю столь многого: я лишь надеюсь, что со временем вы меня полюбите».
Я не могла понять, как сама согласилась на столь многое: в течение всего одного часа в саду пасторского дома я не только приняла предложение человека, которого едва знала, но еще и назначила день бракосочетания меньше чем через три месяца. Магнус сказал тогда, что, хотя он вполне готов венчаться в церкви, будет лицемерием с его стороны не заявить о том, что он не может считать себя истинным христианином, и, согласившись с этим, я неожиданно для себя самой согласилась на гражданскую церемонию заключения брака по специальному разрешению архиепископа; церемония должна состояться в последнюю субботу марта. И прежде чем я успела собраться с мыслями, он ушел, чуть коснувшись губами моего лба. А когда появился на следующий день, то для того, чтобы предложить мне свадебное путешествие в любую страну мира: оно может продлиться столько времени, сколько я пожелаю; я же ответила — нет, я хочу сразу начать нашу обычную совместную жизнь (подумав, что тогда я не так скоро останусь с ним совсем одна). Но потом эта мысль показалась мне такой немилосердной (ведь он готов был отложить свою работу ради того, чтобы доставить мне удовольствие), что я почувствовала, что не способна высказать ему свои сомнения, как решила сделать накануне.
И действительно, казалось, что ему от меня больше ничего и не надо, как только чтобы я стала его женой, делила с ним судьбу и то, чем он владеет, а в остальном жила бы более или менее так, как мне заблагорассудится, пока он занят своей работой, — то есть ничего, кроме того, чтобы родить ему сына. Я изо всех сил отгоняла от себя мысли о том, что это подразумевает, но и винила себя за то, что их отгоняю. Эдуарда больше нет, я никогда не полюблю ни одного мужчину так, как любила Эдуарда; то, что я со временем смогу чувствовать к Магнусу, будет совершенно иным, и, может быть, лучше всего вообще не сравнивать. Далеко не все женщины, довольные своим браком, любят своих мужей так, как я любила Эдуарда, это очевидно, но они все равно обожают своих детей. И, кроме того, что мне остается, если я нарушу обещание, данное Магнусу? Я не могу дольше жить у Джорджа с Адой, значит я останусь совершенно одна на свете. Все, что я получила в ответ на мое с великим старанием составленное письмо матери, была короткая записка с поздравлением и выражением сожаления, что, поскольку Софи теперь находится «в деликатном положении» — этот эвфемизм был использован явно с намерением оскорбить, — она к указанному сроку не сможет выезжать из Лондона, а моя мать, разумеется, и подумать не может о том, чтобы не быть рядом с Софи в такое время, дабы присутствовать на гражданском бракосочетании.
Великодушие Магнуса сияло еще ярче на фоне поведения моей матери. И все же мои дурные предчувствия набирали силу, так что Ада, которая, как всегда, почувствовала мое беспокойство, предложила мне поговорить с Магнусом от моего имени.
— Но что я стану делать, если нарушу данное ему обещание? — воскликнула я. — Прошло едва две недели, как я это обещание дала.
— Останешься с нами, — ответила Ада.
— Нет, я не смогла бы, — возразила я. — Если я нарушу обещание, я должна буду уехать отсюда. Было бы дурно с моей стороны здесь оставаться и…
— Ты боишься, — мягко сказала Ада, — что, если не выйдешь за него замуж, его не будет здесь, чтобы помочь тебе, случись так, что твой недуг возвратится?
— Наверное, да.
— Этого недостаточно, чтобы выйти замуж, Нелл. Позволь мне поговорить с ним или Джорджу, если ты считаешь, что так будет лучше.
— Нет, вам нельзя этого делать.
— Тогда разве ты не можешь сказать ему, что твое сердце по-прежнему принадлежит Эдуарду?
— Я сказала… Сказала в самый первый раз, когда он сделал мне предложение… Он говорит, что ничего не имеет против.
— Но, Нелл, ты говорила мне, что он хочет детей. Ты же понимаешь, что это значит?
— Да… только давай не будем говорить об этом… пока еще.
— Тогда хотя бы попроси его дать тебе еще время.
— Я попробую, — сказала я.
— Нет, обещай мне, что попросишь.
— Тогда обещаю.
Однако подходящего момента так и не нашлось. В следующие два месяца Магнус был очень занят своими пациентами, и ему удавалось наезжать в Чалфорд лишь с очень краткими визитами; я стремилась насладиться последними неделями свободы, но тень грядущего замужества неминуемо их омрачала. Джордж и Ада не прекращали стараний уговорить меня разорвать помолвку, но во время такого обмена мнениями я была вынуждена выступать в роли защитницы Магнуса, его адвоката, противопоставляя любому их доводу перечисление его достоинств и моих собственных недостатков. Так что, когда он появился — за три недели до назначенного дня и уже с разрешением архиепископа на руках, — последние приготовления к свадьбе обрели неизбежность как бы сами собой.
