Светлана Алешина - Хит сезона (сборник)
Тот резко обернулся и встал в стойку то ли у-шу, то ли кун-фу – я не сильно разбираюсь в таких тонкостях.
Женщина перепугалась и, схватившись за сердце, шарахнулась к стене.
Смотреть на все это и слушать Неведомского было смешно. Я изо всех сил старалась не улыбаться.
Неведомский услышал шум за своей спиной, тоже резко обернулся и что-то сказал стоящему в боевой стойке парню. Тот вытянулся перед ним, только каблуками не щелкнул, что очень хорошо вписалось бы в общую картину.
Лидер левых радикалов бросил на меня взгляд через плечо и заявил все тем же лающим, отрывистым голосом:
– Сегодня в полночь! Митинг на Ястребиной горе! Посвящение в русские воины! Незабываемое зрелище! Приходите с фотоаппаратом. Скажете – ко мне. Вас пропустят. Я распоряжусь.
И, резко стартовав, сорвался вниз по лестнице. Спортивные ребята горохом посыпались за ним.
– Тьфу ты, черти окаянные! – воскликнула женщина на лестнице. – Вот напасть-то еще! Руками перед лицом машут! Уволюсь я отсюда, пойду лучше в музей билетершей! Не надо мне и пайков ваших! Испугал до смерти…
Она еще что-то бормотала, спускаясь на первый этаж, но я ее уже не слушала.
Я поняла, что Неведомский очень неудобный для слежки объект. Спортивные парни – это, конечно, его личная охрана. И хоть они, по всей вероятности, непроходимо тупы, но, если заметят за своим хозяином слежку, неприятностей смогут создать немало. Они тут же бросятся в драку, потому что застоялись – это видно невооруженным глазом.
Такой вариант меня совсем не устраивает. В первую очередь потому, что очень трудно будет достичь цели – засечь контакт Неведомского с лоббистами и момент передачи денег.
Нет, Неведомский отпадает. Тогда кто же?
В это время у меня за спиной открылась дверь лифта, и мужской голос сказал:
– А вы говорите, Моисей Фридрихович, что в Тарасове нет стройных девушек! Посмотрите хотя бы вот на это явление природы!
«Это он обо мне! – подумала я, оборачиваясь. – А Моисей Фридрихович – это, вероятно, и есть Геллер? Странное у него имя. Он что – немецкий еврей?»
У лифта стояли двое мужчин и откровенно меня разглядывали. Оба были невысокие, плотные, с одинаковыми залысинами и длинными волосами на затылках. Один, чуть повыше, – в массивных роговых очках.
– Подойдите сюда, девушка! – повелительно сказал он, и я узнала тот же голос, что произнес фразу за моей спиной.
«Запросто! – подумала я. – Мне как раз Фридрих Моисеевич и нужен».
Я молча подошла, выжидая, что будет дальше.
– Как вас зовут? – спросил все тот же мужчина.
– Ольга! – ответила я, немилосердно кокетничая.
Геллер поморщился.
– Не кривляйся! – сказал он еще более безапелляционным тоном, чем его спутник. – Давай попробуем еще раз. Как тебя зовут?
– Ольга, – ответила я, растерявшись от неожиданности.
– Пятьдесят за час эфира! – заявил вдруг мне Геллер. – При условии, что отработаешь дикцию. Согласна?
«Ну наглый, как танк! – изумилась я. – Сам дикцию отрабатывай!»
– Даже проституткам с Большой Кубанской, права которых на свободный труд вы недавно так рьяно защищали, платят в два раза больше за тот же час! – сказала я, глядя на него с очаровательной улыбкой. – Так что, если вы примете закон, я лучше пойду в проститутки, чем на вашу студию!
Я повернулась и пошла по коридору, потеряв вдруг к Геллеру всякий интерес. Потому что я поняла мотивы его голосования за принятие закона.
Его никто не покупал. Да его и невозможно купить с его-то деньгами.
Он преследует свои особые интересы, отстаивая этот закон. Он же владелец газеты, специализирующейся на рекламе.
Вот и разгадка!
Он откроет новую газету, посвященную исключительно легальной проституции! Реклама массажных салонов! Адреса интимного отдыха! Откровенные снимки и откровенные признания известных проституток! Рейтинговые оценки среди тарасовских путан!
Да мало ли что еще можно придумать! Тут есть где развернуться человеку с такой деловой хваткой, как у Геллера. Он опять заработает большие деньги, ведь такая газета неизбежно станет популярной. Она просто обречена на популярность!
Да-а, Геллер умеет выбрать верную позицию в любой ситуации! Вот тебе и немецкий еврей! Живет-то он в России, и нашим патриотам поучиться бы у него деловой хватке, а они копейки сшибают!
Это был сам по себе интересный сюжет, но, увы, не для нашего «Свидетеля». Единственная польза, которую я могла из него извлечь, – продать его кому-нибудь из своих конкурентов, например, «Тарасову» или «Тарасовским вестям». Впрочем, они еще настолько дремучи в понимании процесса коммерциализации межгазетных журналистских отношений, что им вряд ли придет в голову, что можно купить сюжет у своего конкурента. В «Тарасове» гонорара за написанный тобой лично материал не дождешься, что уж говорить о продаже сюжетов.
Остается просто выбросить Геллера из головы и заняться остальными.
Лидера демократов Никанорова я отыскала в его кабинете на третьем этаже.
Меня долго не пускала к нему его секретарша, расплывшаяся блондинка неопределенного возраста, явно злоупотреблявшая булочками с марципаном и пирожными в обеденные перерывы, и только после тщательного изучения моего редакторского удостоверения, после моих ссылок на знакомство с Неведомским, Геллером и другими лидерами фракций, после предложения обратиться за рекомендациями к Сидоровичу она нехотя разрешила мне проникнуть в кабинет своего начальника.
Никаноров сидел в кресле за своим столом, как-то сжавшись, и мне показалось, что на меня он в первый момент взглянул затравленно. Впрочем, он тут же взял себя в руки и принял обычный вид независимого ни от кого демократа, у которого, кроме его демократических принципов, не было за душой ни гроша.
– Чему обязан? – сухо и высокомерно поинтересовался он, пытаясь скрыть от меня свою тревогу.
Я представилась редактором газеты «Свидетель», чем повергла его, по-моему, в еще большую тревогу.
Он долго молча меня разглядывал, а я не спешила говорить первой. Мне гораздо важнее было почувствовать его душевное состояние, а оно всегда бывает красноречивее слов, которые человек произносит.
– И что же вы от меня хотите? – спросил он наконец, не выдержав молчания.
«А ты, дружок, трус! – подумала я. – Что это тебя так перепугало? Редактор скандальной газеты? Ты, может быть, боишься скандала? Какого именно? Уж не связанного ли со взятками? С подкупом накануне голосования?»
– Наша газета проводит опрос депутатов, голосовавших за принятие закона о легализации проституции в Тарасовской области, – заявила я ему, решив, что самое лучшее – провести разведку боем, а не ходить вокруг да около. – Мы хотим дать возможность всем заинтересованным депутатам высказать свое мнение четко и аргументированно: в чем они видят позитивное значение этого закона для нашей области?
– Я ничего не буду говорить об этом законе! – нервно воскликнул он каким-то визгливым голосом. – Я все сказал в своем выступлении на прошлом заседании Думы! Мне нечего добавить! Вы обратились не по адресу!
– А почему этот вопрос вас так взволновал? – спросила я. – Мы спрашиваем всех подряд, и никто еще не отказался высказать cвое мнение.
Никаноров посмотрел на меня с открытой ненавистью и прошипел:
– Кто вас послал?
Я посмотрела на него с недоумением.
– Никто, – пожала я плечами.
– Вы лжете! – заявил он. – Я прекрасно знаю, чьи это происки! Но у них ничего не выйдет! У вас – тоже! Никаноров никогда не предавал свои идеалы и никогда их не предаст! Избиратели доверили мне защищать демократические завоевания в Тарасовской области, и я ни на шаг… – вы слышите меня? – ни на шаг не отступлюсь от своих принципов! Так и передайте этим политическим шантажистам, любителям ловить рыбку в мутной воде политических интриг и закулисных заговоров! Мое мнение! Да, у меня есть свое мнение по любому вопросу, и я его выскажу. Но только тогда, когда для этого созреет политическая необходимость. Я не привык болтать языком зря, как это любят делать наши политические противники! Я всегда говорю, что демократические принципы нашего общества – это главное завоевание девяностых годов и главный итог всего двадцатого века!
– Ты чего разорался-то? – перебила я его. – Никто тебя трогать не собирается.
Он замолчал, сраженный наповал моей грубостью и наглостью.
Но, честное слово, я просто больше не знала, чем еще его можно остановить. Я видела, что в нем зреет очередной истеричный визг в ответ на мою грубость, и поспешила к двери.
Уже выходя в приемную, я решила нейтрализовать его вспышку гнева и перевести ее в привычное для него, по крайней мере сегодня, состояние испуга.
– Пока не собирается, – многозначительно сказала я ему. – Живи, Никаноров. Отстаивай свои принципы.
Последнее, что я видела, покидая его кабинет, – сжавшаяся в кресле фигура и затравленный взгляд, которым он меня провожал.
