Ростислав Самбук - Скифская чаша
— Однако я получаю от вас крохи, — поморщился Гудзий. — Подумаешь, на вшивый гарнитур.
— А я бы от имени этой власти так решил: не существовал бы ты, Леня, со своим Гаврилой Климентиевичем, не было бы и нас. Ведь металл-то делаем не мы, и алюминиевый лист не мы катаем. Мы только знаем, кому он необходим и где его взять. А даете его нам вы, без вас мы вот что! — скрутил фигу. — Вот и выходит, вы — предатели, государство на вас опирается, а вы ему — подножку. А предателей всегда карают больше, чем откровенных врагов. Вот как бы я, будь у меня власть, решил.
— Свинья ты, Геннадий Зиновьевич, — вдруг как-то безнадежно и грустно сказал Гудзий. — Сам говорил: одной веревочкой связаны...
Президент сразу остыл. Это же надо так взорваться!.. И для чего? Вразумлять кретина? Но, подумал, если этот Ленька не совсем тупой, поймет, что нет у него пути к отступлению — значит, должен слушаться.
— Шампанского выпьешь? — спросил, заканчивая разговор.
— Да, холодного, — ответил Гудзий, глядя куда-то в сторону. Стало тоскливо, как будто получил разнос от начальника главка или от самого заместителя министра. Уныло смотрел, как несет официант запотевшую бутылку, как наливает в узкие высокие фужеры, а сам думал: очень плохо, товарищ Гудзий, гнусно все выходит у вас, уважаемый, нет, малоуважаемый. И как вы дошли до такой жизни?
Как дошел, уже не помнил, точнее, знал, но не хотел помнить, да и кто помнит о себе плохое?
Леонид Гудзий учился в институте сносно, без особых взлетов, считался средним студентом, хотел большего, однако ничего особенного совершить не мог. Не мог что-нибудь придумать, изобрести, сказать что-то незаурядное на экзамене или сделать в курсовой работе, и дипломный проект у него вышел незаметный — Гудзий защитил его уверенно, но без блеска.
И соответственное назначение получил: обычным инженером на обычное среднее предприятие в ничем не примечательном городке. Правда, тут ему чуть ли не сразу повезло. Заболел и ушел на пенсию начальник планового отдела, и Гудзию, обычному начинающему инженеру, поручили исполнять его обязанности — он это делал старательно, сумел несколько раз приятно удивить директора обстоятельным докладом и стал наконец вместо временно исполняющего, что звучало до некоторой степени унизительно и неопределенно, настоящим начальником. Именно начальником, в то время как однокурсники, на которых возлагались значительно большие надежды, еще ходили в заместителях и пониже рангом.
И Гудзий понял: он сам кузнец своего счастья, продвижение по службе иногда зависит не от способностей, а от фортуны и от твоего умения предвидеть повороты судьбы. А также от воли и желания руководителей, которым следует угождать.
Именно в этом Леонид Павлович скоро сумел наглядно убедиться. Через год после окончания института Гудзию довелось съездить в командировку во Львов, в трест, которому было подчинено их предприятие. Эта командировка совпала с праздником — теперь Леонид Павлович уже не помнил, каким именно, но он попал в ресторан, где отмечался этот праздник, и имел счастье сидеть за столом напротив самого заместителя управляющего трестом. И умело воспользовался этим: провозгласил удачный тост во здравие руководителей и, что было значительно разумнее, за очарование и прочие достоинства жены заместителя управляющего.
То, что праздничный вечер не прошел для него бесследно, Леонид Павлович ощутил уже на другой день: заместитель пригласил его в кабинет, разговаривал приветливо и даже пообещал проведать Гудзия в его провинциальном захолустье. И сдержал слово. Где-то через месяц заместитель управляющего побывал на их предприятии, вспомнил о Гудзие и, отменив ресторанную трапезу, поехал обедать к Леониду Павловичу. Конечно, вместе с директором предприятия.
Леонид Павлович истратил на тот обед чуть ли не четверть месячного заработка, но не жалел об этом. Обед вышел удачным, жена Гудзия превзошла сама себя, каждое блюдо хвалили. Заместитель управляющего вроде бы шутя, но в то же время и серьезно заметил директору: до каких пор руководящие кадры, он именно так охарактеризовал Гудзия, будут ютиться в однокомнатной квартире?
Благодаря такому вопросу Леонид Павлович уже через три недели улучшил свои жилищные условия: получил двухкомнатную квартиру и в лучшем районе.
Но что квартира! Можно было бы век прожить в той двухкомнатной...
И Леонид Павлович решился. Придумал себе командировку во Львов, покрутился возле приемной заместителя управляющего, улучил момент, когда секретарша куда-то отлучилась, и осторожно постучался, точнее, поскребся в дверь начальнического кабинета. Просунул голову туда и полушутя (правда, его действия можно было воспринять и вполне серьезно) сказал тонким голосом:
— Ку-ку!.. Иван Петрович, ваш тайный агент прибыл!
Иван Петрович сначала нахмурился: кто осмелился так бестактно шутить? Но, увидев полурастерянное, полуиспуганное, однако без тени неуважения к руководству лицо Гудзия, вспомнил и обед, и растрогавший его тост на празднике, сразу же смягчился и даже расчувствовался.
— Заходи, заходи, тайный агент, — пригласил приветливо, — и выкладывай, с чем приехал.
Леонид Павлович сумел воспользоваться доверчивостью начальства: рассказал о делах на предприятии, стараясь быть объективным, но все же не удержался, чтоб не накапать на своих недругов или просто людей, которым почему-то не симпатизировал, пересказал последние сплетни о директоре и главном инженере, а завершая визит, развеселил начальство несколькими не очень пристойными анекдотами. Иван Петрович даже записал их в блокнот, чтобы не забыть и поделиться, так сказать, по инстанции, за информацию поблагодарил, отпуская Гудзия, приголубил, и теперь Леонид Павлович уже почти не сомневался в своем светлом будущем.
Через некоторое время он опять предстал перед Иваном Петровичем. И снова:
— Ку-ку! Ваш тайный агент прибыл...
Одним словом, не прошло и года, как Гудзию пришлось поменять свою комфортабельную квартиру в провинции на не менее уютную во Львове: освободилось место в тресте, и руководство небезосновательно выдвинуло молодого и способного специалиста, прекрасно проявившего себя непосредственно на производстве.
Теперь Леонид Павлович получил прямой выход в министерство. История, говорят, повторяется. Правда, теперь Гудзию не приходилось принимать участие в банкетах и провозглашать тосты в честь заместителя министра, судьба свела их во время поездки за границу — заместитель министра возглавлял делегацию, а Леонид Павлович был в ее составе. Однако, несмотря на это, несколько раз, даже оттеснив кое-кого незаметно локтем, оказывался в одной машине с начальством, снова рассказал несколько свежих анекдотов (собирал их скрупулезно и умудрялся классифицировать — по принципу кому и какие можно рассказывать) и попал в точку. Знал: заместитель министра — великолепный специалист и организатор — не владел ни одним иностранным языком, приходилось одновременно учиться и работать, на изучение языков не хватало времени, и где-то в глубине души Карп Михайлович завидовал полиглотам и стыдился своего неумения быстро объясниться с иностранцами. А в одном из анекдотов Леонида Павловича как раз и высмеивались ловкачи, которые, кроме знания языка, ничего не имели за душой...
Когда возвращались из-за границы, заместитель министра был в чудесном настроении: поездка прошла успешно, много повидали, кое-чему научили и сами научились, в общем, были переполнены воспоминаниями и впечатлениями. Под это настроение заместитель министра и пригласил Гудзия к себе домой, угостил обедом и всячески выказывал свою доброжелательность.
Минул месяц, и Леонид Павлович приехал в Киев в командировку. Напросился на прием к заместителю министра, дождался очереди — в кабинет вели двойные, обитые дерматином двери, Леонид Павлович проскользнул в тамбур, с трепетом в душе просунул голову в дверную щель и тонким голосом, чувствуя, как обрывается от испуга сердце, прокуковал:
— Ку-ку, Карп Михайлович, ваш тайный агент из Львова прибыл!..
Понимал: идет ва-банк, заместитель министра мог бы и выгнать, но шутка понравилась, понравился и рассказ Гудзия о трестовских делах, не говоря уже о свежих анекдотах.
Значительно смелее куковал Леонид Павлович в дверях кабинетов руководителей так называемого среднего звена. Правда, тут его «кукование» подкреплялось водкой с перцем, полдюжиной львовского пива или бутылкой бимбера — слово-то какое красивое, польское, главное — слово, а то, что бимбер — обыкновеннейший самогон, не суть важно, зато какой самогон, семьдесят градусов и сотворен для Киева по личному заказу Леонида Павловича.
Короче, сначала его перевели в центральный аппарат рядовым сотрудником, а вскоре выдвинули на должность заведующего отделом одного из главков.
