Ирина Дягилева - Змея на груди
Семен Васильевич свою жену называл ласково Ладусей, а Марина за глаза звала Дуськой. Она ее терпеть не могла, и Пульхерия тоже. Но «показывать свой характер» мать Марине строго-настрого запретила еще в ранней молодости, этот же запрет относился и к Пульхерии.
Иоланда Марленовна была дамой манерной. Она пила чай, отставив мизинец далеко в сторону, с ножом ела даже котлеты, отправляла в ярко-малиновый рот малюсенькие кусочки и через каждую минуту, сложив губы куриной гузкой, промокала их салфеткой. После обеда грациозно стучала папиросой «Казбек» по крышке коробки, потом вставляла ее в длиннющий мундштук, закуривала и деликатно в сторону выпускала уголками губ огромные клубы дыма.
Ее мать была из купеческой семьи и окончила институт благородных девиц, а отец, как говорила сама Иоланда Марленовна, был «революционЭром». В некоторых словах она произносила «Э» вместо «Е»: патЭфон, шинеЭль, пионЭр, селекционЭр.
Она очень любила рассказывать молодежи о героическом прошлом своего отца, который участвовал в Перекопо-Чонгарской операции, после которой взял себе революционный псевдоним Марлен Чонгарский. Это была единственная деталь, которая повторялась во всех ее рассказах. Все остальные подробности совершенно не походили на предыдущие. В ее повествовании каждый раз появлялись новые эпизоды, которые подозрительно напоминали показанный накануне фильм о революционном или военном прошлом нашей страны.
Однажды Иоланда Марленовна в сто первый раз поведала Пульхерии, что в ее шкафу до сих пор хранится шинЭль, в которой папа брал Перекоп. Пульхерия в сто первый раз выслушала ее и, даже не стараясь скрыть иронии, заявила, что после ее патриотических рассказов она просто влюбилась в духи «ШинЭль № 5». Иоланда Марленовна сделала вид, что иронии не поняла, окинула ее презрительным взглядом и процедила сквозь зубы:
– Деточка, – всех, кто был моложе, она называла деточками, – не «ШинЭль № 5», а «Шанэль № 5». Кстати, у тебя хороший вкус – это и мои любимые духи.
Выйдя замуж за Семена Кузяева, эта женщина взяла себе двойную фамилию Чонгарская-Кузяева и посвятила всю свою жизнь мужу, так как более посвящать ее ей было некому. Иоланда Марленовна часто повторяла, что ради своей любви к Семену она отказалась от детей, при этом было совершенно непонятно, что это означает: она не захотела иметь детей или не могла?
Зато эта дама охотно принимала участие в воспитании чужих детей, в частности, своей подруги Клавы. Начитавшись Макаренко и Ушинского, вообразив, что лучше всех разбирается в педагогике, она щедро делилась своими советами, как правильно воспитывать детей, и все время норовила поговорить с Мариной по душам, тем самым приводя ее в бешенство. Запиралась с ней один на один в комнате и, проникновенно глядя в глаза, словно удав на кролика, задушевно говорила: «Марина, деточка, а теперь расскажи мне ВСЮ правду. Ведь мне-то ты можешь ее рассказать, я твоя лучшая подруга и тебя даже под страхом смерти не выдам». Наивная Марина поначалу клевала на такую примитивную наживку, но вскоре узнала, что все, что она рассказывает своей «лучшей подруге», потом во всех подробностях доносится ее матери. Это был хороший урок: она поняла, что в этом мире существует не только благородство, но и предательство.
Когда у Марины появились свои дети, Иоланда Марленовна и тут решила помочь с воспитанием, но Марина проявила завидную твердость и прямо указала, куда ей отправляться со своими советами. Пульхерия хорошо помнила тот скандал в «благородном семействе», после которого ее подруга не общалась с матерью более полугода.
Не обошла Дуська своим вниманием и Пульхерию. Она не уставала повторять ей, что с лишним весом необходимо бороться, и в качестве примера приводила свою сухопарую, жилистую фигуру.
– Вот видишь, – говорила она, оглаживая свои костлявые бедра, – хоть сейчас на подиум. А что с тобой будет в тридцать лет? Ты никогда не выйдешь замуж.
Когда Пульхерии исполнилось тридцать, у нее был сын Степа и она развелась с третьим мужем, так как собралась выходить за четвертого, Иоланда Марленовна заявила:
– Вот видишь, у меня нет ничего лишнего. Я в свои шестьдесят выгляжу как в тридцать, а от тебя уже третий муж сбегает. Что с тобой будет, когда тебе исполнится сорок?
Время действительно почти не отражалось на внешности Дуськи. Хотя на сколько лет может выглядеть скелет, обтянутый кожей? Он и в сорок, и в восемьдесят лет будет все тем же скелетом.
Когда хлопнула калитка и послышался прокуренный бас Иоланды Марленовны, Пульхерия содрогнулась и внутренне напряглась в ожидании очередного бестактного замечания в свой адрес, но, как это ни странно, старушка ограничилась только игривым замечанием:
– Привет, толстушка! Все поправляешься?
– Нет пределов совершенству, – мило улыбаясь, ответила она.
– Да, современная молодежь особой скромностью не отличается, – тяжело вздохнула Иоланда Марленовна.
– Времена меняются, люди остаются прежними, Ладуся, – Семен Васильевич взял жену под руку и хотел увести ее подальше от молодежи, но она заметила телохранителя Егора и тут же направилась в его сторону.
Здоровяк, стоя возле мангала, поливал соусом шашлык. Было заметно, что его атлетическая фигура произвела на Иоланду Марленовну большое впечатление. У нее даже походка изменилась: кошачья грация пришла на смену грубоватой порывистости. Придав своим выцветшим от времени глазам романтическую томность, старушка грациозно достала из старинного серебряного портсигара папиросу, вставила ее в мундштук и интимно пробасила:
– Молодой человек, у вас огонька не найдется?
Здоровяк с видимой неохотой оторвался от своего занятия, поставил бутылку с соусом на стол, взял совок, зачерпнул побольше пышущих жаром углей и сунул их прямо под нос Иоланде Марленовне. Старушка прикурила и, словно огнедышащий дракон, выпустила огромный клуб дыма.
– Обожаю мясо с кровью, – заявила она, – я хищница. А какое мясо любите вы, молодой человек?
– Вкусное, – ответил лаконично Егор.
– Кстати, меня зовут Иоландой Марленовной. Моя мама закончила институт благородных девиц в Петрограде и обожала Чайковского. Ее любимой оперой была «Иоланта». Она назвала меня в честь ее героини. В Загсе какая-то малограмотная простушка по ошибке записала меня Иоландой. Правда, забавно?
Егор сосредоточенно следил за процессом приготовления шашлыка и ответил не сразу.
– Чайковский был гомосеком, – неожиданно брякнул он.
Лучше бы он этого не говорил! Пульхерия, как только услышала столь легкомысленное заявление, бросила чистить картошку, вскочила со стула и побежала за Клавдией Ивановной, так как знала, что ситуацию могла исправить только она.
– Кто кем был? – не веря своим ушам, спросила Иоланда Марленовна, наливаясь багровой яростью.
– Ну писатель ваш, Чайковский, гомиком он был, – пояснил великан.
– Олух, кретин! Петр Ильич был композитором, – от мощного баса старушки даже птицы во дворе замолчали в тревожном ожидании, – это ты гномик, чудовище стероидное! Надо не мускулы развивать, а мозги!
– Ладуся, не удобно, – стал увещевать жену Семен Васильевич, – у Владимира Александровича юбилей, а ты скандал устраиваешь.
– Я не скандал устраиваю, а восстанавливаю попранную справедливость! Это все грязные инсинуации завистников. Оболгали талантливого человека, обгадили его память. А тебе, неандертальцу несчастному, еще барбекю поручили! Тебя самого надо на барбекю! Я отказываюсь есть мясо, сделанное его руками! – пылала старушка праведным гневом.
Клавдия Ивановна подбежала к подруге, схватила ее под руку и потащила со двора.
– Пойдем, Ладуся, поможешь мне селедку чистить?
– Что ты предлагаешь мне чистить? – высокомерно спросила та. – Ты что, забыла, что у меня аллергия на селедку?
– Ах да, верно, прости меня, дуру старую. Ну тогда поддержишь меня морально.
– А селедка у тебя будет под шубой? – поинтересовалась Иоланда Марленовна. – Я обожаю селедку под шубой.
– На шубу у вас аллергии нет? – хихикнула Марина.
Клавдия Ивановна нахмурила брови и грозно глянула на дочь.
Стол накрыли в беседке. Муж Марины несколько лет назад провел туда электричество и обтянул окна противомоскитной сеткой. После прошедшей накануне грозы воздух благоухал ароматами сосен и пихт, в изобилии растущих в дачном поселке. Слегка парило, но небольшой ветерок сводил почти на нет повышенную влажность и духоту.
За столом Иоланду Марленовну посадили подальше от Егора. Весь вечер она капризничала и демонстративно отказывалась от шашлыка. Но к ее причудам давно привыкли, поэтому на них никто не обращал внимания, и вечер шел своим чередом.
Пили за юбиляра, за его жену, дочь и внучку. Вспоминали прошлое, забыв о плохом, и ругали настоящее, забыв о хорошем. Поговорили о современной литературе, о ее бездуховности, о современных бестселлерах и их экранизациях.
