Александр Горохов - Приговоренный к власти
Две бабульки развешивали белье, а девчонки прыгали через веревочку.
Стремясь остаться незамеченным, Лешка проскочил к своему парадному и на миг остановился около блока почтовых ящиков, плотно набитых газетами.
Он услышал за спиной торопливые шаги на ступенях и обернулся.
Король двора, принц домино и бывший таксист Коля торопливо подскочил к нему, оглянулся и прошептал:
— Леха, советую тебе драть когти. Тебя тут разыскивают разные типы.
— Чего хотят. — улыбнулся Лешка. — Хорошего аль плохого?
Король Коля слегка потерялся от такого вопроса.
— Я так полагаю, что за хорошим не разыскивают.
— Это тебя, Колян, не разыскивают. Ладно, все равно спасибо.
Не скрывая сомнения на небритом лице, Коля вернулся к своему домино, а Лешка радостно побежал на свой этаж.
Так и должно быть! Его уже разыскивали новые и старые друзья, уже волновались, значит, он успел вовремя.
В квартире все было в порядке. В стремительном темпе переодеваясь, не обращая никакого внимания на боль в боку, Лешка лихорадочно думал, с чего начать, кому сделать первый телефонный звонок, и он должен был быть удачным, чтоб, по примете, и все остальные были счастливыми. Алика и Вово, коль скоро их нет на фирме, скорее всего дома нет. Кому позвонить в Белый дом и доложиться о прибытии, как положено, Лешка не знал, поскольку понятия не имел, какой телефон стоял у Большого майора, а уж где обитал подполковник Иванов, так вообще полная неизвестность. Санька Журавлев наверняка сидел на месте и скорее всего был в курсе всех дел, поскольку обычно в его руки стекалась вся информация как по делам фирмы, так и по личным вопросам Лешки.
Может быть, возбужденно подумал он, Алик Латынин догадался передать Журавлеву телефон Ланы (черт с ней, какая она там шпионка!), и тогда весь день будет наполнен делами яркими, славными и нежными.
Он сел к телефону и со второго захода соединился с Загорском.
Отец, едва услышал его голос, тут же застонал, чуть не заплакал, сказал, что он уже обошел почти все московские морги, обзвонил всех друзей и пропадать так, не подавая о себе никаких вестей — недостойно не то что интеллигентного человека, а просто порядочного.
— Извини, папа, — виновато сказал Лешка. — Просто в связи с известными тебе событиями мне пришлось отбыть в командировку.
— С какими такими событиями? — помолчав, удивленно спросил отец.
— Да у Белого дома, какими же еще!
— А-а-а, — протянул родитель. — А я то думал! Неужели эта чепуха тебя тоже коснулась? Определенные люди, определенные круги сцепились в борьбе за властишку, а ты-то, сын мой, тут при чем? Неужели тебе было приятно быть оружием в чьих-то руках — слепым и тупым?
— Я не был слепым и тупым, папа, — Лешку охватило легкое раздражение. — Я знал, что делал и во имя чего делал. И что мне требовалось, то и делал.
— Ладно. У меня яблони в этом году разродились совершенно феерически! Ты когда приедешь?
— Дня через три-четыре. Сейчас у меня будет сумасшедший дом, надо перестроить колонны наступающих войск и перегруппироваться, а потом я у твоих ног.
— Я не в восторге от твоей армейской терминологии, но пусть тебя осенит крыло удачи. По-моему, она по тебе затосковалась.
— В этом ты прав. Но она, то бишь удача, у меня в обеих руках!
На этом они простились, как всегда, не очень поняв друг друга.
Лешка нашел телефон Журавлева и набрал номер. Трубку подняли тотчас — видимо, Журавлев придремывал возле аппарата.
— М-м… Журавлев, с вашего позволения. Ассистент режиссера.
— А это Ковригин!
— Лешка?! Черт тебя дери, ты где?!
— Пока у себя дома.
— Так исчезай из дому! Все разговоры потом! Позвони мне из автомата, а еще лучше встречаемся в шесть где всегда. Ты горишь синим пламенем!
— Да брось ты, паникер! — захохотал Лешка. — Мы победили! Я — на белом коне, осталось только его оседлать! Где мои компаньоны, Алик и Вово?!
— Слушай внимательно, ты не на белом коне. Алик лежит в реанимации в состоянии комы, избит до полусмерти. Вово Раздорский исчез! Кроме прочего, умер прадедушка Алика, дедушка Саша. Положение несколько иное…
Лешка услышал звонок в дверь и прервал разговор.
— Подожди, не клади трубку, я дверь открою, соседка, наверное пришла.
Он положил трубку на диванную подушку и пошел к дверям.
На лестничной площадке стояли двое милиционеров и один — в штатском! Из-за их спин выглядывал Ильин.
— Ковригин? — спросил старший из милиционеров.
— Разрешите войти?
— А в чем дело?
— Вам придется поехать с нами, Алексей Дмитриевич. Но до этого в вашей квартире будет произведен обыск.
Тон был спокойный, деловой, говорили, как о делах обыденных, рутинных, давно решенных.
— Обыск? — ошалело пролепетал Лешка.
— Да. Небольшой обыск. Вот и ордер, если это вас волнует. Понятые тоже с нами.
Значит, Ильин явился в этой компании как понятой. Но всего двадцать минут назад он лупил костяшками домино по столу. Прыток бывший парторг и бывший слесарь!
Лешка отступал в комнату почему-то спиной, словно ожидал от посетителей удара в затылок. Но они были вежливы, неторопливы и даже тщательно вытерли ноги о половик.
Лешка слегка опомнился.
— Простите, но я не понимаю, в чем дело! Что я такого совершил?
Мужчина в штатском улыбнулся и сказал наставительно:
— Можно бы и не отвечать, но я вам сказу. Вам придется делать обратный ход, доказывать свое несовершение деяния. Проще говоря, доказать, что вы не убивали гражданина Авдюшко.
— А вы считаете, что я убил Авдюшко?!
— Да, гражданин Ковригин. И у нас для этого утверждения есть очень убедительные и трудноопровержимые факты.
У Лешки отнялся язык. Судорога дернула ему губы и скользнула куда-то за ухо, которое тоже задергалось. Он потерянно оглянулся, словно надеясь в каком-то углу найти помощь, и взгляд его упал на телефонную трубку, которая все так же лежала на диване.
Он мягко шагнул, подхватил трубку и быстро проговорил:
— Санька, я арестован. Мне инкриминируется убийство соседа — пропойцы Авдюшко. Провокатор, который на меня донес, скорее всего сам и убил, он стоит рядом, явился в качестве понятого. Это тоже пропойца по фамилии Ильин, тоже мой сосед. Сделай что-нибудь, но выдерни меня. У меня свидетели, я был в Белом доме, меня знают Большой майор и подполковник Иванов, и все, кто был там в первую ночь.
— Положите трубку, — без нажима сказал мужчина в штатском.
— Ты понял меня, Саня?!
— Все понял, все запомнил. Держись.
Лешка положил трубку и уселся на диван, разом почувствовав себя если не умиротворенным, то спокойным. Беситься было ни к чему, да и просто опасно. Пришел час новой борьбы, и для начала надо было хотя бы разобраться в правилах ее ведения — если эта борьба, конечно, имела какие-либо правила.
Весточку от сына Дмитрий Николаевич Ковригин получил только в декабре, когда землю уже покрывал мокрый и тяжелый снег. Он отлучился в магазин, отстоял сумасшедшую очередь, удалось купить не только пакет молока, но и дешевой колбасы, а когда вернулся и по привычке открыл почтовый ящик (только по привычке, газет он из экономии уже не выписывал), то обнаружил там самодельный, клееный конверт, на котором ничего не было написано.
Изношенное сердце Дмитрия Николаевича гулко ударило в горло, и он едва не задохнулся. Из последних сил поднялся на свой третий этаж, плотно закрыл за собой дверь и не раздеваясь сел на диван.
Руки у него тряслись, и вскрытие конверта потребовало массу усилий. Но — открыл. Письмо умещалось на одном листочке и было написано карандашом.
Дорогой отец!
Случилась неожиданная оказия, и я поспешно, а потому бессвязно, пишу тебе это письмо, хотя не знаю, получишь ли ты его, шансов на удачу в этом деле немного. Короче говоря, я нахожусь под следствием по делу об убийстве, которого не совершал, да и совершить не мог, хотя бы потому, что убитый мне ничего плохого не делал. Скандалили по-соседски, не больше того. Но все факты, а главное — показания нескольких свидетелей — против меня. Труп убитого нашли в задних комнатах нашей видеотеки. В период этого убийства я защищал демократию у стен Белого дома. Как смешно и больно мне писать сейчас эти слова! Дозащищался! Все прохиндеи сейчас на коне, у власти, а я сижу в тюрьме. Поганые рожи тех, с кем я стоял плечом к плечу, ты, наверное, каждый день теперь видишь по телевизору, но какое им дело до меня, да я до них и добраться не могу. Положение крайне тяжелое, высшую меру наказания мне дадут вряд ли, но получу, судя по всему, много. Тем не менее ведь когда-нибудь да вернусь, правда? Хорошо, что ты не выписался из московской квартиры, сохрани ее любыми путями. По всем делам советуйся с Александром Журавлевым, он знает все, а если б знал все до конца, то, быть может, вытащил бы меня отсюда. Все, дальше и больше писать не о чем, а то будет сплошное нытье, а что от него толку? Я проиграл, отец, проиграл тогда, когда победа была очень близка. А может быть, это мне только казалось, и победа была вообще не для меня, а я видел лишь мираж. Все равно. Самое страшное, что совершенно не знаю, как буду жить и чем буду жить, когда вернусь.
