Питер Устинов - Крамнэгел
Сэр Иниго выражал свои мысли экономно, вероятно потому, что провел изрядную часть своей долгой жизни в тропиках, а не среди сырых торфяников, подобно лорду Гору, который, казалось; всегда говорил не для того, чтобы высказать мысль, а для того, чтобы разогреться.
— Розга эффективнее виселицы. Виселица бесчестит, розга лишь унижает, — проскрипел сэр Иниго.
— Держите в каждом доме моченую розгу, и в ваших исправительных заведениях будет тихо, как в больнице Челси.
— Ваша точка зрения, возможно, и была бы правильной применительно к Британскому Гондурасу тысяча восемьсот семидесятого года, то есть времен вашей молодости, сэр Иниго, но у нас сегодня такой метод могут одобрить разве что в домах терпимости. Вероятно, с вами согласятся еще и те, кому из-за отсутствия материнской любви пришлась по душе жизнь в частных закрытых школах, но вряд ли согласится кто-нибудь еще, — заявил сэр Невилл и нажил себе еще одного врага. С лордом Гором он не потрудился полемизировать вообще, ограничившись лишь напоминанием о том, что одна из его собственных компаний — «Горекс», производящая лампочки, батарейки и тостеры, только что стала так называемым «уважаемым членом» американской корпорации «Морнингсайд», более известной своими крематориями из сборных панелей и пластиковыми корпусами для счетчиков на автомобильных стоянках.
— Я вовсе не прикидываюсь, будто не похож на других, — прорычал лорд Гор. — Я, слава богу, не такой фарисей, чтобы бить себя в грудь и кричать, что я лучше своих соседей. Я лишь говорю, что вы из тех немногих, с кого мы можем еще брать пример.
— Интересно, согласился бы с вами ваш дед?
Намек был столь прозрачен, что даже лорда Гора привел в недоумение. Ничего не поняв из слов сэра Невилла, он пришел к заключению, что тот оскорбил память его деда, и выскочил из комнаты, бурча себе что-то под нос насчет нежелания сидеть за одним столом со всякими большевиками.
— Почему бы вам не отдохнуть от ваших клубов? — спросил Билл Стокард сэра Невилла, когда тот вернулся на работу.
— По-вашему, они для меня вредны?
— Сейчас — да, и даже очень.
— Сейчас? Вы считаете, что я нездоров?
— Этого я не могу сказать. Но вы последнее время на себя не похожи. И, я заметил, по утрам чувствуете себя лучше. Однако складывается впечатление, что вы с нетерпением ждете обеда, а потом возвращаетесь с обеда расстроенный и уже ничего не можете делать и уходите без пяти шесть. Когда вы уходите, я слежу за вами из окна. У вас даже походка меняется. Вы сутулитесь и семените мелкими шажками.
— Да вы и вправду за мной следите!
Билл вынул из стола пачку промокашек.
— Вот, взгляните, сэр. Раньше вы всегда оставляли свой кабинет в таком же безупречном виде, в каком он был до вашего прихода. На вашем столе не было ни пылинки. Вы никогда не прикасались ни к календарю, ни к промокашке, потому что держали в голове все телефоны и дела. Мне казалось, вы гордились этим. А сейчас…
Он веером разложил на столе промокашки, словно колоду карт.
— Вы каждый день изводите по штуке — вот, пожалуйста!
Все промокашки были исчерканы, покрыты сложными геометрическими фигурами, изображениями отрубленных голов, тонущих кораблей, причем линии были прочерчены с такою силой, что местами прорвали бумагу.
— Н-да, если посмотреть с этой стороны… — задумался сэр Невилл.
— И все равно, класть мне каждый день на стол новую промокашку — просто расточительство. — Я все время надеялся, что это заставит вас опомниться.
— Совесть курильщика скорее пробудится, если он увидит полную пепельницу на другое утро после вечеринки.
— Что ж, могу оставить вам исписанные промокашки…
— О нет, спасибо, — рассмеялся сэр Невилл, и вдруг в нем проглянул славный, мягкий и легко ранимый человек. — Вы очень добры ко мне, Билл.
— Трудно работать с человеком, не имея… — Билл замялся и, посмотрев на сэра Невилла, отважился довести мысль до конца: — Мы тут с Эллен — это моя жена — подумали как-то, что, может быть, вы согласились бы сделать в своей светской жизни перерыв и поужинать с нами.
— С большим удовольствием, Билл, — тихо ответил сэр Невилл.
— Мы живем в маленькой квартирке в одном из этих огромных современных домов, поэтому Эллен сначала хотела вызвать на вечер няню для детей и пригласить вас поужинать с нами в ресторане, но я воспротивился. Я сказал ей, что в нынешнем состоянии вам будет много полезнее побыть у семейного очага, пусть даже и очень скромного.
— На какой день назначаете, доктор? — подмигнул ему сэр Невилл.
— А если завтра? — Настойчивость Билла объяснялась одним: он понимал, что сэр Невилл остро и безотлагательно нуждается в помощи.
— Отлично.
— Вот и прекрасно. Я напишу вам адрес на бумажке.
— Не надо писать, Билл, я запомню, — ответил сэр Невилл.
— Право же, запомню.
Сэр Невилл не только запомнил адрес, но даже не забыл вовремя исчезнуть с приема в обществе дегустации вин, сославшись на мигрень.
То ли на него подействовала уютная теснота квартирки, в затемненных комнатах которой спали с приоткрытыми дверьми дети, то ли общество иной, нежели миссис Шекспир, женщины, но ужин в семье Стокардов сразу же начал оказывать на него целебное воздействие. Миссис Стокард оказалась проворной, толковой и мягкой женщиной с открытым взглядом задумчивых зеленых глаз, в которых сверкали черно-желтые искорки, и с породистым, чуть вздернутым носиком, слегка расширявшимся в ноздрях. Ей часто приходилось вставать из-за стола, поскольку она была и поваром, и официанткой, и хозяйкой. В облике миссис Стокард угадывалась склонность к твидовым дорожным костюмам и путешествиям по проселкам за рулем вездехода, голос и поведение были лишены манерности. От нее исходило обаяние милой женщины, женщины, знающей цену любви, умеющей дарить ее без малейшего недоверия и задней мысли о возможных разочарованиях. С такой женщиной легко жить, но ей легко и причинить боль. Она способна пробудить все лучшее в мужчине, но не способна даже заподозрить в нем худшее.
Сэр Невилл не мог не следить за изяществом движений миссис Стокард, когда та поднималась из-за стола, не мог не восхищаться ее фигурой, безупречной, но совсем не похожей на стандартные фигуры королев красоты, и потому еще более очаровательной. Стройна, но не худа, обворожительно пропорциональная шея, возраст лишь начинает сказываться тенями будущих морщинок на лице. Сэр Невилл смотрел на нее с удовольствием, и это было так неожиданно, что даже вызвало у Билла потаенную улыбку, совсем лишенную ревности.
— Ваш муж обращается со мной, как нянька, — сказал сэр Невилл. — И должен заметить, ему это удается куда лучше, чем мисс Мэтьюз, которая нянчила меня в детстве.
— Иногда мне кажется, что я предпочла бы в доме какую-нибудь мисс Мэтьюз вместо Билла. Может, он лучше умеет присматривать за детьми постарше, сэр Невилл.
Сэр Невилл таял от теплоты оказываемого ему гостеприимства. Ему нравилось, когда его поддразнивали подобным образом.
— Я рассказал Эллен об этой истории с Крамнэгелом, — заметил Билл, — и она во многом разделяет вашу точку зрения.
— О, вот как?
— Тягостная история, — сказала миссис Стокард. — Тем более тягостная, что уж очень нелепа. Ведь ее можно воспринимать серьезно только потому, что это действительно произошло. А иначе в жизни не поверишь, будто такое может быть.
— Абсолютно точно. Самое же неприятное заключается в том, что произойти может все, что угодно, как мы, к своему ужасу, узнаем.
— Верно. А среди старых профсоюзных лидеров попадаются такие, что просто ужас берет. Мне и самой часто хотелось кого-нибудь из них застрелить.
— И мне тоже, миссис Стокард, но беда-то вся в том, что Крамнэгелу не хотелось, а он застрелил. Как объяснишь это присяжным?
— Присяжным еще куда ни шло. Из них хоть двое-трое, да поймут. Кому я не доверяю, так это профессиональным законникам.
— Ну что вам говорил? — рассмеялся Стокард.
— Вот это женщина в моем вкусе! — вскричал сэр Невилл.
— Не забывайте, однако, — перешел он на более серьезный тон, — что многие из них весьма умны, широкомыслящи и проницательны. Объективность требует признать это.
— Но не здесь ли и корень проблемы? — спросила миссис Стокард.
— Видите ли, я всего лишь женщина, профан, во мне, право же, кажется, что существуют определенные простейшие человеческие реакции, разобраться в которых мешает именно утонченность ума. Закон, по-моему, достаточно хорошо приспособлен как к проявлениям изощренного мышления, так и абсолютной глупости, но явно заходит в тупик, сталкиваясь с чем-то, лежащим между ними. Вот какого вы мнения о Крамнэгеле? С вашей точки зрения, это высокопоставленный, кретин?
— Дело даже но в этом, миссис Стокард, а в том, что в разных концах света под словом «разум» понимаются разные вещи и в отличие от денег стандарты разума нельзя перевести из одной валюты в другую. Крамнэгел не укладывается в стандарты нашего понимания не потому, что они выше или ниже американских, а потому, что абсолютно и коренным образом отличаются от них. Я никогда не был в Америке и не имею ни малейшего намерения ехать туда, но у меня тем не менее складывается твердое убеждение, что американцы до сих пор так и не оправились от шока, полученного ими, когда они вырвали у нас свою свободу, — сие достижение весьма легко поддается преувеличению, учитывая то состояние, в каком мы пребывали в те времена, — но, может быть, мы будем понимать их лучше, когда настанет наша очередь вырывать свою свободу у них. Как бы там ни было, мы с ними придерживаемся разных представлений о свободе. Мы знаем, свобода — подобно никотину, алкоголю и сплетням — приятна и даже полезна в малых дозах, но злоупотребление ею может привести к летальному исходу. В результате — и, надо думать, к сожалению — мы привыкли жить, употребляя даже меньше этого драгоценного снадобья, чем надо бы. У них же его запасы исчерпываются до дна, как только проклевывается жила, вероятно, поэтому они кажутся нам похожими на врача, который вводит больному такое количество противоядия, что больной заболевает. В качестве примера позвольте вам сказать, что в ходе следствия по этому делу я узнал, что у них во многих городах судьи и начальники полиции избираются голосованием, и при том, как обстоят там дела, я не удивлюсь, если узнаю, что и жертвы у них тоже избираются.