Эдуард Хруцкий - На углу, у Патриарших...
— Ой, спасибо ж вам, дядечку!
…Все так же сидела в открытом кафе солидная дама Люська Бык, аккуратно кофе пила, изящно покуривала. Правда, ее свита за соседним столиком увеличилась более чем вдвое: рядом с парнями устроились три девицы, безнадежно пытавшиеся казаться благопристойными.
Люська посмотрела на свои золотые часики и позвала:
— Денис!
Подошел дылда Денис.
— Я пойду агента с новенькой встречать, а ты тут посмотри, — распорядилась бандерша.
Люська спустилась к Петровке и остановилась на углу. И почти тотчас же рядом с ней остановилась кургузая «Ока». Распахнулась дверца, и на тротуар выпорхнула юная ночная бабочка, которая, радостно оглядевшись, объявила:
— Ось мы и приехалы!
— Откуда ты, шустрая такая? — спросила Люська. Бабочка подозрительно зыркнула на нее и ответила настороженно:
— Мы с Полтавы.
— Соотечественница, значит, — отметила Люська. — Устроим им карнавал с маскарадом, а, соотечественница?
— А ты веселая, Люська, — сказал Никольский. Он уже был рядом: лицо строгое, глаз взыскующий. — С чего бы это?
— Отыграться хочу, Сергей Васильевич, за все отыграться! — с какой-то бесшабашной отвагой отчаяния выдала Галина.
— Только не со мной играй, Люся! — предупредил Никольский с нажимом. — Что говорил тебе, хорошо помнишь?..
По лестнице грохотали кованые тяжелые башмаки. Здоровенные мужики в камуфляже после инструктажа бегом спускались в дежурку. Спустились компактной толпой и разом заполнили не предназначенное для таких сборищ помещение. Гремели, звенели, громко переговаривались.
— На улицу, на улицу, ребята! — не то приказал, не то попросил Паршиков. — Мне же работать, а вы тут такую тесноту устроили!
— В тесноте, да не в Бутырке, — мрачно высказался омоновский командир и спросил своих. — Готовы? По коням!
—
…Чуть в стороне от подъезда дома, в котором располагалось учреждение Константина Кузьмина, стоял светло-серый микроавтобус с зазывно яркой подписью через весь бок «Пицца на дом». Но пиццы внутри и не предполагалось: в салоне мерцали таинственные огни загадочной аппаратуры, щелкал тумблерами серьезный техник из охранного агентства, видеооператор-эксперт готовил камеру к съемке. Никольский, Климов и Шевелев, угнетенные сложностью и недоступностью технических манипуляций, скромно наблюдали за процессом в полном бездействии. До поры до времени.
К подъезду подкатил автомобиль «Вольво».
— Снимай! — приказал эксперту Никольский.
Растопырив руки, Кузьмин шутейно загонял в подъезд четырех девочек.
— Объект прибыл? — спросил техник.
— Да, — подтвердил Никольский.
— Проверяем, — известил ментов чудо-техник.
В салоне возник шум лифта. Затем послышалось натужное хихиканье девиц и голос Кузьмина:
— Приехали, мочалки!
До ментов донесся скрежет ключа в замочной скважине и щелчок выключателя.
…При ярком свете Кузьмин впервые по-настоящему рассмотрел юную полтавчанку и удовлетворенно отметил:
— Ты ничего, новенькая. Тобой особо заняться нужно. Хочешь за границей фотомоделью работать?
— Хиба це можно?! — притворно ахнула Анюта.
… — Хиба, хиба, — голос Кузьмина передразнил новенькую в салоне микроавтобуса. — Раз сказал, значит, можно!
— Вот сучонок! — с веселой злобой сказал Никольский.
— Подъехал милицейский микроавтобус с номером два ноля ноль шестьдесят два на борту, — бесстрастно сообщил оператор.
— Снимай! — приказал Никольский.
…Младший лейтенант и прапорщик бойко выскочили из «рафика» и деловито вошли в подъезд…
— Ну, а сегодня, новенькая, на субботник поедешь, — звучал кузьминский голос. — Делай там все, что скажут. Не измылишься.
Раздался дверной звонок. Кто-то кинулся открывать. В дверях стояли жизнерадостные менты.
— Все на субботник! — выкрикнул свой традиционный лозунг прапорщик. — Ленинского бревна не обещаем, но палки будут!..
…Два мента и четыре девицы вышли из подъезда и уселись в милицейский «рафик», который тут же рванул с места…
Никольский быстро сказал в переговорник:
— Лепилов, мы за ними. Берите этого гада!
Костя Кузьмин готовился к ночной «светской» жизни. Он поправлял галстук-бабочку у зеркала, когда с грохотом распахнулась входная дверь. В квартиру ворвались Лепилов с омоновцами. Лепилов с ходу врезал Косте в челюсть. Тот кулем рухнул на пол. Омоновцы навалились на сутенера сверху. Щелкнули наручники. Первая часть операции завершилась удачно…
Кузьмина вывели из подъезда и усадили в милицейский «газик». Из стоящего неподалеку «Мерседеса» наблюдали эту картинку Авила и Тарасов.
— Хороши бы мы были, если б, не осмотревшись, туда полезли, — сказал Тарасов, а Авила философски отметил:
— Запалили твоего Костю, с обоих концов запалили.
— За ними! — распорядился Тарасов.
Ехали недолго: «газон» притормозил у 108-го отделения.
— Знакомые все лица, — констатировал Тарасов. — Те же и Никольский. Ах, Серега, Серега!
— Что делать будем, Леша? — спросил Авила.
— А ты не знаешь! — огрызнулся Тарасов.
У дверей больничной палаты врач сказал полковнику Меньшикову:
— Час тому назад майор Кольцов пришел в сознание и сразу же попросил, чтобы вы приехали.
— Как он, Валентин Петрович? — озабоченно и даже как-то робко поинтересовался суровый фээсбэшник.
— Касательное ранение шеи, и если бы не титановый портсигар, то вторая пуля… — Доктор удрученно покачал головой. — В общем, тяжелая контузия. Слаб, но скоро будет в порядке.
Полковник Меньшиков рассматривал смятый пулей портсигар, который он взял с прикроватной тумбочки.
— Это тебе наши ребята из Королева подарили? — спросил полковник.
— Ага, — попытался кивнуть раненый и сразу сморщился от боли.
— Считай, они тебе жизнь спасли, Олежек! — утешил его Меньшиков. — Что ты делал на чердаке?
Олег набрал воздуху в грудь и отрапортовал четко, как на докладе в кабинете у начальства:
— Мой агент Лукин сообщил, что на чердаке этого дома под окнами спрятаны два килограмма героина, за которым должны прийти следующим утром. Героина там не было. Думаю, что он специально меня подставил.
— Кто он? — резко спросил полковник.
— Кузьмин Константин Андреевич. Телефон 229-20-03…
…Милицейский «рафик» под номером 00062 пристроился у низкого здания, над которым дугой светилась надпись «Физкультурно-оздоровительный центр». А за «рафиком» стояли микроавтобус «Пицца на дом» и машина ОМОНа.
В салоне микроавтобуса орали «нанайцы»:
Ну что ж, хорошая поехали кататься!
От пристани отчалил теплоход…
И звучали голоса, распалившихся ментов:
— Девки, слушай мою команду! Скидывай бикини!
— Живее, живее, мочалки!
— А новенькую сквозь строй!
Никольский рявкнул в переговорник:
— Захват!
Омоновцы ворвались в здание, кувалдой выбили железную дверь и рванулись в спортзал. Командир повел автоматом и приказал мощным басом:
— Всем лежать!
Полуголые менты и проститутки под автоматными дулами покорно улеглись на маты. Неторопливо вошел Никольский и распорядился негромко:
— Дамочки, одевайтесь. — И командиру: — А этих забирайте.
— Голыми, что ли? — удивился командир.
— Голыми, голыми, — подтвердил Никольский, — одежду и оружие не забудьте.
…Ольга Петровна Алифанова со следами побоев на лице недоверчиво смотрела на Никольского. Он мягко и убеждающе говорил:
— Вы только не волнуйтесь, Ольга Петровна. Сейчас мы проведем опознание. Мы будем предъявлять вам людей в милицейской форме, и вы постарайтесь узнать тех, кто надругался над вами. Вы можете это сделать?
— Могу. — Она дрожала от ненависти.
— Пригласите понятых! — неизвестно кому отдал приказ Никольский.
Но приказ был исполнен. Тотчас появились общественник Ермилов и дворничиха, которые устроились в уголке. За стол сел Лепилов с бланками протоколов.
Четверо в милицейской форме сидели на стульях у стены.
— Вы кого-нибудь узнали из этих четверых? — спросил Никольский.
— Нет, — ответила Ольга Петровна.
— Посмотрите внимательнее.
— Нет, — уверенно повторила она.
— Свободны, — сказал Никольский. — Следующих давайте.
Новая четверка людей в милицейской форме расселась на стульях.
— Этот, — сказала Ольга Петровна и пальцем указала на второго справа. На остроумца-прапорщика.
— Подставные свободны, этого в камеру. Следующих четверых! — распорядился Никольский.
…Генерал Колесников брезгливо разглядывал опознанных Ольгой насильников через решетку обезьянника. Арестованные менты стояли по стойке «смирно».
— Мразь, — генерал обернулся к стоявшему за его спиной Паршикову, — где Никольский?
