Франк Тилье - Адский поезд для Красного Ангела
Сквозь листву я разглядел зеленоватое полотно прудов и, окинув глазом пейзаж, заметил яркую точку, затерянную в плотной гуще леса, к востоку. Соединение металла и полированного стекла ошеломило меня; это был автомобиль, цвет которого я не мог различить.
Выброс адреналина, ощущение горечи во рту. В доме, в этой каменной ловушке, кто-то прятался, загнанный нашим присутствием в какой-то неизведанный закоулок этого проклятого жилища…
Я выскочил из комнаты, прокрался по коридору вдоль дверей; я бесшумно двигался в оцепенелой душе здания. Добравшись до лестницы, я, перескакивая через ступеньки, бросился в почти бесконечный коридор второго этажа.
Раздался резкий щелчок, дверь заскрипела, боковая комната извергла вырванную из тьмы приземистую тень. В последнюю секунду, уже готовый нажать на гашетку, я узнал кряжистый остов Кромбе.
— Комиссар, я…
— Молчи! — Я подбежал, склонился к его уху. — Здесь кто-то есть! Там, снаружи, автомобиль!
По лицу моего лейтенанта пробежала нервная судорога.
— Боже… Я… я на этом этаже ничего не обнаружил… Все комнаты пустые, в некоторых из них мебель накрыта простынями, похоже на призраков…
— На третьем тоже…
В один голос мы выдохнули:
— Он на четвертом!
Крепкие тиски страха сжали мне горло. По мере нашего мрачного продвижения на меня нахлынули страшные воспоминания о бойне, и я ощутил, как в мой желудок впиваются острые кинжалы. В воздухе чувствовалось давящее присутствие, заброшенные стены коридора словно излучали какую-то поразительную мощь. Я заподозрил силу, притаившуюся за одной из дверей, готовую нанести удар, и приказал Кромбе действовать с удвоенной осторожностью…
С каждой дверью, после каждого пролета напряжение нарастало — и затухало перед очевидной неподвижностью комнат. Наши нервы были оголены. От самого незначительного треска старого дерева пальцы крепче стискивали оружие.
В эти моменты предельного внимания мое тело соединялось с тем, что его окружает, как если бы каждый предмет, каждый звук, проанализированный моим слухом или зрением, прежде чем достигнуть мозга, распадался на атомы.
Нас насторожил идущий от последней двери едкий смрад. Отвратительная смесь дизельного топлива, крови и горелого мяса вызвала у меня приступ тошноты и заставила Кромбе спрятать нос в воротник куртки. Мы заняли позицию по обе стороны двери; губы плотно сжаты, холодный пот заливает глаза. Кромбе толкнул дверь, я вошел, он за мной, я покачнулся, он прикрыл меня. Лейтенант с открытым ртом рухнул на колени, пистолет его безвольно повис на указательном пальце. Я догадался, что он молится…
В полумраке комнаты вырисовывалась какая-то темная масса. Закрытые ставни пропускали лишь узкие полоски света, приглушенного обильной листвой деревьев за окнами. И все же лужи щедро разлитой по мозаичному полу крови, обведенные по краям черным, отбрасывали нежный красный отблеск.
Обнаженное тело, перетянутое теряющимися между круглыми валиками на бедрах и груди веревками, раскинулось на крепком деревянном стуле. На просторном животе и конечностях частично обгоревшая кожа лопнула, раздалась и скрутилась, обнажив розоватую мякоть мышц и серую массу жира.
Кровавая пелена покрывала широкий лоб Дуду Камелиа, словно сочилась прямо из черепа.
В охристом отсвете я разглядел на столе как будто бы излучающий божественную ауру мягкий шар мозга девственной белизны с алыми прожилками. Череп был распилен, мозг вынут и препарирован; затем костная крышка, лишенная своего мыслящего вещества, того, что делает человека человеком, была аккуратно поставлена на место.
Сзади, на стене с набухшими от сырости обоями, виднелась сделанная кровью надпись: «Коротких путей к Богу не существует».
От отчаяния я уже готов был впасть в пошлое самобичевание, но суровый голос мести наполнил меня ненавистью, ответным желанием убить. Перескочив через коленопреклоненного Кромбе, я ринулся к лестнице в надежде опередить убийцу у замаскированного в зарослях автомобиля. Меня обдало мощной волной запаха дизельного топлива, я шагнул в радужную лужу между третьим и вторым этажом. Я едва успел повернуть назад, как неистовый пожар уничтожил подножие лестницы и с глухим гулом взялся за коридор второго этажа. Хищные языки пламени лизали столбы и потолочные балки, яростно и радостно потрескивая, плясали на полу. Пробежать через нижние этажи невозможно.
Охваченный паникой, я взлетел наверх и ворвался в комнату ужаса. Казалось, дух Кромбе парит в ней, хотя скрючившийся в углу остов лейтенанта раскачивался взад-вперед, словно неисправный маятник. Мой молодой коллега только что через широко распахнутые двери попал в мир Человека без лица. Я прорычал:
— Надо уходить! Он поджег второй этаж. Спуститься невозможно!
Кромбе бросился в коридор, где по потолку, словно мириады крошечных насекомых, ползли клубы дыма.
— Господи!
— Быстро найди простыни в других комнатах! Шевелись!
Пробравшись к распростертому телу Дуду Камелиа, я ощутил все мировое зло. Ее угасший взгляд умолял, ее полные губы уже охватило окоченение и холод. Когда я прикоснулся к ней, мне показалось, будто какая-то маленькая ручка, рука ребенка, тянет меня сзади за куртку.
Первые серые облака дыма над моей головой затягивали скорбную комнату, изгоняя воздух порока, чтобы заменить его другим, худшим. Резким, грубым движением я распахнул ставни, открыл окно и торопливо собрал как можно больше покрывавших мебель простынь. Вернулся Кромбе.
— Скорей! Связывай их концами! И покрепче затягивай! — прокричал я, складывая белье на подоконнике.
Под мощным натиском жара, распространяющегося на нижнем этаже, у нас под ногами трещал пол. Дыхание огня опасно приближалось. Дым приобрел красный и оранжевый оттенок. Огонь чуял человека, огонь продвигался вперед, огонь играл с твердым желанием уничтожить все, что встанет на его пути, живое или мертвое.
Я выкинул самодельный такелаж в окно, закрепил его конец за трубу отопления и толкнул Кромбе вперед:
— Ты первый! Пошел!
Я слышал, как лопаются стекла, рушатся балки, как отвратительно трещит что-то внутри стен, словно в переборках корабля, который вот-вот развалится надвое. Кромбе перелез через подоконник, ухватился за ткань. Под тяжестью его тела льняные нити напряглись. Канат не рвался, но ни за что не выдержал бы веса двоих человек.
На полпути Кромбе взвыл. Конец связанных простынь горел, а снаружи из зияющих окон выползали языки пламени.
— Спускайтесь, комиссар!
Я без промедления оседлал подоконник, цепляясь за то, что еще связывало меня с жизнью, и повис в воздухе. Натянутая до предела ткань затрещала, готовая порваться. Кромбе, как Человек-паук, полз вниз. Потом я увидел, как еще через пять метров он шлепнулся в грязь. До моих ушей донесся ужасающий треск, за ним последовал крик боли, не вселявший оптимизма относительно состояния его щиколоток. Пламя у меня под ногами набросилось на простыни и принялось пожирать их. Отовсюду, словно привлеченные окружающей зеленью, летели красноватые брызги. Огонь жаждал пищи.
Шесть метров, отделявшие меня от земли, показались мне опасней, чем глубина Большого каньона. Свалившись отсюда, я бы разбился всмятку, как сырое яйцо. Выбор у меня был невелик, но все же я предпочел отпустить спасительный конец и всунуть пальцы в широкие трещины между кирпичами, представлявшими удобные уступы для лазания. Так я выиграл еще несколько метров, после чего прыгнул, ободрав в кровь кончики пальцев, колени и локти.
Приземление было жестким, но терпимым, разве что в момент удара о землю вершина позвоночника едва не проткнула мне основание черепа.
Кромбе стонал, обхватив руками щиколотку, расположенную под странным углом к голени. Он приземлился на единственный камень в саду.
Смертоносное буйство огня достигло столетних перекрытий дома, четыре этажа выгорели до каменного остова. Тлеющие завитки пепла, вращаясь, плясали высоко в небе, и их уносило свирепым западным ветром. Схватив Кромбе под мышки, я проволок его по грязи, устроил в безопасном месте и вызвал пожарных. А потом рухнул на землю, прислонился спиной к стволу бука и в отчаянии обхватил голову руками. Судьба снова свела меня с убийцей. Я снова опоздал, и Дуду Камелиа пришлось пожать плоды моей некомпетентности. Я не мог понять, каким образом убийца до нее добрался. Перед моими глазами стояла написанная кровью фраза «Коротких путей к Богу не существует».
Неужели он догадался о даре предвидения старой негритянки и предчувствовал, что она может помешать ему? Переступив через священный порог ее души, он без капли жалости устранил ее, позволив себе роскошь притащить пожилую женщину сюда, чтобы сполна насладиться ее предсмертными криками в ставшем для нее кладбищем зеленом лесу. Сколько времени она, связанная, провела в кресле? На какие пытки и моральные мучения он ее обрек? Была ли она еще в сознании, когда он готовился вынуть ее мозг?
