Ирина Дягилева - Змея на груди
Пили за юбиляра, за его жену, дочь и внучку. Вспоминали прошлое, забыв о плохом, и ругали настоящее, забыв о хорошем. Поговорили о современной литературе, о ее бездуховности, о современных бестселлерах и их экранизациях.
– Терпеть не могу американское кино, – неожиданно заявила Иоланда Марленовна.
– Интересно почему? – поинтересовался Владимир Александрович, который это кино любил.
– Сплошное насилие, жестокость, море крови и одна порнография, – выдала она.
– А в нашем кино, значит, сплошная доброта и высокая нравственность? – язвительно спросил он.
– В наших фильмах больше чистоты и искренности, чем в голливудской продукции, – надменно пояснила Иоланда Марленовна.
Все замолчали.
– Да, нашему кино с его «чистотой и искренностью» в кавычках очень далеко до Голливуда, – продолжил Владимир Александрович после недолгого молчания. Он понимал, что переубедить Иоланду Марленовну невозможно, но оставлять последнее слово за ней не хотел. – Вы знаете, господа, я только сейчас понял, что в нашей многомиллионной стране почти нет талантливых актеров. Все играют на уровне школьной самодеятельности.
– Это вы загнули, милейший Владимир Александрович, – не унималась Иоланда Марленовна, – наша актерская школа лучшая в мире. По системе Станиславского обучается весь Голливуд. Ненавижу американцев. Я вчера весь день простояла в пикете напротив Американского посольства, – резко сменив тему, сообщила она.
– Ладуся, ты? – удивленно воскликнула Клавдия Ивановна. – И молчишь? Самое интересное нам не рассказываешь.
– У меня был плакат с надписью «Американские оккупанты, убирайтесь домой! Руки прочь от нашей Украины!», – с гордостью поведала старушка. – Этот международный жандарм у всех уже поперек горла стоит. Мы им показали, что мы о них думаем.
– А вы знаете происхождение выражения «международный жандарм»? – с усмешкой спросил Виталий Михайлович, главный редактор журнала, в котором когда-то работал Владимир Александрович.
– Это выражение в нашей публицистике, молодой человек, употребляется по отношению к американскому империализму, – снисходительно объяснила Иоланда Марленовна.
– В 1848–1849 годах Европа была охвачена революционным движением. Так вот именно русский царизм стал опорой международной реакции. Тогда еще Энгельс писал, что революция имеет только одного страшного врага – Россию, с которой необходимо вступить в борьбу, – спокойно объяснил Виталий Михайлович.
– Молодой человек, не городите чушь, пожалуйста, – отмахнулась от него старушка.
– Чушь? Это вы, уважаемая, плохо учили труды Ленина и городите сейчас чушь. Он еще в 1909 году писал о том, что за Россией прочно укрепилась слава международного жандарма и что она является главным оплотом реакции во всем цивилизованном мире.
– Во всяком случае это было очень давно, сейчас же именно Америка хочет всех поработить. Наш народ всегда ненавидел войну и выступал за мир во всем мире, а америкосы нас вечно в военные конфликты втягивали, – никак не унималась зловредная старуха.
Тут уж не выдержала Пульхерия:
– Я не меньше вашего ненавижу войну, но еще больше терпеть не могу, когда из меня делают дуру. Вы живете в болоте и даже не понимаете этого, более того, нахваливаете его изо всех сил, совершенно не задумываясь о том, что американцы не хотят жить вместе с нами в нашем болоте, они хотят, чтобы мы, так же как и они, жили в нормальной местности и наслаждались всеми благами цивилизации, которыми наслаждаются они. Они хотят, чтобы мы поняли, что кроме нашего болота существует и другой мир, не менее прекрасный. Хотят нам помочь осушить наше болото и сделать его приемлемым для жизни. Но вы, ничего не зная кроме своей трясины, хотите весь остальной мир превратить в такую же трясину. Вы настолько уверены в своей правоте, считая, что только болото единственное пригодное для жилья место, что готовы с оружием в руках отстаивать свою точку зрения. Вы хотите «железной рукой» загнать все человечество в трясину и заставить его жить в ней вместе с вами. Великий и всемогущий товарищ Сталин тоже так же считал. Для того чтобы у его народа не было соблазна сбежать в Европу, он хотел эту Европу присоединить в качестве новых республик к уже существующему болоту. Пусть они живут так же, как мы. Для этого вооружил всю страну до зубов. У нас одних парашютистов было перед войной несколько миллионов. Зачем мирной стране столько парашютистов?
– Народ осваивал новый вид спорта, – вставил Семен Васильевич.
– Нищая, голодная страна осваивает новый вид спорта? Причем весьма дорогой… Великий вождь готовился высадить в Европе огромный десант.
– Что же не высадил? – со злостью полюбопытствовала Иоланда Марленовна.
– Это вопрос не ко мне. Смею предположить, что европейцам не хотелось в нашем «раю» оказаться. Мы же ничего не умеем делать. Только воевать, да бряцать оружием у нас хорошо получается. Скажите, почему у нас так дешево ценится человеческая жизнь? Даже на войне спасали в первую очередь знамя, а не людей?
– Знамя – это символ. Высоко держать знамя – это означает свято хранить идеалы. Это вещи святые… – с гордостью ответила Иоланда Марленовна.
– Ах, оставьте ваш пафос! Просто ответьте мне на вопрос, почему красная тряпка, широкое полотнище на древке в этой стране, дороже человеческой жизни?
– Такие вопросы, девушка, даже задавать неприлично, – поджав губы, ответила старуха.
– А я вот задаю и не вижу в этом ничего неприличного. Помните войну во Вьетнаме?
– Кто ж ее не помнит? Брат Семена Васильевича там был военным советником.
– Военным советником… Скажите прямо, что он там воевал, учил вьетнамцев воевать с американцами, преподавал им основы ведения партизанской войны. Ни для кого не секрет, что вьетнамцы с американцами воевали нашим оружием. Малюсенькая нищая страна своего вооружения не имела.
– Вы мне еще расскажите, как ваши хваленые американцы напалмом целые деревни выжигали. Вот уж действительно «железной» или даже «огненной» рукой в рай хотели загнать.
– Я действия американцев не оправдываю, они до сих пор сами за них оправдаться не могут. Тогда в пику вам приведу в пример нашу аналогичную «помощь» в Афганистане. Но я не об этом. Наши воевали и во Вьетнаме, и в Афганистане, и к Кубе руку приложили. И список этот можно продолжить. Но вот вы можете сказать, сколько наших ребят там погибло?
– Откуда же нам знать. Эта информация секретная, – пожал плечами Семен Васильевич.
– А вот я знаю, сколько погибло американцев во Вьетнаме.
– Ой, голубушка, да вы просто опасны! Вы, случайно, не американская шпионка? Если это так, вас необходимо сдать куда следует, – ехидным тоном заключила Иоланда Марленовна.
– Нет, я, к моему великому сожалению, не американская шпионка. Но тем не менее знаю, что во время войны во Вьетнаме погибло пятьдесят восемь тысяч сто шестьдесят девять американцев. И имя каждого погибшего выбито на гранитной доске мемориала в Вашингтоне. А в нашей стране погибло великое множество людей, но никто из тех, кто их на эти войны отправлял, не попросили прощения у своего народа за содеянное. Наш великий полководец товарищ Жуков отдал приказ об испытании атомной бомбы на собственных солдатах, а ему за это памятник поставили, и даже назвали его именем проспект в Москве. Мы никогда не будем жить хорошо, пока не научимся уважать собственный народ, – заявила Пульхерия с горечью.
– Я с вами совершенно согласен, уважаемая Пульхерия Афанасьевна, – произнес с улыбкой Виталий Михайлович. – Если так начинают рассуждать очаровательные женщины, то наше общество не столь безнадежно. Следовательно, наш юбиляр, за здоровье которого я вновь предлагаю выпить, не зря воевал.
Около десяти часов вечера сын Марины с семьей собрался уезжать и захватил с собой в Москву кое-кого из гостей, а Семен Васильевич с женой решили остаться и отправиться домой утром. Вернее, остаться решила Иоланда Марленовна, так как Семен Васильевич был настолько пьян, что ничего не соображал. Ему постелили на веранде, а его жене – в комнате на втором этаже, где спала Пульхерия.
Все разошлись по комнатам, а Пуля с подругой остались убирать со стола и мыть посуду. Им помогал Егор. Парень оказался хозяйственным и проворным. Если бы не он, они до утра наводили бы порядок.
Когда Пульхерия поднялась к себе, Иоланда Марленовна уже спала. Стены комнаты сотрясал ее богатырский храп. Пуля хотела включить свет, щелкнула выключателем, лампочка под потолком пару раз мигнула и погасла. Она чертыхнулась и, натыкаясь на стулья, прошла к кровати. В темноте нашарила ночную рубашку, переоделась и направилась в комнату Марины.
Там коротко приказала подруге: «Подвинься», улеглась рядом с нею, накрылась с головой одеялом и провалилась в сон.
Запах только что сваренного кофе, настоящего, а не какого-то там растворимого, разбудил Пульхерию. Она сладко потянулась и встала с кровати. Вся ее одежда осталась наверху, но ей не хотелось подниматься на второй этаж, поэтому она вышла на веранду в ночной рубашке. За столом сидели Владимир Александрович, Клавдия Ивановна, Егор и Марина.
