Пруд с золотыми рыбками - Елена Дорош
– Ну как… Композитор американский известный.
– Кто? Александр Абрамович?
– Да нет! Того звали Джордж!
– Они родственники?
– Да какое!
– Тогда, господин Егоркин, при чем тут американец? – повысил голос Сидоров.
– Герка, – простонала Марфа, – умоляю тебя, заткнись.
Егоркин затравленно посмотрел на полковника и задвинулся поглубже в угол между стеной и шкафом.
– Так вот-с, – кашлянув и сурово посмотрев на Герку, продолжил Сидоров, – Гершвин ни минуты не сомневался, что дом в конце концов достанется ему.
– Да с какой стати? – не выдержала уже Марфа.
– Да с такой, что у них с народным защитником господином Мышляевым был уговор: скоро грянут выборы, Мышляев станет депутатом, народ к тому времени, так сказать, успокоится, и тогда они все сделают по-тихому. А за это Мышляев попросил у банкира денежек на предвыборную кампанию. Гершвин и денежек пообещал, и подождать согласился.
– До чего ушлые мужики! – не удержался Егоркин.
– Тут я абсолютно с вами согласен, господин хороший, – кивнул полковник, на этот раз взглянув на Геру более благосклонно. – Однако терпения у банкира не хватило. Нет, снова на абордаж он идти не собирался. Решил зайти, так сказать, с другой стороны-с. Ему сразу понравился флигель. Он сохранился лучше, чем дом в целом. По мысли Гершвина, там должен был разместиться кабинет управляющего. И вот наш предприимчивый малый решил, что, пока он ждет решения по дому, можно смело заняться флигельком-с.
– Кто же его надоумил? Случайно, не Мышляев? – поинтересовался гений журналистики из своего угла.
– Вот чего нет-с, того нет-с. Господин Мышляев о планах Гершвина даже не догадывался. Не того полета он птица, чтобы с ним что-то согласовывать. Мавр сделал свое дело, так сказать. Гершвину стало известно, что хозяйка одной из двух квартир внезапно померла, а помощник банкира узнал, что родных у старушки не осталось. Это раз. Потом выяснилось, что второе помещение принадлежит художнику Юрию Волынцеву и тот его давным-давно не использует, следовательно, легко согласится на продажу. Это два. Наш нетерпеливый Александр Абрамович, предвкушая, как славно он обоснуется в особняке Виельгорских, решил, что времени терять не стоит и, пока он будет «прихватизировать», так сказать, здание, его друг, известный архитектор по фамилии Бердин, может начать перепланировку, ремонт и оборудование помещений флигеля. И тут Гершвин из глупого нетерпения совершил ошибку: он привлек на свою сторону гражданку Борзову Наталью Петровну. Он дал ей денежек, она дала ему ключи от квартиры Виельгорской.
Марфа вдруг перебила:
– А что Гершвин собирался сделать с Федором?
– Когда узнал, что во второй квартире появился жилец и ничего продавать не собирается?
Она кивнула и выжидающе посмотрела на Сидорова.
– Ну, так сказать… – замешкался тот и расправил усы.
– Давайте без вашего любимого «так сказать»! Неужели убил бы?
– Да ладно вам, дамочка! Почему сразу убил? – обиделся за Гершвина полковник. – Александр Абрамович все же не бандит с большой дороги! Не убил, но подставил бы так, что Федор снова оказался бы за решеткой. И уже надолго. А потом все же уломал бы его отца. Со второго захода наверняка получилось бы.
Герка поерзал в своем углу. Про Федора ему было совсем неинтересно. Тут дела покруче!
– Так вот-с. Вышеупомянутый архитектор в сопровождении помощников отправился на осмотр, а дабы ничего не упустить, заснял все на видео. Еще в квартире он зацепился взглядом за картину, висевшую в комнате у Анны Андреевны Виельгорской. Долго ее рассматривал и подумал, что где-то уже видел этот незамысловатый пейзаж. Мысль эта так засела у него в голове, что вечером Бердин еще раз внимательно просмотрел запись, а потом стал искать картину и автора. И, представьте-с, нашел. Сейчас и я вам ее покажу.
По знаку полковника в кабинет зашел молодой человек, одетый просто в футболку и джинсы, включил компьютер и повернул его к гостям. При этом стрельнул в Марфу глазами и раздвинул губы, как определила она для себя, в наглой мужской ухмылке.
На экране возник знакомый окруженный зеленью пруд с резвящимися в нем золотыми рыбками.
– Эту картину господин Черчилль написал в тридцать втором году прошлого века. А вот это – полотно, которое принадлежало Анне Виельгорской.
Марфа подалась вперед, впившись глазами в изображение. Егоркин сопел ей в ухо.
– Но картины не идентичны, – сказала она наконец. – Похожи, но все же…
– Разумеется. Картины отличаются, потому что написаны с разницей в десять лет, – кивнул полковник, – и это, позвольте заметить, самое важное обстоятельство. Если бы у Виельгорской висела копия той, первой картины, то в истории можно было смело ставить точку-с. Однако все сложнее. Во-первых, художественный объект, так сказать, тот же самый, что стало очевидным, как только архитектор нашел картину тридцать второго года. Во-вторых, как специалист Бердин сразу определил: работала та же рука. И оказался прав. Ведь Черчилль подписал картину. Три начальные буквы своего имени – Уинстон Спенсер Черчилль. Просто подпись была скрыта за рамой. Присмотритесь.
Они присмотрелись и увидели три латинские буквы. У Марфы даже мороз по коже прошел. Трудно поверить в такое.
– В сороковых пруд выглядел уже по-другому, но идея, так сказать, картины осталась прежней. Конечно, Бердин не сразу поверил, что перед ним подлинник картины Черчилля. Все работы великого англичанина давно известны и учтены, да и прудик этот давно продан, так сказать, за немалые денежки-с. И все же что-то не давало ему покоя. Наверное, чуйка. Он рассказал о полотне Гершвину. Шуткой рассказал, но банкир шутки не понял – у него вообще с чувством юмора напряг – и поручил помощнику узнать о картине и ее владелице все, что возможно. Помощник этот в прошлом служил в органах, у него остались неплохие связи. Долго у него ничего не получалось, пока наконец один человечек, отставник, в качестве анекдота не рассказал ему сплетню о том, что картина будто бы досталась Виельгорской от отца, который получил ее в подарок от британского премьер-министра во время войны. Помощник над анекдотом посмеялся и тут же сообщил хозяину, что так, мол, и так, скорее всего, никакой это не анекдот, а сущая правда. Это была бомба! Гершвин, так сказать, был не дурак и сразу понял, что речь идет о миллионах фунтов стерлингов. Остался пустяк – забрать картину из опустевшей после смерти хозяйки квартиры. Изъять ее было делом пяти минут, но тут некстати выяснилось, что в квартиру успела въехать не в меру прыткая журналистка Марецкая, которой жилье досталось по завещанию. Дело осложнилось, но Гершвина уже было не остановить. Он поручил все тому же помощнику обстряпать дельце аккуратно. Чтобы подозрение ни в коем случае не пало на него.
– Типа
