Ростислав Самбук - Скифская чаша
Леонид Павлович невольно отшатнулся от стола и спросил испуганно:
— Вы?
— Ну что ты, дорогуша, есть разные способы. — Вдруг врожденная осторожность взяла в нем верх и он объяснил: — Я к этому не имею отношения. Нет Михаила, так и нет, и пусть земля будет ему пухом.
— Как он погиб?
— Не все ли равно? Шел по берегу моря, оступился, не удержался, упал с высоты на камни. Несчастный случай.
— Так я и поверил...
— Говорю: несчастный случай, и должен верить. Но сам понимаешь — с металлом теперь опасно. Что милиции известно, за что уцепились — мы не знаем. Еще один вагон — и должны переждать. До конца года.
Леонид Павлович разгладил на столе смятую салфетку. Сказал, глядя на Президента исподлобья:
— Все это правильно, береженого и бог бережет, но я рассчитывал... И жена договорилась насчет нового гарнитура...
— Сколько? — спросил, будто гавкнул, Президент.
Гудзий хотел сказать: три, однако вовремя запнулся и с трудом выдавил из себя:
— Пять тысяч. Знаете, мебель подорожала.
— Получишь.
— Благодарю. — Леонид Павлович вздохнул с облегчением и наполнил рюмки. Но Президент помахал указательным пальцем.
— Погоди, — остановил, — эти пять кусков надо заработать.
— Считаю, что мой вклад... Я уже не говорю о Гавриле Климентиевиче! Что вы без нас?
— А что ты без меня? — рассвирепел Президент.
— Хорошо, — попятился Гудзий, — что нужно?
— Мелочь... Подпись товарища... — назвал фамилию начальника главка. — Это из вашего же министерства, и должен найти ход.
Гудзий покачал головой:
— Но в том главке у меня никого нет.
— А ты подумай. Гарнитур стоит того.
Леонид Павлович оперся локтями на стол. Почувствовал, как вкусно пахнет вырезка, и подумал: сегодня они пропьют в ресторане половину его зарплаты. Роскошная жизнь, и когда он еще позволит себе такой коньяк? Но, в конце концов, он может ограничить себя, перейдет на обычную водку в буфете за квартал от главка — бутылка на троих и приятный разговор в обществе коллег, — с этим можно смириться. Однако жена уже договорилась насчет гарнитура и он сказал, что деньги будут...
А попробуй заработать пять тысяч! Полуторагодовая его, Гудзия, зарплата...
— Что нужно подписать? — поинтересовался.
— Полиэтиленовая крошка. Двести тонн сырья для одного завода. И все, точка.
Леонид Павлович быстро прикинул варианты. Когда-то был с одним чмуром из того главка. Приблизительно его, Гудзия, ранга. Начальник отдела. Может, он? Нет, сильно идейный, такому только намекни, побежит в партком...
Неужели никого нет?
Леонид Павлович хотел уже признать свою несостоятельность, когда вдруг вспомнил Лиду. Улыбнулся, обрадовавшись. Да, Лида сделает это шутя и играя. Ну, в общем, без особых трудностей. Работает в плановом отделе — подсунет начальству на подпись бумажку среди прочих — кто обратит на нее внимание? Впрочем, есть еще нюанс, он научит Лиду, знает, как это делается: надо уже после подписи добавить в документе цифру, может, только во втором экземпляре — и пошла бумажка, кто ее заметит в огромном потоке «входящих» и «исходящих»?
А Лидочке за это две сотни на новые сапожки. От заинтересованного человека — мол, друг там на заводе работает, с планом у них тяжело, вот и попросил помочь.
Сапожки же — так, игрушка, премия, мелочишка...
Леонид Павлович поднял рюмку и пообещал:
— Сделаем. Я знаю там одну девушку... Попробуем организовать, Геннадий Зиновьевич, думаю, будет порядок.
Президент выпил с облегчением. Собственно, ради этой полиэтиленовой крошки и пригласил Гудзия в ресторан, и потратился на марочный коньяк. Если бы не крошка, на черта ему этот самоуверенный индюк!
Президент посмотрел, как энергично жует Леонид Павлович, вспомнил, как тот пять минут назад пытался задрать хвост, выказал непокорность. Подождите, как же он сказал? Кажется: «Что вы без нас?» То есть, без него, Гудзия, и еще его вечно надутого шефа — заместителя начальника главка... Обнаглели. Надо поставить на место. Иначе потом будет хуже.
Президент выпил стакан минеральной и начал вкрадчиво:
— Ты, Леня, послушай меня внимательно. Это там, в главке, ты и твой шеф — начальники, а тут, — похлопал ладонью по столу, — придется быть помягче. Ведь мы теперь с вами одной веревочкой связаны и в таком виде над пропастью ходим. Если один оступится, все упадем, усек?
Но Леонид Павлович наслаждался вырезкой под воистину божественным соусом, а коньяк вскружил ему голову. Он не обратил особого внимания на слова Президента и отмахнулся:
— Что это вас потянуло на такой разговор? Все под богом ходим, что кому выпадет, то и получит. — Вдруг суть сказанного дошла до него, и Гудзий, сразу протрезвев, перегнулся через стол и выдохнул в лицо Президенту: — Нет, не пройдет! Вы меня в свою компанию не зачисляйте. Вы — особая статья и на дно меня не потянете. Ясно? В случае чего — я ни при чем и вас впервые вижу...
Президент воспринял этот взрыв спокойно и даже с каким-то любопытством. Покачал головой и ответил кротко и с укором:
— А я считал, что ты умнее. Будто нам с вами решать, кто и насколько виноват. Слышал о таком управлении: борьбы с расхищением социалистической собственности? Еще их называют обэхээсовцами? Так вот, возьмут кого-нибудь из наших, начнут клубок распутывать и обязательно на тебя и твоего начальника натолкнутся. Чьи подписи на документах? Кто распоряжения насчет алюминия давал?
— Мы могли ошибиться, директор завода неправильно нас информировал.
— Это ты, Леня, не мне, обэхээсовцам будешь объяснять. Только поверят ли?
Гудзий сразу как-то скис, налил себе коньяку и выпил без удовольствия.
— Вы меня с собой не сравнивайте, — сделал все же попытку отмежеваться. — Вместе рискуем, но отвечать будем по-разному. Вам, если не ошибаюсь, хищение в особо крупных размерах угрожает, а мне...
Президент рассвирепел. Это самоуверенное ничтожество еще и ершится! И смеет перечить ему, Президенту! Но сразу овладел собой: редко давал волю эмоциям, умел управлять ими и в самые напряженные моменты, что называется, с ходу оценивать ситуацию.
Усмехнулся покровительственно и остановил Леонида Павловича:
— Да, я знаю, что мне светит. Если распутают все — минимум пятнадцать лет строгого режима, и я приму это как дар судьбы. Ведь может быть и хуже, потому, сам понимаешь, мне терять нечего, и я пойду на все.
— Точно, пойдешь! — Леонид Павлович вдруг перешел на «ты», это случилось впервые за все время их знакомства, однако не удивило, не поразило Президента, наоборот, польстило: понял, что Гудзий наконец признал масштабность его личности.
— Ты же пойми: мне с этой властью не по пути. Если хочешь, мы с ней враги! Она против меня, я против нее, все, надеюсь, понятно... Только она сильнее, законы на ее стороне и в случае чего раздавит меня и даже не заметит. Мне бы туда, — неопределенно качнул головой, — туда, где все, что мы делаем, другими словами называется! Там бы я показал себя!
— Проклятым капитализмом грезишь?
— Кому проклятый, а кому и по душе. Ты бы передо мной там потанцевал! Я бы тебя с Гаврилой Климентиевичем и в младшие клерки не взял.
Гудзий оскалил зубы в презрительной улыбке.
— А ты уверен, что имел бы там вес? Не ошибаешься? Там таких хитромудрых навалом, один другому горлянку рвут...
И опять Президент чуть не взорвался, но сумел сдержаться. Ответил:
— Хорошим хочешь быть? Пай-мальчиком у советской власти? А вот дудки! Неизвестно, кто больший враг для нее — ты или я!
— А я с ней не враждую, я ей служу!
— Служишь и обкрадываешь?
— У вас беру, не у нее.
— А мы у кого? Ты налей мне и себе, Леня, нам с тобой ссориться ни к чему, просто мы выясняем кое-что. В моральном аспекте, не так ли? — Дождавшись, пока Гудзий наполнит рюмки, Президент чокнулся с ним, но пить не стал и продолжал: — Ты послушай меня, Леня, и запомни. Я точно говорю: неизвестно, кто больший враг для власти, ты или я. Ведь я враг неприкрытый, я беру то, что могу, на их языке — краду, лично я называю это бизнесом, ну, черным бизнесом, но почему-то ни милиция, ни прокуратура со мной не согласны и величают преступником. Я делаю деньги, если попадусь, оправдаться тяжело. А ты? Больший враг, потому что замаскированный. Ты как на собраниях в главке выступаешь? К честности и порядочности призываешь, с бюрократизмом небось борешься!..
— Конечно, что же в этом плохого?
— А то, что одной рукой с государством обнимаешься, а другую ему в карман запускаешь. Прикидываешься, государство тебя другом считает, а ты ему нож в спину. Так кто же лучше, ты или я?
— Но я все же служу...
— Да, вроде бы служишь... Но я бы тебе на месте этой власти за такую службу вдвое больше, чем мне, отвесил бы. А то что же выходит? Мне — вышку, а тебе лет пять — семь...
