Вадим Россик - Страна падонкаф
Индифферентно — без эмоций, без интереса, скороговоркой. А если вдуматься-то — жуть! Потом опять брехлама без конца. Подкладки, прокладки, памперсы, средство от диарреи и от запора. «Ураган в животе? Принимайте «Дристалл»! «Дристалл» нормализует вашу ежедневную дефекацию!» Тоже ужас.
Ужас для многих, но не для убийцы. Он с интересом смотрит на экран телевизора. С любопытством слушает. Запор? Да-да, помню. «Псари кричат: «Ахти, ребята, вор»! — и вмиг ворота на запор». Грибоедов. Школа.
Убийце сегодня лениво. Полный расслабон. Никуда не пошел. Отгул за прогул. Он доволен собой. Удачно вчера получилось. Все, как заранее спланировал. Заодно полностью вернул себе равновесие, частично утраченное после осечки в лесу. Ох уж эта Катя! Такой с ней получился попадос! Заставила побегать за собой.
Убийца улыбается. У него хорошая улыбка. Открытая и добрая. Фальшивая, конечно, как весь китайский «Адидас»: «Adudas», «Adidus», «Adiddas», «Adidass» и все остальные девяносто девять вариантов.
Разумеется, пришлось еще почти неделю ждать, пока водолазы прекратят поиски в Мухаче. Только когда все угомонились, убийца по-тихому утопил Катю в реке. По частям. Небольшими порциями. Сначала хотел, как раньше Марго — в мусорку, но нет. Гнилую голову Марго ведь нашел какой-то дворник. Удивительно добросовестный чурек! И что ему в помойном баке понадобилось? На обед себе собирал, что ли? Из-за этого героя труда полицаи начали проверять городскую свалку и нашли еще кое-что от Марго. Это вообще не дело! Так что теперь — только в Мухачу. Ну а что? Если бы не он, бултыхалась бы Катя в этой порочной системе ценностей. А так — бултыхается сейчас в реке.
Убийца покрутил в руках крестик на цепочке. С пробой! Настоящее золото. Прав был тот шантажист. Фетиш. Остался на память о Марго. Да, Марго… Вся манерная, нарочитая, подчеркнутая… Как же она его тогда притомила тупой болтовней про свою днюху! «А она такая, а я такая… А они такие, а я такая… Проблядь!»
Ничего, снотворное одинаково хорошо подействовало и на болтушку Марго и на реактивную Катю. Зато с Сабиной снотворное вообще не понадобилось.
Мандинго у Марка — зашел после школы. Смотрит интернетовский видеоролик. На ролике девушка в Катином платье. В самом красивом платье, подаренном мамой Кате на совершеннолетие. Катя его тогда надела в магазин за хлебом. И зачем? Но платье точно ее. А лица никак не удается рассмотреть. Девушка все время поворачивается спиной к веб-камере. Ускользает. Но прическа тоже похожа. Светлые волосы, стрижка каре.
Марк останавливает ролик, поймав момент, в котором девушка на секунду вполоборота поворачивается к камере. Няк! Он увеличивает изображение. Добавляет резкости. Зернисто, фрагментарно, но более-менее уже видно. Во весь экран чужое лицо. Подведенные брови. Накрашенные губы. Румяна на щеках. Это не Катя. Точно. Скорее, действительно, мужчина. Лицо мужчины Мандинго кажется смутно знакомым. Он говорит:
— Где-то я этого урода видел. На кого-то он похож. На кого-то, кого я знаю.
Марк пожимает плечами.
— Я, во всяком случае, не узнаю. Давай посмотрим антураж. Может, узнаешь комнату?
Мандинго всматривается до рези в глазах. Стены, обои в тонкую, еле различимую, полоску, мебели почти нет. Ничего особенного. Ага, вот на стене знакомый коврик. «Три богатыря» у камня на распутье. «Налево пойдешь…, направо пойдешь…, прямо пойдешь…» Хрен куда попадешь… Русский народный китч. Где же это могли снимать? Такие коврики висят дома у каждого второго мухачинца. Даже у них был. Мандинго помнит — в детстве висел над его кроватью. Примета без признаков индивидуальности.
Эта брехлама уже совсем загнобила. Промывание мозгов. «Дристаллом»! Убийца побыстрее переключает канал. И там не лучше. Идет какое-то мыло — мыльная опера. Номер серии зашкаливает за вторую сотню. Ниже всякой критики. Доморощенный сериал по жгучему, как латиноамериканский перец, сюжету. Классический конфликт. Щедрый капиталист Антон (дон Антонио — все серии ходит в одном и том же недорогом костюме) любит свою домработницу, идиллическую пейзанку Христину (просто Хуанита — цветок колючих прерий). В этом мезальянсе им злобно препятствует брат Антона, скупой эксплуататор Петр (дон Педро с тонкими усиками) и жена Петра бизнесвумен Прасковья (синьора Педрита — просто тупая стерва). Внезапно Христина узнает, что она, подмененная еще в колыбели, родная сестра Сергея. Старая роддомовская медсестра тетя Мотя (донья Мануэла — толстая и плакучая как ива) через двадцать лет удосужилась рассказать правду. И вот…
Убийца, чтобы не сойти с ума, выключает зомбоящик. Да уж… Уж да… Просто адская клиника! Лучше о лакомом. Вспомнил вчерашнюю Сабину. Как она хотела жить! Ну и что? Умерла, как все. Захлебываясь в собственной рвоте. Надо бы хуже, да некуда. Вот и спрашивается, зачем мухачинцам эти сериалы? Просто описать один день из жизни рядового горожанина и все. Мороз по коже… Правда, могут не поверить и запретить.
Приятель кардинально изменился за сутки. Похужел. Глаза запали, на скулах появились тени, двойной слой желтизны на лице. Душный. Витас с трудом узнает в этом потерянном существе своего жизнерадостного, кучеряво живущего друга Артема. Алхимическая трансмутация. Мостипан сам ему позвонил и сообщил, что Сабину убили. Витас вообще не знал, что сказать. Заклинило. Потом просто сел на велосипед и приехал.
— Ее больше нет. И моего ребенка больше нет. Сечешь?
Артем в шоке. Он недавно вернулся из полиции. Допрос, пояснения, процедура опознания. Для кого-то — ежедневные рутинные формальности. Для Артема — стресс на всю оставшуюся жизнь.
Может быть, поможет водка? Испытанное мужское средство удержания психики в норме. У мужчин в этом смысле выбор не велик. Женщины еще могут купить себе новые туфли. Артем плещет горькую по стаканам. Витас никогда не пил водку стаканами. Но молчит. Обратно не он на велике, а велик поедет на нем.
— Помянем…
Выпили не чокаясь. Молча. Без закуски. Слова и не нужны. После стакана водки Артем чуть расслабился.
— Мусора сегодня в мусарне до меня докопались: почему не отвечал на звонки. Сабина мне зачем-то звонила, а у меня сотик был отключен.
Витас рад, что возникла тема для разговора. Вот так молча сидеть и глушить водку… Стремно как-то.
— А ты почему вырубил мобильник?
— Я всегда его вырубаю, когда выхожу на территорию. Чтобы напарники не доставали. Иначе — звонят каждые пять минут: «Ты где?» А так я спокойненько гуляю. В цех зайду — возьму печенья. У них даже коньяк есть, для пропитки тортов.
Артем наливает по полстакана.
— Есть хочешь? На плите — мясо в сковородке.
Сабина вчера приготовила. Для Артема с работы.
Приятель вдруг заплакал. Вот хрень!
Артем сквозь слезы говорит:
— Она звонила. Может быть, просила помощи, а я ничего не слышал! Я был на территории. Обходил фабрику. Больше часа. Периметр же огромный…
Чтобы остановить слезы друга, Витас наливает еще по половинке. Артем схватил водку и торопливо халканул. Витас тоже. Ух, отрава! Насадил на вилку кусок жареного мяса.
— Как же она впустила кого-то? Значит, знакомый был?
Артем немного успокоился. Тоже начал есть. Первый раз за этот тоскливый день.
— Сабина никому чужому бы не открыла. Она недоверчивая была. Как кошка. Значит, кто-то знакомый.
Он вдруг косится на Витаса.
— А ты где вечером был?
Витас успокаивающе улыбается.
— У Валерика пиво пил. Потом уснул. Наверное, пиво сморило. Валерика тоже. Он еще раньше меня скис. Так и спали с ним рядышком на диване до вечера.
Артем позвонил и Валерику. Сообщил о трагедии. Валерик сочувствовал, как мог. Подбирал правильные слова. Но не приехал. Не смог.
Мостипан спрашивает уже совсем пьяным голосом:
— А может, Валерик притворялся?
Витаса тоже развезло. Мысли из головы в разбег. Но одну успел поймать.
— Зачем?
Потом еще… Пьяный базар.
В коридоре хлопнула входная дверь. Что-то загремело, застучало, завозилось. Женский голос запричитал:
— Ой, Артемочка, горе-то, какое!
Приехали родители Мостипана.
Яков Григорьевич принес Марку лекарство. Он сильно сдал за последний месяц — переволновался за сына. Стал совсем маленьким и совсем седым. Только три длинных белых волоса в родинке на подбородке по-прежнему упрямо торчат. Как бы убеждают окружающих своим торчанием: пока мы здесь, беспокоиться не надо — все в неизменном порядке! Якова Григорьевича можно понять. Едва не потерял единственного ребенка.
Яков Григорьевич устало присаживается у постели сына. Подает Марку снадобье. Марк, страдальчески морщась, проглатывает горькую микстуру. «Все папа, мне уже совсем хорошо!» Это, конечно, радует отца. Скоро Марк начнет ходить. А это не так просто после всего, что с ним сделали те изверги. Поврежденный нос, два сломанных пальца, три треснувших ребра. Плюс черепно-мозговая… Не считая бесчисленных ушибов, ссадин и гематом. А за что? Спасибо Всевышнему! И врачам. Всевышний и врачи постарались. Нос поправили, как смогли, ребра почти срослись. Скоро и с пальцев снимут гипс.
