Смерть в объятиях прибоя - Дарья Александровна Булатникова
— Ты уверен, что имеешь право рассказать об этом даже сейчас? — сверкала глазами Ольга. — Она ведь просила тебя никому не говорить, пришла к тебе как к другу.
— Я думаю, что остальным тоже надо знать, — подумав, ответил Вася. — Пришло время. Я не хочу, чтобы между нами оставалась эта беда. Все чувствуют, но молчат. Вчерашний всплеск только показал, как каждый из нас представляет события.
— Ну конечно, ты один знаешь, что было на самом деле! — фыркнула Ольга и глотнула из бокала.
Сегодня на столах появились тяжелые бокалы венецианского стекла, на стенках которых вино оставляло благородные маслянистые разводы. А вместо фруктов, взбитых сливок и прочей дамской ерунды, были поданы чищеные орехи и сыры нескольких сортов. Изысканно.
— Я знаю. И я обещал Кристи, что сохраню тайну. Но ведь прошло время, и возможно из этой тайны выросло ещё одно преступление… Думаешь, меня сомнения не мучают? — страдальческим тоном вопросил Пинчук. — Мы уже давно знаем друг друга, ни один из нас не ангел, всякое бывало. Думаю, что правда не бросит тень на память о Крис, вернее, я в этом уверен. Это ей тогда произошедшее казалось чудовищным, но мы-то уже повидали и не такое. Мы стали в чем-то мудрее, в чем-то циничнее, в чем-то — просто хуже.
— Господи, как напыщенно, — вздохнула Дина. — Я и не знала, что ты умеешь так изъясняться. Ну что такого тайного могла сообщить тебе тогда восемнадцатилетняя девочка, что сейчас ты, тридцатипятилетний мужик говоришь об этом с таким надрывом?
— Да уж… — опять вспыхнула Ольга. — Или мы покончим с этим, или станем вынашивать каждый свою версию и шарахаться друг от друга! Лучше бы ты не начинал об этом вообще.
— Соберутся все, я скажу, — решил Вася. — Где Никиту черти носят? И нужно бы посмотреть, как там Надя. Ей или пора просыпаться, или нужно оттащить её в постель.
Палий встал, лениво потягиваясь. Посмотрел на камин, на трогательно мигающие из-за нагара на фитилях свечи. Было во всем происходящем, что-то ирреально-театральное, словно они собрались тут, чтобы сыграть в неком спектакле — все то перемещаются, то собираются вместе и много говорят, каждый хочет быть режиссером и одновременно уйти от ответственности. А может, все проще? Просто настал день, когда совпали декорации и события, и они все мечутся между прошлым и настоящим в попытках понять друг друга и стать кем-то иным. Лично он, Палий, так и делает. Он же давно знает, что жил не так, как хотел, не так, как нужно было. Во имя чего? Только из-за глупого упрямства и желания следовать однажды сделанному выбору?
Ему совершенно не хотелось идти будить Надежду, тем более, что он и не знал, где она в данный момент находится. Пусть этим занимаются заботливый Вася и хозяин дома Борис. А ему как-то не до этого, у него отчего-то вдруг возникло множество собственных проблем, а подумать над ними эти черти не дают.
— И вообще, я не понимаю, почему она именно к тебе с этим пошла, — продолжала Ольга. — Почему не к Женьке или к Дине? Почему не ко мне, в конце концов?
— Женя сидела дома с больным ребенком. Дина… не знаю, что-то тоже было такое экстренное. А у тебя, дорогуша, в разгаре был роман с Ронькой, вспомни! Вы поселились в какой-то лачуге и вели богемный образ жизни, вечный сейшн и дым коромыслом. А я вот он — всегда под рукой, — раздраженно объяснил Вася. — Кристинка в тот день по общаге металась, совершенно никакая.
— Да, Рони, — хмыкнула Ольга. — Ты прав, меня тогда выковырять из этого угара было сложно…
Все замолчали, вспоминая одно и то же — кудрявый Рональд Гилберт, шоколадный красавчик Ронька, навечно зависший на третьем курсе политеха. Про него говорили, что у себя в Африке он будет большим боссом, что папашка — не то министр, не то ещё какая африканская шишка, каждые каникулы дерет ремнем тощую Ронькину задницу, лишь бы сыночек получил хоть какой-то диплом. Тогда ему будет все, что пожелает. Но мистер Гилберт-младший был непревзойденным обалдуем, и хвостов у него в зачетке было столько, что хоть шубу из них шей. Кое-кто даже подозревал, что делает он это специально, нравится парню вольная студенческая жизнь и в Африку ему возвращаться совершенно неохота. Тут девочки, выпивка, гулянки, а там — настырный папаня с ремнем. К тому же Ронька был действительно красив: никаких толстых губ и приплюснутого носа — тонкие черты лица, огромные наивные глаза и гибкая грация пантеры.
Ольга наткнулась на Рони на какой-то левой вечеринке, и закрутилась у них безумная любовь. Хипповал африканец вовсю, родительские деньги проматывал по пивнушкам и прочим злачным местам, спускал на крутившихся постоянно рядом сомнительных девиц, прогуливал лекции и водил дружбу с местным андерграундом и прочей богемной публикой. Ольге довольно быстро удалось отвадить девок и чересчур психопатологических дружков, слегка вправить мозги самому Роньке и даже иногда заставлять его ходить на занятия. Об их романе знали, в принципе, все, но в их компанию Ольга впервые притащила Рони как раз незадолго до смерти Кристины. Его критически обозрели, испытали на всяческих подначках и признали своим, то есть официальным Ольгиным хахалем.
Никто не верил, что этот экзотический союз закончится браком. Влюбленные в течение полутора лет, то сходились, то со скандалом, битьем посуды и царапаньем физиономий разбегались. Причем, скандалила исключительно Ольга. Причина всегда была одна — очередная лахудра извлеченная из Ронькиных объятий. Инга в этот период окончательно осела в яслях на пятидневке, кто-то из компании служил дежурной жилеткой для слез страдающего африканца, а затем и парламентером, передающим разгневанной Ольге его клятвы в вечной любви. В общем, страсти кипели почти шекспировские.
Известие о бракосочетании все восприняли скептически. Но, как ни странно, свадьба состоялась, с морем водки, плясками в ресторации и гулянками на неделю. Ещё почти год Ольга водила Рони за шиворот в институт, одновременно умудряясь чертить собственный диплом, и, наконец, супруги отбыли в Африку с новенькими корочками в чемодане — двумя синими — дипломами и зелеными — свидетельством о браке. О дальнейшем Ольга предпочитала не рассказывать даже близким подругам, только однажды, несколько лет
