Д. Пален - Живой товар
Конечно, ему главное — себя и фирму отмазать. Лучше бы, конечно, чтоб ни монтировку не нашли, ни ребят по зубам не вычислили. А то уж больно подозрительно: машину угнали работники фирмы и тут же пытались совершить нападение на автомобиль, в котором везли бывшую клиентку фирмы, которая… и так далее…
Нет, фирму к этому нападению на дороге нельзя пристегивать. И без того положение хреновое. Не смертельное, но хреновое. Самое страшное сейчас — огласка. Даже если историю с этой Гончаровой удастся замять, бизнес с бордельным боссом, считай, кончился, и не потому, что опасно, просто желающих уехать не найдется: скандал всю клиентуру распугает. Ну и фиг с ним, дело несерьезное и доход несерьезный. Но вот если фирма засветится и начнут органы нюхать, могут и до главного добраться, а это уже серьезно.
Как предотвратить шум? Во-первых, девчонка эта. Заставить молчать — раз плюнуть. Только пригрозить — да что там пригрозить, просто объяснить, мол, раскроешь рот — через два дня весь город знать будет, где ты побывала, — и все, навек заткнется. То же самое с ее родней: мамаша сгоряча гвалт подняла, теперь небось сообразила уже, а если нет — дочка объяснит, а если дочка тоже дура — ну, средство то же самое: вежливенько объяснить обеим, что к чему. Именно так, вежливенько. Может, Валентину Дмитриевну направить? Тут комар носу не подточит, она из фирмы, психолог, пришла помочь неудачливой клиентке…
Только все это при одном условии — если девчонка там, на месте, и не узнала больше, чем ей положено. Кононенко непроизвольно передернулся. Упаси Господь!..
Он вылез из ванны и приготовил себе крепчайшего черного, как ночь, чифиря — осталась привычка с Афгана. Зоя, жена Кононенко, и сама любила крепкий чай, но то, что пил под настроение ее Артур, иначе как черной смертью не называла.
Но отвлечься ему не удавалось: мысль сделала новый поворот.
А если по факту дело уголовное возбудят? Раз девчонку «кречеты» охраняли, значит, МИД до местного начальства уже добрался, и тут все знают…
Ну что они знают, того у них не отнимешь. Это уж пусть Манохин действует по своим каналам.
Все. Хватит. Всего не просчитаешь заранее, пока нет конкретной информации. Погодим — жизнь подскажет…
И тут Мюллер как в воду смотрел.
* * *Евгений Борисович Манохин полагал, что кабинет должен быть рабочим местом, а не проходным двором, и сотрудников приучил являться сюда только по вызову — в отличие от многих руководителей он считал главной своей обязанностью думать и решать возникающие проблемы, предоставляя сотрудникам поддерживать нормальную работу без своего участия.
Вот и сейчас он сидел в кресле, рисовал на листке бумаги какие-то схемы и раздумывал о проблеме, которую не смог решить начальник охраны. Даже мысли у них шли параллельно — Манохин тоже первым делом подумал о том, как избежать огласки. Но тут же мысль его перешла к более острым вариантам.
А как быть, если все-таки откроют дело и доведут его до суда? Положим, хороший адвокат сможет перевалить всю вину на недобросовестного «жениха». Но суд — это неизбежная огласка, скандал, а следовательно — риск потерять живой товар. В отличие от Мюллера, Манохин знал истинные масштабы этой сферы деятельности фирмы, возможные перспективы — и никак не собирался упускать такую статью дохода.
Значит, придется использовать другой путь — более дорогой, но и более действенный. Есть человек, который сумеет закрыть дело за отсутствием состава преступления или недостаточностью улик, — но лишь при условии, что вокруг дела не будет лишней шумихи.
Следовательно, тишина нужна в любом случае. Девчонку припугнуть позором — это просто. Хотя… за границей она бы вмиг нашла какого-нибудь борзописца, накатала бы с его помощью скандальную книжонку, огребла кучу денег — а после уж подала бы на фирму в суд за моральный ущерб. Кто ее знает, чего она там нахваталась. Так что, может быть, придется не припугнуть позором, а просто припугнуть…
Евгению Борисовичу понравилась придуманная игра слов, он усмехнулся, но тут же вернулся к более серьезным делам.
Кроме девчонки, есть еще и мамаша — тварь, судя по всему, злобная и скандальная, которая может на все пойти, лишь бы фирму с дерьмом смешать. Купить? Или…
Мамаша… По ассоциации мысль его метнулась к погибшим парням, их родителям и семьям. Кононенко, похоже, это очень тяжело воспринял… Деньги вдовам?
Евгений Борисович наклонился и из самого нижнего ящика извлек пачку сигарет. Как всякий недавно бросивший курить, он отлично помнил, куда ее положил. И очень гордился собой, что сумел одолеть многолетнюю привычку.
Но сейчас и его проняло. Что он, робот, что ли? Гибель боевиков создавала массу проблем, но и людей жалко. Тем более что Колю рекомендовал старый приятель. Не чужой, можно сказать. Да, надо что-то сделать — но не спешить. Юридически об их гибели пока не известно. Надо подумать. Помощь от фирмы — признание, что они выполняли служебное поручение. Анонимно? А вот это мысль хорошая: если они чистые, что ж — фирма не забыла, но и не выпячивается, а если на подозрении, значит, совершили преступное деяние, да еще не сами, а кто-то их послал…
Привычно щелкнула зажигалка, Манохин затянулся — и выругался. Ну и противный же дух! Оказывается, успел отвыкнуть. Тем не менее он затянулся второй раз, третий — и почувствовал, как отпускает мозги. Будто ручку на тисках открутили. Правильно доктор Житомирский говорил: отрава, наркотик, канцероген — но антистрессор.
Манохин всегда помнил, кто говорил, что говорил и при каких обстоятельствах. Для его занятий — это полезное свойство памяти…
В интеркоме щелкнуло.
— Евгений Борисович, почта и газеты, — доложила Оксана.
— Занеси.
Как всегда по пятницам, вместе с корреспонденцией, пришедшей в фирму, она принесла кипу газет, которые продавались с утра на лотках. Расходы небольшие, а руку на пульсе родного города держать надо, считал Манохин.
Сверху, как обычно, секретарь положила серьезные издания — «Бизнес-информ», «Курьер», «Телескоп», потом региональные, а потом уже все остальные — все эти «Знакомства», «Бумс!» и прочие «Зебры». Он любил бегло ознакомиться с городскими сплетнями еще до того, как за дело возьмутся аналитики. Те уже штудировали внимательно, умело и выдавали довольно правдоподобную картину подводных течений в бизнесе родного города — а иногда и неглупые рекомендации. За то и зарплату получают. Человек должен толково делать свое дело и получать за него соответственно. Может, если б коммунисты это учитывали, социализм и не завалился бы так сразу.
О социализме Евгений Борисович не жалел, но и мысль его не была пустой игрой ума. Анализируй чужие ошибки — меньше будет своих.
Манохин просматривал газеты, покуривал и слегка успокаивался. Пока еще ничего ужасного не произошло. Оставалось только предотвратить появление этого ужасного в будущем. А это было ему вполне по силам. Ему многое было по силам.
Часы пробили одиннадцать. Манохин взял в руки скандальную «Зебру». Уже через несколько секунд руки его потянулись за отложенными было сигаретами. Пальцы дрожали.
Кто проболтался?!
Ответ пришел сразу же, простой и очевидный: ведь мамаша проданной девицы обещала устроить фирме веселую жизнь. Недооценили — это урок на будущее. Урок надо извлечь, но лить слезы над пролитым молоком — что толку? Вред уже причинен, и сейчас важно не дать скандалу разрастись. Найти журналиста и убедить его не продолжать публикации. Заткнуть любым способом — от самого благородного до самого решительного.
Это работа для Кононенко. Пусть лично займется, пока нет ничего горящего.
Директор еще раз прочитал репортаж, внимательнее. Отметил, что не названо ни одно имя, нет и названия фирмы. Только: «одна известная компания», «всесильный директор»… А дальше — смачные детали из жизни восточного борделя. Подпись — А. Непомилуев. Что ж не Беспощадный? Щенок ты, Непомилуев, все из пальца высосал, много ты знаешь о борделях!.. А главное — ничего сверх того, что известно мамаше. Уже хорошо.
Манохин чуть повеселел — знать этот малый ничего не знает, да и глуповат, похоже, может, и обойдется малой кровью…
Ровно в половине двенадцатого дверь в кабинет раскрылась и вошел Кононенко — отмытый, в безукоризненном костюме. Только глаза, красные, воспаленные, выдавали усталость. Молча остановился, дожидаясь, пока заговорит босс.
— Садись. Читай.
И он протянул через стол газету.
Мюллер читал очень медленно и очень внимательно. По привычке ничего не записывал, полагаясь только на память.
Дочитал, отдал газету, откинулся на спинку кресла.
— Я должен убедить журналиста бросить эту историю?
— И поубедительнее убедить. Получше, чем багаж наш встречал…
По лицу Кононенко генеральный понял, что говорить этого не следовало. Ладно, злее будет… Не до церемоний сейчас — должен понять как надо.
