Ева Львова - Презумпция невиновности
– Мы будем оформлять изъятие? – скучным голосом осведомилась я, устав от истерики опера.
– А я что, по-твоему, делаю? – скрипнул зубами Антипов. – Можешь не сомневаться, оформлю, как положено, приглашу понятых, чтобы ушлая адвокатура на суде не стала утверждать, что я принес канистры с собой в карманах и подбросил их в ходе осмотра мастерской. А когда Муратов вернется, надену на него браслеты и привезу в Управление, а дальше Лисицын пусть сам с ним разбирается.
– Вы все-таки хотите применить к моему подзащитному девяносто первую статью Уголовно-процессуального кодекса? – осматривая разбросанные по полу банки, невинно осведомилась я. – Считаете, что есть основания для предъявления обвинений?
Опер смерил меня убийственным взглядом и хмуро проговорил:
– А ты считаешь, что нужно награждать Муратова медалью «за сообразительность»? Слышь, а что это за звук?
Невидимые сверчки продолжали стрекотать, теперь это услышал и Антипов.
– Где-то у двери живет сверчок, – улыбнулась я.
– Сама ты сверчок, – скрипнул зубами опер, в два скачка перекрывая расстояние от шкафа до двери. Застыв в нелепой позе прислушивающегося человека, Олежка так постоял пару секунд, а затем опустился на колени перед ящиком с дрелью.
– Это отсюда, – чуть слышно проговорил он, медленно открывая пластмассовые замки и откидывая верхнюю крышку.
* * *В чемодане оказалась вовсе даже не дрель, а сложное соединение из обмотанных скотчем брикетов и разноцветных проводков, опутывающих электронный будильник, отсчитывающий время назад. До «часа икс» оставалось девятнадцать минут сорок две секунды, и опер, кинув на меня косой взгляд, сдавленно произнес:
– Как там тебя? Агата? Бегом марш вниз! Скажи директору, пусть всех эвакуирует и вызывает МЧС и саперов. В здании находится взрывное устройство.
Я и сама собиралась бежать в администрацию, поэтому слова Антипова застали меня у самой двери. Но сколько я ни пыталась ее открыть, дверь почему-то не поддавалась.
– Не открывается, – с отчаянием выкрикнула я.
– Что за проблемы? – не отрываясь от проводков, выдохнул Олег.
– Дверь заперта, – пробормотала я, всем телом наваливаясь на дверное полотно, и снова безрезультатно.
– А ну-ка, отойди, – поднялся на ноги опер, решительно отодвигая меня в сторону.
Сначала он толкнул дверь рукой, затем, ухватившись за ручку, что есть силы потряс ее, а после этого приналег плечом, однако и это не помогло. Разбежавшись, Антипов с грохотом врезался в дверь, но она даже не дрогнула. Двери, как и все в иллюзариуме, сохранились с тех далеких времен, когда ремонты делали на совесть. Обитая толстым железом дверка стояла, как неприступная скала, и было понятно, что через нее нам не выбраться.
– Вот упырь, что удумал, – простонал Олежка, двумя руками хватаясь за голову.
– Вы тоже поняли, как красиво сложатся пазлы? – печально улыбнулась я.
– А то! – сверкнул глазами Антипов. – Со стороны это будет выглядеть так: мы с тобой, два дурака, что-то не то тронули в мастерской, раздался взрыв, разворотивший половину иллюзариума. Муратов ни при чем – он весь в делах, оставил придурков одних, они и накосячили. Конец фильма, улики уничтожены.
– Ненужные свидетели тоже, – чуть слышно прошептала я, припомнив, что сама подсказала клиенту путь решения проблемы, чтобы избежать наказания за смерть Варвары Белоконь. Дескать, словам уборщика никто не поверит, а кроме туманного свидетельства Ткачика улик, что именно Муратов открыл клетку с тиграми, нет. Выходит, я ошиблась насчет Яна Крестовского, и Дину, получается, убил тоже Руслан, чтобы окончательно замести следы своего прошлого преступления. Убил он за одно и меня, своего любознательного адвоката, сующего нос, куда не следует. Эх, подвело меня чутье, ну да теперь ничего не поделаешь.
– А здесь люди, дети! – вывел меня из задумчивости хриплый голос Антипова. – Поэтому в окно взрывчатку выкидывать нельзя – всех отоварит так, что только держись! Надо самим обезвреживать, иначе финиш. Блин, еще бы знать, как! Эх, надо было в армии идти в саперы, а я во внутренние войска попросился. А ты, случайно, не служила сапером?
– Я откосила от армии, – мрачно усмехнулась я, хотя мне было совсем не до смеха.
Окна в мастерской были забраны кованой решеткой, в которую пролезала только рука, поэтому, даже разогнав людей предупредительными криками, нечего было и думать о том, чтобы избавиться от чемоданчика этим путем. Наверно, можно было все-таки поднапрячься и открыть дверь, но в этом случае все равно прогремел бы взрыв, унеся с собой человеческие жизни. Самым продуктивным был вариант Олега – попытаться перерезать один из проводков и посмотреть, что из этого выйдет. В таком случае шансы были равны – пятьдесят процентов было за то, что перережешь нужный провод, пятьдесят – что проводок окажется не тот, и тогда все равно смертельный финал неизбежен. В общем, куда ни кинь – всюду клин. Да, недооценила я Муратова! Послушалась бы Хитрого Лиса, согласилась, чтобы клиента взяли под стражу, ничего бы этого не было. А теперь погибну не только я, но и ни в чем не повинный оперативник и масса других людей. Мне стало грустно от собственной самонадеянности, так грустно, что захотелось выть. Я кинула взгляд на будильник и увидела, что до взрыва осталось пятнадцать минут двадцать три секунды. И с каждым мгновением эти секунды убывали, как вода из дырявого сосуда.
Я в панике огляделась по сторонам, и взгляд мой уперся в старинный сейф. Олег это заметил и ринулся к чугунной громаде. Внимательно обследовал дверцу и разочарованно отошел в сторону.
– Заперта, падла, на кодовый замок, – сплюнул он сквозь зубы.
В этот момент я всей душой ненавидела Мешкова, придумавшего столь изощренный способ мести своему директору. Сейф стоит здесь уже бог знает сколько лет, и ни у кого не получается его открыть! А может, все же попытаться? Думай, Агата, думай! Мешков – культуролог, защищал диссертацию по автобиографии Казимира Крестовского и шифровать бы стал какую-то дату, важную для его обожаемого детища, то есть для иллюзариума. Тогда логичнее всего зашифровать день трагической гибели гуттаперчевого мальчика – по мнению музейного работника, это самое страшное для семьи Крестовских событие. Итак, мальчик погиб в Пасхальное воскресенье, и сразу же после смерти маленького гимнаста Карл Крестовский заказал картину, которую выставил в фойе иллюзариума. Картина датирована тысяча девятьсот шестнадцатым годом, значит, год гибели мальчика нам известен. Осталось вычислить, на какое число приходилась Пасха в шестнадцатом году прошлого столетия. Как известно, Пасха – праздник переходящий и зависит он от лунного календаря. Спасибо бабуле – Ида Глебовна все детство развивала мою память и достигла в этом деле поистине феноменальных результатов. Теперь стоит только задуматься о каком-либо предмете, и в голове всплывают все известные факты на заданную тему. Остается только выбрать нужный и приспособить его к делу. Итак, немецкий математик Гаусс в восемнадцатом веке предложил специальную формулу для определения дня Пасхи по григорианскому календарю. Расчет приводится по значению математических величин, где «а» – остаток от деления года на девятнадцать, «б» – остаток от деления числа года на четыре, «в» – остаток от деления числа года на семь, «г» – остаток от деления на тридцать выражения девятнадцать «а» плюс пятнадцать, «д» – остаток от деления на семь выражения два «б» плюс четыре «в» плюс шесть «г» плюс «б». Имея эти данные, мы можем вычислить нужную нам дату. Сосредоточившись, я принялась производить в уме расчеты, но Олежек не дал мне досчитать. Тронув меня за плечо, он застенчиво спросил:
– Эй, Агат, ты молишься? Помолись вслух, а то я не знаю ни одной молитвы, а сейчас, похоже, самое время.
– Помолчи минутку, – попросила я. – Может, обойдется.
– Черта лысого обойдется, – скривился Олег, замолкая.
Погрузившись в вычисления, я нашла значения переменных и приступила к финальной стадии расчетов. Итак, выражение «г» плюс «д» больше девяти, следовательно, Пасха была апрельской, а дата ее празднования равна «г» плюс «д» минус девять. Следовательно, Пасха тысяча девятьсот шестнадцатого года выпадала на одиннадцатое апреля. Догадка стоила того, чтобы потратить время на ее проверку. На все про все оставалось пять минут восемь секунд чистого времени, и последняя попытка остаться в живых, в принципе, меня ни к чему не обязывала. Получится – хорошо, нет – значит, не судьба…
– Неси чемодан, – распорядилась я, опускаясь на пол перед сейфом и набирая на циферблате 11041916.
– Зачем? – удивился Антипов, но чемодан принес.
С последней набранной цифрой бороздки в замке совпали, раздался характерный щелчок, и сейфовая дверь открылась. Опер удивленно присвистнул и, сунув внутрь руку и наскоро убедившись, что там ничего нет, аккуратно уложил на дно сейфа взрывное устройство. После чего, покрутив на замке колесики с цифрами, снова захлопнул дверь. Оставшиеся четыре минуты у нас ушли на то, чтобы вытряхнуть из самого большого шкафа инструменты, вытащить полки и укрыться в импровизированном убежище от взрывной волны.
